С одной стороны гостям города повезло с погодой – их приезд совпал с резким потеплением. С каждым днем солнце грело все жарче. В местном климате, полном ядовитой малярийной сырости, стремительно разливались целительные флюиды весны и близкого фруктового изобилия.
Но с другой стороны все чаще у освободившегося ото льда северного побережья Каспия стали появляться британские канонерские лодки. Не исключалась вероятность вражеского десанта. Деникинские части при поддержке англичан почти сомкнули кольцо окружения вокруг Астрахани. Правда, оставалась ещё последняя ниточка, связывающая город с остальной красной Россией – железнодорожная ветка Астрахань-Саратов. Но диверсионные группы врага регулярно выводили из строя железнодорожное полотно и взрывали мосты. Вот-то противник мог перерезать и эту «дорогу жизни», по которой в осаждённый город доставлялись свежие пополнения, боеприпасы и вывозились раненые.
С улучшением погоды участились налеты английских самолетов. И тут выяснилось, что дом, в котором разместили московских визитёров, как магнит притягивает идущие на город английские бомбардировщики-амфибии «Шорт». Возвышающийся над соседними домами бывший банк буквально мозолил глаза навигаторам и бомбардирам вражеских самолётов, которые охотно выбирали его в качестве мишени. Вот оказывается почему отсюда сбежали прежние постояльцы! Правда, до сих пор сброшенные бомбы падали далеко в стороне, но это служило слабым утешением новым постояльцам «нехорошего дома».
А тут ещё буквально через несколько дней после прибытия экспедиции в Астрахани вспыхнуло восстание рабочих, доведённых до крайности отсутствием хлеба и запретом на рыбную ловлю, введённом советскими властями видимо из-за страха перед шпионами. Оказалось, что город давно накалён недовольством. В Центр от местных комиссаров летели телеграммы с запросом инструкций, что делать с недовольными пролетариями. В ответ Председатель Реввоенсовета Республики Лев Троцкий дал лаконическую телеграмму: «Расправиться беспощадно!». И участь ещё верящих Советской власти рабочих была решена. Началось кровавое безумие, санкционированное большевицкими властями.
Накануне погрома на главной площади собралась многотысячная толпа. Отовсюду неслись призывы ораторов, стук копыт по мостовой и лязг оружия. В этой предгрозовой атмосфере Вильмонт принял решение поскорее покинуть город, и следовать дальше курсом на Ташкент. А пока генерал предложил срочно вернуться в свой особняк и не высовывать оттуда носа вплоть до самого отъезда из города.
И действительно, вскоре после того, как экспедиционеры вернулись к себе, со стороны площади часто затрещали ружейные выстрелы, потом энергично заработали пулемёты. Пальба быстро охватывала один район за другим. Как потом узнали члены экспедиции, десятитысячный митинг рабочих был оцеплен пулеметчиками, матросами и гранатчиками. После отказа митингующих разойтись по ним был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулеметы, направленные в плотную массу участников митинга, с оглушительным треском начали рваться ручные гранаты.
За пулеметной трескотней не было слышно ни стона раненых, ни предсмертных криков убитых. Толпа сорвалась с места и прорвала неплотный кордон войск оцепления. Все кто не был ранен бежали без оглядки по всем направлениям, ища спасения от пуль снова заработавших пулеметов. По бегущим стреляли. Пойманных загоняли в ближайшие к площади подворотни и в упор расстреливали. На месте мирного митинга осталось множество трупов. Среди корчившихся в предсмертных муках рабочих кое-где виднелись раздавленные обезумевшей толпой тела.
Вслед за первым актом усмирения последовали ещё более страшные события. В подвалах чрезвычайных комендатур и просто во дворах заработал беспрерывный конвейер смерти. С пароходов и барж бросали в воду ещё живых мятежников, которым вязали руки и ноги колючей проволокой, благо её на городских складах оказалось предостаточно. Некоторым несчастным привязывали камни на шею. Один из случайных свидетелей потом рассказывал, что в одну ночь с парохода «Гоголь» было сброшено около ста восьмидесяти человек. А в городе в чрезвычайных комендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на городские кладбища, где они грудами сваливались в срочно вырытые рвы под видом «тифозных». Чрезвычайный комендант Чугунов (тот самый, что угощал московских гостей чаем) издал распоряжение для личного состава астраханского ЧК и временно прикомандированных к нему красноармейцев, которым под угрозой расстрела воспрещалось «растеривание» трупов по дороге к кладбищу. Но почти каждое утро горожане видели на улицах изуродованные тела убиенных. И от трупа к трупу бродили родственники арестованных в поисках своих отцов, братьев, мужей…
Поначалу расстреливали только одних рабочих – участников беспорядков. Но потом власти должно быть спохватились, и решили свалить вину за мятеж на буржуазию и представителей враждебных классов – бывших домовладельцев, рыбопромышленников, лавочников, чиновников, офицеров и священников. Начались облавы. На улицах патрули хватали всех без разбора «обладателей» интеллигентных лиц. Арестовывали даже тех, кто, например, носил пенсне или трость. В горячке были убиты несколько специалистов, присланных из Центра для организации работы военных и тыловых учреждений осаждённого города. В этой неразберихе погибли несколько видных социалистов, не скрывавших своего сочувствия к рабочим. Так был расстрелян в связи с забастовкой, председатель Астраханского Правления Профсоюза Союза Металлистов Метенев…
К счастью для себя к этому времени экспедиционеры уже снова были в пути. Конечно, можно было остаться и упрашивать Москву прислать им новый самолёт. Только время сейчас работало не на них…
Глава 29
Оказалось, что вырваться из осаждённого город – возможно, хотя довольно рискованно. Дело в том, что кольцо вражеских войск вокруг Астрахани не было сплошным, как вначале думали экспедиционеры. Основная часть блокирующих город белых частей была сведена в небольшие группы, известные здесь, как пикеты. Каждый численностью до роты – 40—60 человек. Старший офицер в пикете обычно высылал в секреты – на хорошо замаскированные позиции в качестве передовых наблюдателей трёх-четырёх опытных пластунов, которые регулярно сменялись новыми солдатами. В случае попытки прорыва из города пикеты должны были задержать красных до подхода основных сил. Периодически между пикетами разъезжали разъезды лёгкой кавалерии – казаки или калмыки. Так что в позициях белых имелось достаточно дыр, в которые можно было попытаться прошмыгнуть.
За два часа до рассвета маленький портовый буксир под названием «Коварный» покинул бухту Энзели и начал красться мимо вражеских береговых батарей. Хотя в качестве «прорывателя блокады» им гораздо больше подошёл бы бронированный монитор, но как говориться: «Дарёному коню в зубы не смотрят».
Им то и дело встречались изуродованные тела, которые проплывали вдоль бортов. Неожиданно из утреннего тумана выплыла громадина британского эсминца. Можно было попытаться развернуться и удрать обратно в Астрахань, только толку от такого манёвра было бы немного. Прекрасно обученные английские канониры уже наводили пушки на большевистский кораблик, у которого имелось всего два станковых пулемёта для самообороны. Экипаж «Коварного» во главе со своим командиром приготовился принять героическую смерть в неравном бою.
И тогда начальник экспедиции, имеющий особые полномочия от командования флотилии, приказал капитану буксира немедленно выкинуть белый флаг. Братишки в бушлатах нараспашку из команды буксира пришли в недоумение, которое быстро переросло в ярость. Послышались возмущённые крики, что сухопутный хмырь – изменник. Кто-то даже выхватил оружие. Но генерал спокойно стоял на мостике и даже не шелохнулся. Он всё же добился, чтобы его приказ был выполнен. А дальше случился преудивительный курьёз. Англичане, увидав белый флаг, решили, что встретили перебежчиков, поэтому уже наведённые орудия эсминца молчали. Когда же бравые моряки флота Его Величества короля Георга V спохватились, красный пароходик уже проскользнул мимо и снова скрылся в тумане. Капитан красного буксира тут же приказал резко изменить курс и повернуть ближе к берегу – на мелководье, куда глубоко сидящий в воде британец не мог сунуться. Позади запоздало заухали пушки британца, затрещали пулемёты. Когда генерал спустился с мостика, все увидели кровоточащую царапину на его лице от чиркнувшей по щеке пули: кто-то из команды буксира всё-таки успел пальнуть в него, думая, что стреляет в предателя.
