Он сильно опоздал на работу, и возле кабинета уже ждала группа коллег с совершенно неотложными вопросами.
Лучше бы я взял за свой счет, мрачно подумал Макс, визируя документы, при этом слабо отдавая себе отчет в том, что читает.
Обычно он внимательно следил за тем, что подписывает, и чем очевиднее казалось решение, тем глубже он вникал в суть дела, зная, что порой мнимая ясность появляется не от простоты дела, а от искажения фактов. Поэтому он почти никогда не подписывал всяких коллективных писем в защиту чего-нибудь или кого-нибудь, которые приходили ему на почту.
Макс стыдился своей пассивной гражданской позиции, но на всестороннее изучение проблемы у него не было времени, а идти на поводу амбиций каких-то незнакомых людей он считал неправильным.
Но сегодня он изменил своим привычкам, и сотрудники получили визы руководителя без обычной въедливой беседы.
Оставшись один, Макс несколько раз энергично провел ладонью по лицу, сгоняя с себя одурь. Все происходящее доходило до него как сквозь вату. Иногда бывают такие сны, когда бежишь и никак не можешь убежать, ноги словно вязнут и прилипают к земле, и ты никак не можешь добраться, куда хочешь. Что-то подобное сейчас происходило с ним наяву, он думал и двигался с усилием, не понимая, правильно ли думает и в ту ли сторону идет.
Утром он пытался завести разговор о деньгах или лекарствах, которые он мог бы достать, но сделал это, кажется, очень неловко. На него замахали руками, крича, что ни о каких деньгах не может быть и речи и что уж старейшую сотрудницу и ее сына, лучшего хирурга клиники, к тому же спасшего жизнь ректору, будут лечить наилучшим образом на уровне мировых стандартов и даже лучше.
Таким образом, его помощь пока была равна нулю, пока он только волновался и отвлекал докторов.
Поморщившись, он взял телефон и сделал то, что давно следовало сделать – позвонил матери и рассказал о несчастье.
– Ах ты господи, – воскликнула мама. – что же теперь будет?
– Прогноз хороший и у Руслана, и у тети Ани.
– Да? Нет, ну какой ужас… У меня сердце заболело, придется пить валокордин! Такое несчастье, боже мой, я теперь всю ночь не засну! Как бы мне самой не пришлось «скорую» вызывать…
Обещав позвонить вечером, чтобы рассказать о здоровье родственников и пожелать маме спокойной ночи, Макс положил трубку с родным и привычным чувством вины.
Чувство это было столь же сильное, сколь иррациональное, но парадоксальным образом взбодрило его. Родная среда, куда деваться, подумал он с усмешкой.
Макс знал наперед, что мама будет слишком сильно страдать из-за трагедии, случившейся с тетей Аней и Русланом, чтобы интересоваться их здоровьем или предложить какую-то помощь, но это не страшно, главное, чтобы она не потребовала немедленного прибытия сына в Москву для совместной скорби.
Впрочем, он свое получит за то, что не приехал, не сейчас, а позже, когда опасность будет позади и можно будет без стыда говорить, мол, «с Аней всегда все носятся, а мои проблемы никому не интересны», «ей вечно помогают, а я всю жизнь сама», ну и главное, что родной сын готов «задрав штаны» мчаться на помощь тетке при малейшем чихе, а родная мать хоть помирай…
Макса всю жизнь интересовало, как это: мчаться, задрав штаны? Технический аспект данного действа оставался для него непостижим, но именно таким образом он поступал, по мнению мамы, всегда, когда дело касалось тети Ани…
Он сидел и думал, не следует ли сообщить о несчастье Алине, все же она член семьи, как вдруг она позвонила сама.
– Что это за отпуск? – не здороваясь, спросила она звенящим от злости голосом.
– Прости, Солнышко, так вышло. Я давно бы сказал, но не хотел тебя расстраивать…
– Не брал бы отпуск, если бы не хотел!
– Послушай, пожалуйста… – С трудом продираясь сквозь ее негодование, он рассказал жене о случившемся. – так что видишь, мне сейчас необходим отпуск.
– Мало ли кому что нужно! – Когда Алина злилась, манерное растягивание слов и певучие интонации куда-то пропадали, и речь становилась откровенно грубой. – Дай туда денег, и все! Ты-то зачем нужен, сиделкой, что ли, собираешься быть?
– Может быть, если потребуется.
– Макс, это смешно! Можно нанять специально обученных людей, чтобы выносили горшки… Фу, противно даже думать!
– Ну так и не думай. Я сам все решу.
– Не думай, что я какая-то жестокая, но о своих делах тоже надо думать, – сказала Алина неожиданно миролюбиво. – Мы только-только открыли новый филиал клиники, так что сейчас самый неподходящий момент директору уходить в отпуск. Правда же?
Макс промолчал.
– Я уж не говорю о том, что ты должен был со мной согласовать этот момент, я все же хозяйка и сама должна решать, когда мне отпускать своих работников и кого ставить на твое место.
– Прости, Солнышко, – это нежное слово выговорилось с таким трудом, что Макс закашлялся. – я растерялся.
– Ничего. Я сказала секретарше, что твои вчерашние распоряжения не считаются, ни в какой отпуск ты не идешь, и замещать тебя никто не будет. Так что спокойно приходи сегодня на работу.
– Алина!
– Я понимаю, ты был в шоке и наделал из-за этого глупостей, – продолжала жена спокойно, сменив базарный тон на свой обычный тягучий голос, – но я все исправила.
Макс вздохнул:
– Я до сих пор в шоке, – признался он и с усилием добавил: – Солнышко. Если уж на то пошло, то я сейчас просто не смогу вникать в грандиозные проблемы моих пациентов, и для них же будет лучше, если ими займется кто-то другой.
– Замечательно! – фыркнула Алина. – Люди приходят в клинику профессора Голлербаха, к профессору Голлербаху, уж наверное, не для того, чтобы ими занимался кто-то другой!
– Но у нас достаточно квалифицированные специалисты…
– Макс, если бы ты хоть немножко интересовался моей жизнью, ты бы знал, что твоя новая пациентка Серебрякова – большой человек в мире кинобизнеса, и для меня очень важно, чтобы она осталась довольна. Ты же знаешь, я актриса и хочу наконец работать по специальности…
– Так, может, мне ее загипнотизировать и внушить, чтобы она дала тебе роль? Потому что как иначе, я не знаю. – Макс хотел удержаться, но не смог.
Актерская карьера, как пафосно называла это жена, была детищем абсолютно мертворожденным, и даже энергичная реанимация в виде папиных денежек не смогла вдохнуть в нее жизнь.
Увидев дочь на экране, папа поморщился и сказал, что слишком сильно ее любит, чтобы потворствовать сему нездоровому увлечению, и предложил выбрать другой род деятельности.
Макс думал, что Алина послушалась отца, а теперь выясняется, что она искала другие способы пробиться через свои многочисленные знакомства и выстроила цепочку в духе советского периода. Роль в сериале в обмен на психотерапию. Хм, интересно, какую модернизацию он должен устроить в мозгах своей пациентки, чтобы она дала Алине роль? Начисто лишить женщину художественного вкуса?
