Макс не хотел выглядеть таким родственником, он верил докторам и даже суеверно считал, что чем тише он будет себя вести, тем лучше станет Руслану и Анне Спиридоновне.
Негромко поздоровавшись, он остался стоять, но Ян Александрович с силой нажал ему на плечо и усадил на узкий диванчик.
– В общем, ситуация благоприятная, – сказал Колдунов, листая историю болезни. – был риск жировой эмболии, но с этим, как я понимаю, доблестные реаниматологи справились, гемоторакс тоже разрешился, бедро срастется так или иначе, остается голова.
Дежурный врач отвлекся от историй болезни, которые заполнял со страшной скоростью, и дружелюбно посмотрел на Макса.
– Мы делали компьютерную томографию при поступлении, – сказал он, – никакой органики не нашли.
– Слава богу!
– Это да, но вы сами знаете, какая коварная штука мозг! Завтра буду будить его для консультации невролога.
Ян Александрович досадливо махнул рукой:
– О русский врач, бессмысленный и беспощадный! Куда будить? Сам подумай, не дай бог, конечно, тьфу-тьфу, если бы ты лежал со сломанными ребрами, дренажами и на вытяжке, хотел бы ты, чтоб тебя будили?
– Положено так.
– Ну да, – вздохнул Колдунов, – иначе страховая не оплатит. Сейчас с этой оптимизацией могучей врач так замордован, что, приходя на работу, имеет в голове единственную связную мысль: а на хрена мне это надо? Шаг вправо – шаг влево – прыжок на месте от стандартов, и пожалуйста, лишение премии, что в нашей ситуации практически равносильно расстрелу. Вот и получается, что доктор Менгеле – просто мать Тереза по сравнению со среднестатистическим доктором, работающим в системе ОМС.
– Ян Александрович, уймись, – поморщился реаниматолог, – сейчас пена изо рта пойдет. Коллега пришел к нам узнать о здоровье брата, а не слушать твою филиппику. Пойдемте…
Доктор замялся, и Макс быстро назвал себя.
– Пойдемте, Макс, убедитесь сами…
Макс пошел за врачом, стараясь занимать как можно меньше места. Санитарка мыла пол, и он добросовестно не ступал на влажные участки.
От интубационной трубки и ссадин на левой стороне лица брат казался незнакомцем, и не верилось, что этот неподвижный человек и есть Руслан, здоровый молодой мужчина, с которым они еще вчера утром завтракали и делились планами на день.
Сильная мускулистая рука брата лежала поверх одеяла, и Макс осторожно провел по ней кончиками пальцев. Рука была теплая и живая.
Макс старался не смотреть на конструкцию для скелетного вытяжения и на дренажи, и даже на систему для внутривенной инфузии.
– Действительно, не стану завтра будить, – негромко сказал реаниматолог, поправляя что-то в капельнице Руслана. – пусть солдаты немного поспят.
Отходя от постели брата, он снова заметил санитарку и вдруг с изумлением узнал в ней Христину. Макс едва не вскрикнул, только сознание, что он находится в палате интенсивной терапии, причем незаконно, помогло ему держать себя в руках.
Он кивнул девушке и выразительно показал глазами на дверь, надеясь, что она правильно поймет сигнал. Одноразовый бумажный халат сиреневого цвета и такой же медицинский беретик чрезвычайно ей шли, и сейчас она, несмотря на припухшие от слез глаза, казалась еще красивее, чем раньше.
Христина тихо улыбнулась ему в ответ и сразу опустила глаза.
Вернувшись в ординаторскую, где Ян Александрович, по-хозяйски устроившись в кресле, читал монографию, реаниматолог еще раз заверил Макса, что состояние Руслана стабильное, и нет никаких поводов для паники.
– Хотя, конечно, он сам врач, а врачи никогда не болеют, как люди…
– Это точно, – подтвердил Колдунов, – классика жанра: при аллергической реакции на укус насекомого врач принимает тавегил и бодро уезжает в реанимацию с анафилактическим шоком уже непосредственно на тавегил. И так во всем! Поэтому давайте не загадывать, ребята. Не паникуем, но и не расслабляемся. Слушай, Макс, прости за любопытство, но эта девочка, она вам кто?
Макс улыбнулся, не зная, что ответить, и подумал, как хорошо было бы сказать: «Это моя девушка».
– Друг семьи, – наконец нашелся он.
– Ого! Хотел бы я иметь таких друзей, – ухмыльнулся реаниматолог. – появилась, раз-раз, вроде мы с ней двух слов не сказали, и вот она уже нам все намыла так, что смотреть больно, помогла девчонкам больных перестелить, потом умчалась в кардиореанимацию, где мать Руслана, там порядок навела, и опять сюда, на вечернюю уборку. А мы и рады, санитарок-то нет у нас. Сейчас выгоню ее домой, а то в первый день выложится, а на завтра ничего не останется.
Макс ждал Христину в холле и думал, что он, интеллигентный идиот, боялся помешать, а Христина тем временем не побоялась помочь.
Она появилась, уже без халата и шапочки, и улыбнулась ему робко и несмело, будто не зная, можно ли улыбаться сейчас.
Сказала, что хочет проведать Анну Спиридоновну перед уходом, но Макс покачал головой:
– Не надо, Христина. Я был полчаса назад. Не будем дергать доктора лишний раз.
– Та правда что… Умаялись они и без нас.
– А как вы оказались в реанимации?
– Пришла, как еще, – сказала Христина, – бо працювати[12] некому у них. Бартер будет, я чистоту наводить, а они мне дозволят доглядати за Русланом и Анной Спиридоновной.
– Но как же ваша работа?
– Тю, проблема! Сказала, мне термiново[13] отпуск треба. Або отпуск, або увольняюсь!
Макс улыбнулся:
– И вам сразу дали отпуск?
– Попробовали бы не дать! Я раньше завжди ходила, как поставят, не зловживала…[14]
– Как, простите? – переспросил Макс, подавая девушке куртку и машинально отмечая, что она слишком легкая для такого холодного и ветреного вечера.
– А! Не злоупотребляла. Я вообще чисто говорю по-русски, просто иногда забываюсь. Вы, наверное, меня совсем плохо понимаете?
– Нет, что вы! Мне очень нравится, как вы говорите. Знаете, никогда не понимал снобских плакатиков: «Давайте говорить как петербуржцы!» Какая-то была болезненная идея их развесить в поездах метро, вы не находите?
– Нахожу. Но я правда хорошо говорю по-русски! На работе и с Анной Спиридоновной я всегда общаюсь нормально. Это с вами только…
Они вышли на крыльцо клиники, и старинная дубовая дверь захлопнулась за ними. Макс встал так, чтобы защитить Христину от порыва ветра, холодного и уже по-зимнему сухого.
Выйдя из реанимации, он вызвал такси, теперь оставалось дождаться машины. Как ему сейчас не хватало своего автомобиля, который тосковал в гараже без хозяина!
– А что со мной? – Он вдруг удивился, что спокоен и даже находит силы флиртовать с Христиной и думать о всяких прозаических вещах, когда брат и тетка в тяжелом состоянии. Макс знал, все придет потом, и он проживет не по одному и не по два раза каждую минуту этих долгих суток, будет страх и ужас, боль и стыд от собственной беспомощности, но сейчас его словно заморозило.
