– К тому же, поручик, вы еще и наглец, каковых свет не видывал! – прошипел поэт. – Придется вас проучить! Посмотрим, будете ли вы столь же разговорчивы у барьера с пистолетом в руке!
– В любое время – к вашим услугам, сударь! – внутренне просиял я: рыбка клюнула. – Вызов принят!
– Куда прикажете прислать секундантов? – сухо осведомился «Наше Все».
– Прошу, – я протянул ему припасенную как раз на этот случай карточку с адресом «тетушкиного» дома.
– Нынче вечером – ждите! – угрюмо бросил Пушкин. – Мое почтение, сударыня, – приподняв цилиндр, коротко поклонился он Полине и, не попрощавшись со мной, повернулся и зашагал прочь – бережно прижимая к груди брошенную мной к его ногам книгу.
– Крутись Уроборос… Кажется, милосерднее было грязно оскорбить его красавицу-супругу, – задумчиво пробормотала вслед нырнувшему в белую метель поэту моя напарница.
* **
Визитеры явились к нам в шестом часу пополудни. Было их двое, оба – военные. Я же встретил их в гостиной один – Полину мы решили до поры держать в резерве.
– Полковник Данзас, – не подав руки, коротко преставился мне старший из них, крупный мужчина лет тридцати пяти.
– Поручик кавалергардского полка Жорж Шарль де Геккерн д’Антес, – с заметным – пожалуй, даже нарочитым – французским акцентом назвался его более молодой спутник – приторный красавчик-гвардеец. Этот, однако, не побрезговал обменяться со мной рукопожатиями.
– Присаживайтесь, господа, – указал я гостям на видавшие и лучшие времена кресла. – Не желаете ли чаю – самовар только что вскипел? Или, может быть, чего-нибудь покрепче?
– Сперва дело, – холодно отклонил все предложения полковник, оставшись стоять столбом. Гвардеец за его спиной лишь с усмешкой развел руками – но не присел и он.
– Как вам будет угодно, – пожал я плечами.
– Не буду ходить вокруг да около, – тут же снова заговорил Данзас. – Ответьте, сударь: вы в самом деле намерены стреляться?
– А что, у меня есть выбор? – сделал я удивленное лицо. – Вызов был брошен не мной – уклоняться же от драки не в моих правилах.
– Из любого правила бывают исключения, – покачал головой полковник. – Вы же понимаете, с кем собираетесь сойтись в поединке? Или нет?
– С камер-юнкером Александром Пушкиным, – самым равнодушным тоном, какой только смог выдать – для пущего контраста с этим его с придыханием произнесенным «кем» – ответил я.
– Нет! – возвысил голос Данзас. – Не просто с каким-то там камер-юнкером! С великим русским поэтом! С гением, какие рождаются один раз в сто лет! С кумиром образованной публики! С протеже господина Бенкендорфа, шефа жандармов и главного начальника третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии! С человеком, чьим личным цензором выступает сам Государь!
– Простите, я и не знал, что дерусь сразу с пятью противниками, – хмыкнул я в ответ на этакий заход со всех возможных козырей.
– Это все один человек – Александр Пушкин! – проигнорировал мой неприкрытый сарказм полковник. – Но человек поистине выдающийся! Представляете, что будет, если в ходе поединка вы даже не застрелите – просто серьезно его раните? Вас незамедлительно арестуют и предадут военному суду! Но это еще полбеды: на вас ополчатся не только власти: вся просвещенная Россия! Современники проклянут вас! Потомки станут плеваться при одном только упоминании фамилии «Солженицын»! Вы этого хотите?
– Признаться, о моих желаниях вопрос здесь не стоит вовсе, – вздохнул я. – Я прибыл в столицу всего на пару дней и менее всего собирался потратить это время на окололитературные споры со стрельбой. И господину Пушкину мной не было сказано ничего такого, чего автор его известности не слышит постоянно. Гений счел себя оскорбленным? Мне жаль. Но…
– Так принесите свои извинения, поручик – и недоразумение окажется исчерпано! – горячо перебил меня Данзас.
– И не подумаю! – гордо вскинул я голову. – Как я уже сказал, не вижу в тех своих словах ровным счетом ничего зазорного. Каждый читатель имеет право на конструктивную критику! Мне не за что извиняться – решительно не за что! Однако, если господин камер-юнкер отзовет свой вызов – со своей стороны я, конечно же, не стану настаивать на поединке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Он не отзовет! – с усмешкой бросил не участвовавший до той поры в разговоре д’Антес. – Уж я-то его знаю!
– Как раз в вашем случае вызов был благополучно отозван, Жорж, – раздраженно повернулся к нему полковник.
– Ну да: после того, как я сделал предложение сестре его супруги, – хмыкнул гвардеец. – И то боюсь, что не за горами новый… Даже удивлен, что Александр попросил меня представлять сегодня здесь свои интересы – ирония судьбы, не иначе…
– Да уж, я отлично справился бы и без вас, Жорж, – холодно бросил ему Данзас.
– Ничуть в этом не сомневаюсь. Но все же считаю своим долгом помочь – чем могу. Поэтому и уточняю, чтобы попусту времени не терять: не получив от обидчика извинений – в самых недвусмысленных выражениях – сего вызова он нипочем не отзовет.
– Ладно, оставим это, – устало буркнул полковник. – Дуэль – так дуэль. Кто ваши секунданты, поручик? – снова повернулся он ко мне. – Нам нужно обсудить условия поединка.
– Вот тут, господа, небольшая заминка, – виноватым тоном проговорил я. – Мы с сестрой только сегодня прибыли в Петербург и еще не обзавелись в столице знакомствами. Если бы вы были так любезны порекомендовать мне достойного человека…
– То есть секунданта у вас нет? – аж просиял от этой новости Данзас.
– Увы…
– Тогда это означает, что дуэль не может состояться! – радостно заявил он.
– Постойте, – как по заказу, снова вмешался гвардеец. – Господин поручик только что объяснил нам причины, по которым не может назвать имени своего секунданта, и лично я нахожу их вполне уважительными! Я подыщу вам доверенное лицо, сударь, – с любезной полуулыбкой обратился он ко мне. – Единственное, сделать это успею только к завтрашнему утру… Но ручаюсь: не пробьет и десяти часов, как секундант будет у вас!
– Условия необходимо обсудить сегодня! – хмуро бросил полковник. – Александр просил с этим не тянуть!
– Совершенно согласен! – с искренним энтузиазмом подхватил я. – Мне и самому нет никакого резона затягивать дело! Так что готов оговорить все необходимое незамедлительно, а секунданта поставим обо всем в известность позднее.
– Это против правил, – покачал головой Данзас.
– Сделаем так, – предложил я, и не думая отступать. – Я нынче же безоговорочно приму любые ваши условия. Наверняка вы их уже продумали? Согласен без обсуждения – на все! Уверен, господа: там нет ничего бесчестного или несправедливого! Подпишу не глядя, а секундант приложит к ним свою руку завтра.
– Это совершенно против правил, – угрюмо повторил полковник – все столь же сердито, но уже будто бы с некоторым сомнением.
– А по-моему, вполне годится, – с готовностью заявил ему наперекор д’Антес. – Раз господин поручик согласен – почему нет? Вы правы, – оборотившись ко мне, он извлек откуда-то исписанный мелким почерком листок, – предложение мы составили – вам осталось только поставить свою подпись. Оружие – пистолеты. «Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и пяти шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам», – начал читать по бумажке гвардеец. – «По данному знаку идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, противники могут стрелять… Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место – для того, чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же расстоянии… Когда обе стороны сделают по выстрелу, вне зависимости от их результата, поединок считается завершенным»… Вот только с часом и местом встречи пока не определились, – заметил он, закончив чтение и кладя листок на стол передо мной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Я слышал, на Черной речке, близ Комендантской дачи, есть отличная площадка – от Коломяжской дороги она отделена густым кустарником и тем самым неплохо сокрыта от посторонних глаз… – «вспомнил» я.
