— Имеете хоть малейшее представление, кто это сделал?
Я отрицательно покачал головой. Лучше уж вообще ничего не сказать, чем соврать. Хотя я и сам до конца не понимал, что мешает мне сообщить им, что погром учинил Джулиан Трент и что я, возможно, даже смогу найти его адрес. Или самого Джулиана, или его родителей.
Но я также знал, что Джулиан Трент далеко не дурак и наверняка не оставил у меня в доме никаких там отпечатков пальцев или других улик. И что добрая половина Лондона будет готова поклясться под присягой, что весь сегодняшний день он к моему району и на пушечный выстрел не подходил. Если уж ему удалось ускользнуть от наказания за покушение на убийство, то, несомненно, он с той же легкостью отвертится и от обвинения в нанесении вреда чужому имуществу. И сказать полиции правду означало, что у Трента появится еще одна причина вернуться и причинить новый вред — мне, отцу или, чего я больше всего боялся, Элеонор.
Полицейские еще раз обошли помещение, и внутри, и снаружи.
— Кто бы это ни сделал, но пробрался он через окно, — заметил один из них, указывая на выбитое стекло в кладовой. — Должно быть, влез по водосточной, трубе.
После предыдущего визита незваного гостя с камерой я сменил замки и укрепил входную дверь. Жаль, что не поставил сигнализацию.
— У вас что-нибудь пропало? — осведомился один из полицейских.
— Понятия не имею, — ответил я. — Но вроде бы нет. Просто все перебито и сломано.
— М-м-м… — пробормотал он. — Бессмысленный вандализм. Такое в наши дни частенько случается. Еще скажите спасибо, что в комнатах не нагадили.
— Спасибо, — саркастически заметил я. Джулиан Трент ни за что бы не стал этого делать, просто из боязни оставить хоть какую-то улику, позволяющую определить ДНК. — Итак, что же дальше? — спросил я офицеров.
— Если ничего не украдено, департаменту уголовного розыска тут делать нечего, — устало ответил один из них. — Можете позвонить в отделение полиции Ричмонда, завтра, прямо с утра, они присвоят вашему делу номер. Пригодится для страховщиков.
Для этого, собственно, я их и вызывал.
С этим они и удалились. Ни снимков, ни тестов, ни поисков отпечатков пальцев, ничего. Никто не пострадал, сказали они, ничего не украдено, а страховая компания займется всем остальным. И конец их проблемам и заморочкам. У них не было ни малейшего желания ловить ответственное за вандализм лицо или лиц. Да и я, если честно, повел себя не лучшим образом, ничем не помог, никаких зацепок не дал.
Я сидел на металлическом стуле в кухне и осматривал развалины своего рухнувшего замка.
Как ни странно, электропроводка, похоже, ничуть не пострадала от потоков льющейся с потолка гостиной воды. Я ожидал, что за наводнением последует полная тьма, но затем все же попробовал, щелкнул выключателем, и наверху ярко вспыхнули две лампочки. Оставшимся, тем, что были в настенных бра, крепко досталось от бейсбольной биты. Я сделал для себя вывод, что Трент явился ко мне со своим фирменным оружием. Столь серьезные повреждения некоторым предметам обстановки голыми руками не нанесешь. Даже мраморная столешница на кухне треснула пополам. У молодого Джулиана явно наметился прогресс во владении этим видом оружия.
Элеонор подъехала к десяти. Она так огорчилась, услышав от меня по телефону, какой разгром учинили в доме, что примчалась из Лэмбурна сразу же, как только смогла. Впрочем, она заезжала туда совсем ненадолго, всего на час, ей нужно было успеть на лондонский поезд, на закрытие ветеринарного симпозиума.
Я спустился по лестнице открыть ей дверь, и мы, стоя внизу, в прихожей, обнялись. Я даже поцеловал ее в губы. Начало было положено.
Она ужаснулась, увидев разрушения, и я оценил это. Элеонор за меня переживала. Что же касается меня, то за последние часа два с лишним я даже как-то успел привыкнуть к этой разрухе и беспорядку, видно, выработался иммунитет. Но, конечно, на свежий «незамыленный» взгляд, разрушения и беспорядок казались просто катастрофическими.
И не то что мне было не жаль своего имущества — страшно жалко. Однако потеря всего этого вполне соответствовала ощущению, что пора менять жизнь, двигаться вперед. Возможно, это в каком-то смысле даже облегчит дело.
— Полицию вызывал? — спросила Элеонор.
— Только что уехали, — ответил я. — Не высказали особой надежды поймать тех, кто это сотворил.
— Но, Джеффри, — озабоченно начала она, — здесь не какое-то там нападение наугад протестующего против всех и вся вандала. Это направлено против тебя лично. — Он умолкла, ощупала дыру в диване. — Ты должен знать или догадываться, кто это сделал.
Я промолчал. Уже своего рода ответ.
— Расскажи мне все, — попросила она.
Мы просидели среди развалин дома часа два, за это время я поведал ей все, что знал о Джулиане Тренте и его очевидной связи с убийством Скота Барлоу. Я рассказал ей, что мне вообще не следовало браться за это дело. И о том, что утаил информацию от полиции и коллег. Я рассказал ей о Джозефе Хыозе и Джордже Барнете. О том, что видел Трента, стоявшего рядом с ней на скачках в Чел-тенхеме, перед началом стипль-чеза. Я даже показал ей фотографию, которую получил в узком белом конверте, где она идет по тропинке от дома к зданию больницы в Лэмбурне. Она лежала у меня во внутреннем кармане пиджака и потому не пострадала во время налета на квартиру.
Элеонор держала снимок в дрожащих пальцах и вдруг страшно побледнела.
На кухне после долгих поисков мне удалось найти две уцелевшие пластиковые кружки, из холодильника я достал бутылку минералки.
— Я бы вина выпила, — пробормотала Элеонор. Дизайнерский стеллаж из хромированной стали для вина, где лежали около дюжины бутылок дорогого кларета — подарок клиента, с которого я помог снять обвинение в вождении в нетрезвом виде, хотя на самом деле вина была очевидна, — был изломан, бутылки разбиты. На полу расплывалось огромное красное пятно, светло-коричневый коврик в прихожей был безнадежно испорчен.
Я вернулся к холодильнику и обнаружил в дверце уцелевшую бутылку шампанского. И вот мы уселись на изорванный диван рядом с кучей сырой, обвалившейся с потолка штукатурки и стали пить винтажную «Вдову Клико» из пластиковых кружек. Ну, разве не романтично?
— Почему же ты раньше не сказал мне о снимке? — с укоризной спросила Элеонор. — Ведь это означает, что я в опасности.
— Не думаю, что тебе угрожает реальная опасность, пока Трент, или тот, кто стоит за ним, считает, что я сделаю то, что от меня требуется. Все угрозы направлены в мой адрес.
— Ну и что же ты собираешься делать? — спросила Элеонор. — Как победить этого Трента? Нет, ты должен пойти в полицию и рассказать им все.
— Не знаю, — нерешительно протянул я.
— Милый, — это слово она произнесла в первый раз. И у меня брови полезли на лоб от удивления. — Ты должен сообщить обо всем властям, это единственный выход. Пусть займутся этим чудовищем.
— На самом деле все не так просто, — возразил я. — Если б мы жили в идеальном мире, тогда да, конечно, то был бы единственно верный путь. Но мы живем в далеко не идеальном мире. Начать с того, что это может стоить мне карьеры…
— Ну, нет, глупости!
— Ничего не глупости, — сказал я. — Я не желал говорить правду в ситуации, где признается правда, только правда и ничего, кроме правды. Я лгал полиции, а законом ложь не приветствуется. Я виновен в утаивании фактов от суда. Я лгал суду, а это в среде барристеров считается самым злостным преступлением. Одного этого достаточно, чтобы упечь меня за решетку.
— Но у тебя были веские на то причины, — возразила она.
— Да, самые веские, — согласился я. — Меня напугали. Я до сих пор боюсь. Вчера, увидев Трента у дверей нашей конторы, едва не обмочился со страху. Но все это суду неинтересно. Точно знаю. Чуть ли не еженедельно на протяжении карьеры мне доводилось сталкиваться с угрозами, и до недавнего времени я, как и любой другой адвокат, говорил в этих случаях клиенту: «Знаешь что, не будь идиотом, лучше расскажи суду всю правду, и неважно, к каким это приведет последствиям». В судах не прощают тех, кто не сказал всей правды, пусть даже люди эти и напуганы до полусмерти. Сам видел, как свидетелей берут под арест и отправляют на сутки в тюрьму — только за то, что они от страха не сказали судье то, что знали. И люди этого не понимают до тех пор, пока с ними не случится то же самое. И вот теперь это случилось со мной. Да ты посмотри, что творится в доме! Думаешь, мне это надо?
Я чуть ли не плакал. Слезы отчаяния душили меня.
— Так что же делать? — повторила она.
— Собираюсь победить его, добившись оправдания Стива Митчелла, — ответил я. — Тут только одна проблема. Не знаю, как это сделать.
— Но если даже ты выиграешь это дело… — начала она. — Он ведь не отвяжется, верно?
