также по поводу высылки всех лиц без «постоянного» места работы в трудовые лагеря, что представляло собой угрозу практически для любого китайца. Тоску местное население топит в периодических запоях. Во время одной из пьянок автор иронично перефразирует военный слоган времен Маньчжоу-го: «Экономика служит государству, не давая проворачивать темные делишки» [Ibid.: 112]. Верное служение национальной экономике, составляющей ядро «гниющего пальца», – разве в этом миссия опиумного притона, который потворствует «темной стороне души» рядовых китайцев, пока те не погибнут от удушья [Ibid.: 131]?
В «Никчемном переулке» Ван связывает опиумную отрасль с социальной деградацией. Наркоторговец Гао проявляет себя как невероятно алчный и блудливый человек, его сын – закоренелый азартный игрок, а дочь – «распутница» [Ibid.: 127]. Чтобы стареющая артистка могла расплатиться с долгами, Гао вынуждает ее стать его любовницей. Женщина смиряется со своей ролью «игрушки» для мужчин [Ibid.: 120]. Сын Гао часто обнажается, справляет нужду на людях и выкрикивает непристойности в адрес юных женщин. Единственное доброе дело, совершенное членами этой семейки, – дочь Гао дает студенту немного денег на лечение друга. Однако даже здесь есть некрасивая подоплека: девушка крадет деньги у отца и вынуждает молодого человека вступить с ней в обмен на деньги в сексуальную связь. В кульминации рассказа Гао оказывается жестоко зарезан бедным рабочим, который взбешен обращением того с увядающей артисткой – главной любовью его жизни. Последними словами, которые доносятся до умирающего от смертельных ран Гао, становится оскорбительное сравнение ран на его теле с «зияющей пастью» его дочери [Ibid.: 141]. Подавленный рабочий так и остается молча стоять у трупа. Вокруг места происшествия собираются соседи, которые не уверены, стоит ли вызывать правоохранительные органы, ведь пусть неожиданно и неординарно, но справедливость оказалась восстановлена. Грешная жизнь Гао обрывается насилием, но поделом ему – собаке собачья смерть, от его смерти снедаемое отсутствием морали общество только выиграет. Рассказ читается как обвинительный акт, касающийся всей опиумной отрасли и тех людей, которые получают в ней деньги.
Возможно, наиболее резкое осуждение интоксикантов мы находим в специальном пятом переиздании 1944 года написанного в 1938 г. романа Чжан Чуньюаня (1920–1988 гг.) «Цветы среди вражды», в котором алкоголь и опиум приводят героя Ван Жуйчана к полному краху. Жуйчан – невинный сельский парень, пытающийся отыскать свою мать. Преследуемый бедностью, он отправляется в город на поиски работы. Этот город, в котором правят алкоголь и наркотики, уничтожает Жуйчана. С самого первого бокала вина, который герой осушает за трапезой, желая продемонстрировать хозяевам свою изысканность, он теряет контроль над своим пристрастием к горячительным напиткам, которые вскоре дополняет наркотиками. Жуйчан становится хроническим алкоголиком: «каждое распитие спиртного должно обязательно завершиться опьянением» [Zhang 1944: 63]. Он задается вопросом, как всего за три месяца пребывания в городе в нем возникла такая страсть к алкоголю и опиуму, в то время как его новый друг Юй Шидэ, годами потреблявший интоксиканты, на первый взгляд, может отказаться от них в любой момент [Ibid.: 102–103]. Жуйчан предстает перед нами как человек, неспособный преодолеть боль от утраты родителей и справиться со сложностью выстраивания отношений в городских условиях, то есть автор намекает нам, что причины его зависимости следует искать как в душе героя, так и в его окружении. Пагубные привычки Жуйчана достигают такого масштаба, что водитель такси, в котором тот оказывается, выражает сомнение, не стоит ли «больного» отвезти в больницу, а не в бар [Ibid.: 94]. В конечном счете Жуйчан теряет всех друзей и все свои последние пожитки. Несмотря на то что он даже переезжает в другой город, чтобы начать новую жизнь, его попытки удержаться от алкоголя и наркотиков завершаются ничем. Как только Жуйчан пригубляет вино, он сразу же возвращается к более сильным наркотическим средствам – опиуму [Ibid.: 166]. Роман заканчивается гибелью полуголого Жуйчана на холодной безлюдной улице. Вскоре его окоченевшее безжизненное тело обнаруживает его мать. «Цветы среди вражды» – история-предостережение, в которой алкоголь ассоциируется с наркотиками, зависимостями и в целом опасностями городской жизни.
Литературные произведения, представленные в настоящей главе, демонстрируют, как авторы связывали феномены потребления алкоголя и опиума с деградацией общества и падением нравов. Писатели демонстрируют персонажей, которые обращаются к интоксикантам в качестве средства для приятного времяпровождения, пытаются с их помощью уйти от реальности или видят в них товар на продажу для получения прибыли. Однако во всех случаях героев ждет крушение их надежд. Для спасения жизни отдельных людей и судьбы государства требуется более альтруистическое и достопочтенное поведение. На страницах романов и рассказов низшие классы оказываются под гнетом триады: зависимости, местных китайских элит и безнравственного общества. Сюжеты литераторов подкрепляли осуждение интоксикантов на официальном уровне. Однако чиновники были склонны делать упор на экономические последствия зависимости от спиртного и наркотиков, в то время как писатели говорили о моральном крахе и его жертвах. Во всех случаях авторы отказывают алкоголю и опиуму в способности приносить умиротворение или вселять в своих потребителей силы. Хотя когда-то и крепкие напитки, и наркотики считались атрибутами приличного общества, оккупация и война сформировали культуру, которая с презрением отвергала потребление интоксикантов. В своем противостоянии дальнейшему распространению алкоголя и опиума китайские литераторы прибегали к методам социального реализма. Критика интоксикантов оказалась прекрасной платформой для осмысления жизни отдельного человека, семьи и общества в целом. Произведения, описанные в этой главе, способствовали обеспечению политической стратегии властей Маньчжоу-го, поскольку привлекали внимание общества к проблемам, кроющимся в потреблении интоксикантов. Естественно, такое положение дел ударяло по карману тех, кто хотел разбогатеть в соответствующих секторах экономики. Официальные лица воспринимали такие романы и рассказы не как укор собственно японцам, а, скорее, как упрек в слабости и сознательном непослушании закону со стороны китайцев. Власти стремились активно продвигать в дискурсе и эти темы.
Указанных выше авторов объединяет склонность к порицанию наркоманов, они ставят под сомнение попытки реабилитировать зависимых и выставлять в нелицеприятном свете Опиумную монополию. При этом они не критикуют открыто сам японский режим. Сюжетные линии свидетельствуют о существенных расхождениях в обусловленных гендерными факторами позициях авторов. Писатели-мужчины чаще задавались вопросом о взаимосвязи между миром, «лишенным спокойствия», и наркотиками, но часто прибегали в своих произведениях к стереотипическим образам, которые их коллеги-женщины старались развеять. Надрывные истории о любвеобильных и коварных женщинах контрастируют с сюжетами, выставляющими властных мужчин виновниками краха семей. Персонажи – как мужчины, так и женщины – порицают состояние интоксикации как деструктивное, однако мужчины при этом чаще проводят параллели с коллапсом общества и государства, а женщины больше апеллируют к семейным отношениям и в особенности к патриархальности общества. Иногда женщины
