Некоторое время снова ехали без остановок, пока неожиданно, и как будто без всякой видимой причины, сидящий плечом к плечу с водителем генерал вдруг сам выключил рычаг скоростей и сильно надавил на тормозную педаль. Тяжёлый автомобиль дёрнулся и резко остановился, да так, что сидящие на заднем диване пассажиры по инерции сильно подались вперёд.
Сидящий «за баранкой» германский наёмник терпеть не мог, когда генерал пытался брать в свои руки управление, будь это аэроплан или автомобиль. Естественно Вендельмут стал возмущаться. Его тут же поддержал комиссар, который при резком торможении ударился лбом о заголовник переднего сиденья.
Но старик никого не слушал. Он в большой спешке покинул своё сиденье, сделал несколько быстрых шагов и стал что-то рассматривать на земле.
Только теперь все увидали ясные отпечатки копыт и выскочили из машины вслед за генералом. Следы пересекали курс машины и уходили несколькими цепочками на юго-восток. По словам начальника, следы оставили трое всадников, которые несомненно принадлежат к той самой банде басмачей, что пришла в эти края по их души.
Теперь все зорко вглядывались в окружающее пространство в поисках новых неприятных находок. Водитель смотрел вперед, генерал – направо, а комиссар и Луков – налево. Им попадались следы шакалов, но новых отпечатков конских копыт какое-то время не встречалось. А потом вдруг – снова! Версты через три путь экспедиции опять пересекли следы, оставленные неприятельским разъездом! Создавалось впечатление, что враг со знанием дела сжимает кольцо вокруг них.
Ещё через семь вёрст грязь налипла на колёса, и пришлось всем брать в руки лопату и любые подручные средства. Каждый работал с максимальным напряжением сил, подгонять никого не требовалось. Все понимали: появись противник именно теперь, когда они обездвижены, и всему конец. Наконец колёса очищены. Огромный немец, взявшись руками за передний бампер и, побагровев от напряжения, перетащил тяжеленную машину на более сухое место. После этого Вендельмут внимательно осмотрел мотор, добавил воды в радиатор, долил бензина в бак из канистры.
Генерал предупредил всех о необходимости беречь патроны, когда произойдёт новая встреча с бандитами. Он так и сказал «не если произойдёт», а именно: «когда произойдёт», что означало, что начальник не сомневается в неизбежности такого контакта.
– Значит, вы полагаете, что эти следы на нашем пути – не случайность?
Луков не хотел напрямую называть самую очевидную причину осведомлённости противника об их маршруте.
– В Азии умеют развязывать языки, – ответил Вильмонт. Но в тоне его не было даже намёка на осуждение пленённого дикарями водителя.
– Так может нам следует ещё раз изменить маршрут движения?
Генерал досадливо махнул рукой.
– Из-за распутицы мы ограничены в манёвре. По такому грунту лошадь даст нашему «вездеходу» сто очков форы.
Теперь все сидели на своих местах как на иголках в ожидании внезапного налёта басмачей. Чтобы вовремя заметить появившуюся на горизонте банду, складную крышу опустили.
Так как придуманный им план не удался, генерал принял решение вернуться на почтовый тракт, где состояние дороги было получше, чтобы по максимуму использовать единственный оставшийся у них козырь – скорость. Машина пошла быстрее, стрелка спидометра теперь держалась возле отметки шестьдесят километров в час. Сидящий за «баранкой» немец ласково поглаживал «земляка» по полированному дереву приборной доски и ласково убеждал автомобиль не подвести и показать всё, на что «камрад» способен.
– До революции в нашем охранном департаменте тоже такой имелся – неожиданно поделился вслух нахлынувшими воспоминаниями отставной генерал. – Из казны за него заплатили фирме 5000 рублей золотом, но поездить на нём по Петербургу я успел всего два с небольшим месяцем. А в семнадцатом совершенно случайно снова повстречал на улице «приятеля», – на нём пьяные матросики-анархисты под граммофонный аккомпонимент с музыкой везли куда-то разухабистых барышень в форме сестёр милосердия из ближайшего госпиталя.
– Что, жаба душит, Ваше Благородие? – беззлобно усмехнулся с заднего сиденья комиссар. – Небось, жаль реквизированного экипажа-то, на котором теперь наши морячки с девочками катаются!
Тяжелое лицо немца тоже тронуло некое подобие улыбки.
Генерал снисходительно чуть оглянулся через плечо на торжествующего комиссара и пояснил:
– Тех морячков, как я слышал, большевики вскоре к стенке поставили, как дискредитирующих революцию, а на той машине мне снова довелось поездить прошлой зимой, когда я приезжал в Питер по заданию Троцкого…
Ожидание боя, как известно, мучает больше, чем сам бой. После того, как выяснилось, что басмачи в курсе их замыслов и сужают кольцо комиссар вёл себя очень нервно – ёрзал на своём месте, кусал губы и не выпускал из рук пулемёт. Как успел заметить Луков, Гранит Лаптев обладал крайне неустойчивой психикой: приливы удивительной отваги и маниакальной энергичности сменялись у него с приступами меланхолии. Похоже, сейчас он испытывал что-то вроде мании преследования. Тревожным взглядом Лаптев постоянно всматривался вдаль. В какой-то момент он буквально подлетел на диване и завопил:
– Вон они!
Генерал едва успел вырвать из рук комиссара пулемёт. Оказалось, Латеву просто почудились внезапно появившиеся впереди фигуры всадников.
Наступили ранние сумерки. Дорога начала взбираться на небольшой пригорок. Неожиданно впереди, словно из-под земли выросли всадники. Будто четыре всадника Апокалипсиса! Они скакали прямо в лоб приближающемуся автомобилю, стреляя на скаку из карабинов. По свисту пуль стразу стало ясно, что на этот раз это не игра атмосферы.
Главной мишенью бандитов был водитель. Но Вендельмут успел первым заметить опасность на пути и нырнул под приборную доску, прежде чем одна из пуль пробила стекло на уровне его лица.
– Объезжай их широким манёвром! – приказал шофёру генерал и схватился за руль, но немец сердито скинул его руку.
– Не мешайте мне делать майн работ! Если мы съехать с дороги, сразу завязнем и тогда нам капут!
Вендельмут зажёг фары и потянул на себя какой-то краник под приборной доской, отчего мотор заревел, подобно разъярённому зверю…
Дальнейшее очень напоминало приключенческий фильм, какой однажды Одиссею пришлось увидеть на сеансе в синематографе: вот ослеплённый ярким светом конь одного из всадников встаёт на дыбы, его наездник вылетает из седла. Похоже при неудачном падении джигит ломает хребет, так как уже не поднимается с земли. Теперь врагов осталось трое. Подскакав ближе, они выхватывают из ножен шашки. По тому, как ловко, со свистом всадники вращают в воздухе клинками, становится ясно – это зверские рубаки. Подпускать их вплотную к машине нельзя.
Генерал начинает стрелять из пистолета. Луков тоже хватается за винтовку. Конь под другим бандитом падает на передние ноги и, храпя, кувыркается через голову, придавливая всадника своей тяжёлой тушей. Но ещё один наездник прекрасно надрессировал своего коня и вертится на нём как волчок отчего его не просто достать пулей. Четвёртый всадник тоже как дьявол мечется из стороны в сторону. У него послушный и верткий, сухой и жилистый конь. Эти двое уцелевших джигитов не похожи на опоенных анашой обезумевших фанатиков, которые идут на большевистские пулемёты, разрывая на себе одежду, выдирая волосы и крича осипшими от напряжения голосами:
– Смерть неверным! Газават! Священная война!
Нет, эти двое настолько уверенны в ловкости своих тел и беспрекословной покорности верных коней, что от осознания своего полного превосходство над презренными чужаками полностью полагаются на холодный булат ближнего боя. Дико гикнув и опустив камчу на потный бок своего коня, один из всадников послал его прямо на машину, готовый перемахнуть через необычное препятствие и срубить в прыжке чью-то голову.
У комиссара сдали нервы. Некоторое время он пытался держать себя в руках, но зубы его при этом скрипели от ярости, на скулах твёрдыми орешками ходили желваки, а вцепившиеся в пулемёт руки побелели от напряжения. В конце концов, Лаптев вскочил на ноги и бешено заорал, сверкая безумными глазами:
– Бросай сабли! Сдавайся, а не то порублю в капусту!
В несколько секунд безумец выпустил по басмачам весь остаток патронов из «Шоша», но ни одна из пуль не попала в цель!
– Уходи вправо! – приказывает водителю генерал. На этот раз немец беспрекословно подчиняется, и занесённый над ним клинок, который должен снести баварцу голову, лишь бесполезно рассекает воздух. Яростно кричит за кормой проклятия вслед машине промахнувшийся рубака.
