можем себе вообразить. Вымирание непредставимо. Я ощущаю себя странником во времени, вернувшимся в прошлое, чтобы предотвратить гибель своих праотцов.
На «еврейской» экскурсии по Барселоне, которую предлагает турфирма «Урбан культурс», мы проходим по бывшему «каль-майор», большому гетто, а потом — в «каль-менор», «довесок» к гетто, расположенный неподалеку. Мне показывают, где, возможно, когда-то стояла синагога. Где могла находиться другая, поменьше. Показывают дом еврея-алхимика. Однажды в двери к нему постучался молодой человек и попросил любовный напиток. Алхимик, желая угодить, сварил испрошенное зелье, понятия не имея о том, что возлюбленная юноши, которой напиток предназначался, — его собственная дочь. История эта сильно напоминает нечто среднее между Боккаччо, Беном Джонсоном и «Любовью после полудня». Меня заверили, что потом влюбленные жили долго и счастливо.
У дома алхимика я ловлю себя на мысли, что высматриваю то, что тайно мечтает отыскать каждый еврей. Сам я неверующий, так что в этом жесте, безусловно, есть что-то от китча, но я все же нащупываю правый дверной косяк в надежде отыскать там ожидаемую выемку на месте бывшей мезузы. Я знаю, что гид моя отметила и поняла мой жест, но ей хватает такта воздержаться от комментариев. Я знаю, что она знает, что я знаю, что она знает… я вырос на таких выходках выкрестов.
Узкие дорожки Барри-Готик все обещают нас куда-то вывести, но, попетляв по невероятно живописным улочкам, улочкам то очень тихим, то — буквально через секунду — наполняющимся грохотом молотков и визгом пил ремесленников, «еврейская» экскурсия завершается там, где и началась, на крошечной Пласа-де-Сант-Фелип-Нери. Я описал круг и понял, что показали мне одни предположения. Здесь предположительно была синагога, здесь предположительно жил ростовщик, здесь — знаменитая куртизанка, здесь могла стоять еще одна синагога. Даже надписи еврейскими буквами на фасаде одного из зданий — репродукция. Однако подлинным и непреложным остается факт, что пятьсот лет спустя здесь нет следов ни одного еврея.
Мне советуют: если я хочу узнать, как в Средние века выглядела еврейская жизнь, мне следует посетить крошечную Жирону — до нее от Барселоны поездом меньше часа.
Но в Жироне меня ждет то же самое: темные петлистые мощеные переулки, гетто, которое видело дни парада и ада, сырой тягучий запах глины и слежавшейся штукатурки, собачий лай в полдень, повсеместное присутствие огромного собора, надзирающего за старым гетто, и мучительный сладковатый запах цветов, которые скоро завянут. До меня долетает запах стряпни, и я тут же понимаю, как здесь раньше шла жизнь. Люди здесь не забыли про евреев: они забыли о том, что забыли.
Жирона — крошечная жемчужина: она любовно восстановлена и поддерживается в безупречном состоянии, здесь есть очень качественный еврейский тематический парк. Надгробия со старого еврейского кладбища перевезли в Музей еврейской истории, в надписи, даты и немногочисленные слова в память такого-то и такой-то вкраплены те же имена, которые носили мои двоюродные бабушки и дедушки.
Однако по ходу «восстановления» в Жироне уничтожили переулки, перестроили стены, поменяли планировку — примерно то же самое ее жители осуществили несколько веков назад, когда решили изолировать и запереть всех своих евреев. Они снесли стены и построили новые. Современные градостроители не то чтобы обратили вспять этот процесс: они не восстановили прежнюю Жирону, но, пытаясь отыскать Жирону теневую, заново изобрели ее бывшую. Результат — историческая точность и шаловливый шик в равных пропорциях.
Стремительно-небрежное отношение к памяти в Барселоне вещь обычная. Перелицовывая артефакты, мы заодно перелицовываем и память. И делаем это каждый день. Полагаю, что в городах следовало бы ввести более строгие стандарты хотя бы потому, что камни хранят за нас память. Меняя облик камней, мы меняем и собственный облик.
Собор стоит на руинах древней базилики, разрушенной дотла в Х веке, отстроенной заново в XI и снова перестроенной на том же месте в XIII. Фасад собора, который в тот вечер был подсвечен изнутри, — образец псевдоготики и возведен был не в Средние века, а в конце XIX столетия.
И это не все. Пласа-Нова, расположенная в квартале примерно к западу от собора, выходит на остатки главных ворот древнего римского города Барсино. Стены этого города, подобно подавленным желаниям, вылезают повсюду: над землей, под землей, в магазине женской галантереи в Барри-Готик. Рядом с Пласа-Нова находится Авингуда-де-ла-Катедраль, пешеходная эспланада, чисто современное изобретение. Чтобы создать достойное публичное пространство — под которым расположен огромный гараж, — снесли старые и, видимо, ветхие здания, построенные рядом с римскими стенами, и заменили их целым морем твердых темно-серых прямоугольных блоков из плитняка (этими блоками теперь вымощен весь Барри-Готик. Древнюю булыжную мостовую и сточные канавы разобрали полностью, в результате придав старому городу, в том числе и знаменитой Рамбла, длинному городскому променаду, холодный синтетический вид. На Рамбла плитка немного другая, но эффект тот же). В одном углу Авингуда-де-ла-Катедраль из древней стены выпирает фальшивая римская арка, а пандус, похожий на разводной мост, который забыли свести, ведет на крошечную дорогу рядом с собором. Понт-Дель-Соспирс (Мост Вздохов), соединяющий два здания, — тоже изобретение ХХ столетия. Вся эта территория предстает неким гигантским бионическим пространством, где неразрывно сплавлено старое и новое, подлинное и искусственное. Тебя посещает жутковатое чувство, когда на некоторых камнях примыкающего к собору здания, где раньше хранились королевские архивы Арагона, вдруг удается различить надписи, сделанные, представьте себе, на иврите. Это фрагменты надгробий, снятых с еврейского кладбища на холме Монжуик.
Это не просто палимпсест. Это больше похоже на пятичастное творение Баха — мне оно напоминает один из видов тапас в Барселоне, который называется montaditos, в одном из любимых моих ресторанов, Киудад-Кондаль. Делают его из ломтика багета, который натирают лимоном, сверху смазывают тонким слоем фуа-гра, а сверху кладут (водружают) полоску анчоуса, на нее — кусочек сушеной фиги, венчает же все крошечная грудка сыра рокфор. Шестичастное произведение. Не пойми что, и помыслить невозможно, что эти ингредиенты способны сочетаться, но они сочетаются. Именно этим и сильна Барселона. Речь об обращенной вспять археологии в городе, в котором такое разнообразие обращенного вспять шика.
Я думал, что обнаружил один подлинный альков на маленькой Пласа-де-Сант-Фелип-Нери. Это тихое место, здесь растет несколько деревьев и мирно журчит фонтанчик. Сюда Антонио Гауди, самый прославленный барселонский архитектор, скончавшийся в 1926 году, приходил посидеть и побыть наедине со своими мыслями. Говорят, что именно на выходе с этой площади он попал под трамвай, от чего и умер. Я тоже возвращаюсь сюда, чтобы подумать об этом городе, который мне никогда не постичь, потому что он постоянно обводит меня вокруг пальца. Будто некий
