Александр Вениаминович тронул ее за плечо, в голосе прозвучало беспокойство:
— У тебя неприятности, Лиза?
— Все в порядке, — заверила она, но встретив взгляд отца, у нее против воли вырвалось: — Тебе было обидно, когда мама нас бросила?
— Что? — потрясенно переспросил тот.
— Ничего, — тряхнула головой Бесс и быстро устремилась в свою комнату. Закрыла дверь и, привалившись к ней плечом, принялась судорожно шарить в карманах в поисках зажигалки и недокуренной папироски с травкой.
Но так и не нашла.
Девушка скинула книги на диван и сама опустилась рядом. Она раньше совсем не думала о матери и не спрашивала про нее у отца. Если кто-то из знакомых интересовался, спокойно отвечала, что ей еще и года не было, когда родители развелись и мать уехала в Москву, а через пару лет погибла от рук уличного вора. Никаких эмоций эта история никогда у девушки не вызывала. Отчего же сейчас вдруг показалась такой важной?
Бесс нашла взглядом чучело волка, стоящее возле камина. Желтые хищные глаза смотрели на нее внимательно-внимательно, словно гипнотизируя.
И спустя пару мгновений излечили ее больное сердце.
Оно застучало ровно и безмятежно, забыв все тревоги.
* * *
Они вышли из ворот Мраморного дворца и неспешно двинулись по главной аллее в сад, сияющий разноцветными огоньками подсветки. Белоснежные тела мраморных скульптур мужчин, женщин, детей и животных затерялись среди дорого одетых гостей. Отовсюду доносились голоса, шепот, смех и звон бокалов.
Катя искоса посмотрела на своего спутника в синем костюме, рубашке и жилете цвета бордо. Синий шейный платок с орнаментальным рисунком по краям украшала сапфировая булавка. В голове звучала увертюра к опере «Волшебная флейта». Сегодня — в последний день сентября — правитель устроил вечер, посвященный годовщине премьеры последней оперы Моцарта.
Девушка коснулась ноготком крупного прямоугольного рубина, окруженного мелкими сапфирами, на запонке Лайонела. Тот наградил ее строгим взглядом из-под золотистых ресниц.
— Выставляя свою неискушенность на всеобщее обозрение, велика вероятность быть высмеянной.
— Подумаешь, — хмыкнула Катя.
Тогда он наклонился к ней и едва слышно заметил:
— Тебе пять лет? Моей женщине не пристало, как котенку, играться с какой-то запонкой.
— Разве ты их надел не для того, чтобы на них все смотрели?
Изумление, мелькнувшее в ледяных глазах, заставило девушку умолкнуть и сделать вид, что ее заинтересовала скульптура молодой женщины. Однако, как и предполагал Лайонел, наивный восторг красивым камешком не остался незамеченным.
Анжелика Тьеполо в шикарном вечернем туалете, состоящем из черной тончайшей материи в сеточку, появилась перед ними с бокалом в руке и насмешливо усмехнулась. Под платьем, покрытым легкими пушинками, похожими на семянки одуванчика, она была обнажена.
Лайонел при виде нее потянул шейный платок, как будто тот его душил.
Первая красавица подала ему руку и, глядя на рубин у него на рукаве, снисходительно обронила Кате:
— До тех пор, пока число каратов в твоих побрякушках будет равняться корню из двух относительно суммы каратов в его украшениях, ты обречена, куколка.
Лайонел крепче сжал ее пальцы.
— Чем еще заниматься с Даймондом, как не высчитывать квадратный корень из двух. Сочувствую.
Девушка плотоядно облизнулась и, поднеся бокал к алым губам, промурлыкала:
— Если гложет, насколько он лучше тебя в постели, так и спроси, не мучайся! — Она перевела взор агатовых глаз на Катю и сладко прибавила: — Представляешь, куколка, не все мужчины после любовных утех интересуются у тебя, какой остров в дельте Невы носит одноименное название с собором, построенным по проекту Воронихина. Есть и такие, кто спрашивает: «Было ли тебе хорошо, любимая?» — Она звонко засмеялась. — Но ты не огорчайся, глядишь, через пару месяцев устроишься на полставки работать гидом по городу.
— Господин Деспот, — с подчеркнутой вежливостью произнесла Тьеполо, поклонившись Лайонелу, затем кивнула Кате: — Куколка. Прошу меня извинить, бегу поставить свечку за ваш союз.
Катя яростно прищурилась, стараясь унять разрастающийся огненный шар в животе, и, когда первая красавица города отошла, не скрывая сарказма, выдохнула:
— Все еще считаешь, что добивать лежачих неинтересно? И чего ей теперь не хватает?
Лайонел вздернул бровь, наблюдая за Анжеликой, которая приблизилась к Даймонду и, счастливо ему улыбнулась, когда тот нежно коснулся ее локтя.
— Почему ты решила, будто ей чего-то не хватает? По-моему, она в прекрасном расположении духа.
— Тогда почему она себя так ведет?
— Как именно?
— Как стерва!
Молодой человек усмехнулся.
— Ах, это… союз «как» здесь лишний. Одним женщинам для счастья достаточно любви, другим в придачу к ней нужен триумф.
У бассейна девушка заметила Фарнезе, тот не спускал с нее пытливого взгляда, невпопад отвечая на полные жеманства вопросы сестер Кондратьевых.
А чуть поодаль, в сторонке от всеобщего веселья, стояла Аделина Суворова. Ее атласный наряд до пола искрился и переливался всеми цветами радуги, а грудь в глубоком декольте была поднята так высоко, что казалось, если наклонит голову — упрется подбородком в свое колье, лежащее перед ней, точно на столике.
— Ты говорил, она не посещает приемы! — пихнула Катя своего спутника.
Тот задержал взгляд прозрачно-голубых глаз на внушительном бюсте и пробормотал:
— Большие… перемены. — После чего произнес: — Я должен оставить тебя ненадолго, — и направился к главному врачу больницы Святого Авдотия — пожилому мужчине с бородкой.
Девушка послала улыбку Бриану, надеясь, что тот подойдет к ней. Но он был слишком увлечен симпатичным официантом, а возле Аделины откуда ни возьмись очутилась Кира и заключила ее в объятия. Девочка обхватила ту за талию и с улыбкой прижалась щекой к унизанной кольцами руке.
Катя потрясенно взирала на них, не понимая, что происходит. Ответ невольно дал Йоро, пробормотавший:
— Так вот какая у нее создательница.
Девушка перевела взгляд на мальчика, одетого в отглаженную черную рубашку и брюки со стрелками.
— Киру и ее деда обратила эта женщина?
Мальчик кивнул.
— Она рассказывала мне о своей создательнице, но вижу я ее впервые.
И тогда девушка вспомнила первый визит Натальи Важко весной. Она рассказывала о пришлом вампире — сердобольной женщине из Ярославля, которая сжалилась в Блокаду над голодающей маленькой Кирой и ее дедом и обратила их.
