Задолго до своей смерти в 1481 г. султан Мехмед мог с гордостью взирать на новый Константинополь — город, в котором каждый день появлялись новые здания, шумели базары, оживленно работали мастерские. С момента завоевания население Константинополя увеличилось в четыре раза, а в течение следующего столетия оно превысило полмиллиона[269]. Уничтожив древнюю гибнувшую столицу византийских императоров и на ее месте создав новую блестящую столицу, он хотел, чтобы его подданные любой веры и национальности жили в ней вместе в мире и благополучии.
Глава XII.
Европа и завоеватель
В субботу 9 июня 1453 г. в гавань Кандии на Крите вошли три корабля. На двух из них находились критские моряки, которые последними прекратили сопротивление в битве за Константинополь. Они привезли весть о том, что 11 дней назад город пал. Весь остров оцепенел от ужаса. «Никогда не было и никогда не будет более страшного события», — писал монах-летописец в монастыре Агарафос[270].
Другие спасшиеся прибыли в венецианские колонии Халкис и Модон; губернаторы колоний немедленно направили в Венецию донесения о случившемся. Гонцы прибыли туда 29 июня. Срочно было созвано заседание сената, на котором секретарь прочитал потрясенным сенаторам письма обоих губернаторов. На следующее утро из Венеции в Рим отправился курьер с полученным известием. 4 июля он остановился в Болонье, где находилась резиденция кардинала Виссариона, которому он под большим секретом сообщил печальную новость. Четыре дня спустя его принял папа Николай V. Другой курьер был послан из Венеции в Неаполь, чтобы предупредить арагонского короля Альфонса[271].
В скором времени весь Западный христианский мир узнал о том, что великий город оказался в руках неверных. Потрясение было тем сильнее, что никто на Западе этого всерьез не ожидал. Люди знали, что город в опасности, но, погруженные в свои местные заботы, они не понимали, насколько острой была эта опасность. Они слышали, что Константинополь прекрасно укреплен, что ему на помощь уже отправились отряды храбрецов и на Восток отплывает флотилия венецианцев. Однако никто не обратил внимания ни на то, как вопиюще мал был гарнизон Константинополя по сравнению с ордами неверных, ни на то, что у султана была артиллерия, против которой не могли выстоять ни одни древние стены. Даже венецианцы, имевшие достоверные источники информации и большой практический опыт, верили, как и папа, что защитники вполне смогут продержаться до прибытия подкреплений[272].
В действительности же венецианские галеры, которые помог снарядить папа, добрались лишь до берегов Хиоса и стояли там в ожидании попутного ветра, когда генуэзские суда, сумевшие вырваться из Перы, приплыли туда, чтобы сообщить о том, что торопиться уже некуда. Венецианский адмирал Лоредано немедленно повернул свой флот назад, пересек Эгейское море и остановился в Халкисе в ожидании дальнейших указаний из Венеции[273].
Он получил их в середине июля. 4 июля была созвана на чрезвычайное заседание Коллегия — личный совет дожа. Накануне в Венецию прибыл Лодовико Диедо, капитан находившихся в Константинополе галер, и теперь он в качестве очевидца дал подробный отчет о случившемся несчастье. Правительство решило вести себя с осторожностью; в то же время губернаторам Крита, Халкиса и Лепанто были посланы указания срочно принять меры для укрепления обороны колоний и приготовить запасы на случай нападения турок. 5 июля правительство отправило письмо Лоредано с указанием выделить корабль для доставки все еще находившегося вместе с ним венецианского посла Бартоломео Марчелло ко двору султана. Через неделю сенат проголосовал за то, чтобы предоставить в распоряжение Марчелло 12 тыс. дукатов на подарки султану и его везирам. 17 июля Марчелло были посланы подробные инструкции. Он должен был заявить султану, что Венеция не намерена аннулировать договор, заключенный между республикой и султаном Мурадом II. Он должен был также потребовать выдачи венецианских галер, захваченных в Золотом Роге, подчеркнув, что ни одна из них не является военным судном. Если султан откажется возобновить договор на прежних условиях, посол обязан сообщить об этом в Венецию; в случае же, если султан будет настроен благожелательно, он должен настаивать на том, чтобы венецианским купцам разрешили вернуться в Константинополь и пользоваться там теми же привилегиями, что и во времена Византии; кроме того, он должен был добиться освобождения всех взятых турками в плен венецианцев.
Еще через несколько дней сенат разрешил сыну венецианского бальи Минотто отправиться в Константинополь с целью попытаться выкупить своего отца, мать и брата. Возможно, ему удалось освободить мать, все же остальные были убиты. Примерно в то же время в Венеции было объявлено постановление, согласно которому деньги и имущество греческих беженцев, спасшихся на венецианских кораблях, подлежали конфискации, с тем чтобы эти средства пошли на уплату долгов, все еще числившихся за греками. Венеция стремилась возместить потери любыми путями. Ее убытки в Константинополе исчислялись 200 тыс. дукатов, и еще 100 тыс. было потеряно ее критскими подданными[274].
Паника в Генуе была еще сильнее. Генуэзцы, истощенные длительной войной против Альфонса Арагонского, а также французов и миланцев, стремившихся низвести их до положения своих вассалов, были не в состоянии послать войска для защиты своих левантийских колоний. Их уныние еще более возросло после получения послания подесты Перы Анджело Ломеллино от 17 июня, в котором тот рассказал об участи города. Подеста описывал, как в момент падения Константинополя он открыл ворота Перы войскам Заганос-паши и как, для того чтобы умилостивить султана, усиленно уговаривал сограждан не бежать на своих кораблях. После падения города он немедленно отправил к султану двух своих посланцев — Лючано Спинолу и Бальдасаре Маруфоро — с выражением сердечных поздравлений с победой и просьбой подтвердить для Перы привилегии, бывшие у нее при византийцах.
Мехмед принял их раздраженным. Он был разгневан тем, что из Перы уплыло так много кораблей, и упрекал жителей колонии за то, что они вели двойную игру. Второе посольство, направленное спустя день-другой во главе с Бабилано Паллавичини и Марко де Франчи, было более успешным. По приказу Мехмеда Заганос-паша вручил им султанский фирман. В нем обещалось, что Пера не будет разрушена. Жители могут сохранить свои дома и лавки, виноградники, мельницы, склады и корабли. Никто не тронет их жен и детей, их сыновей не будут брать в янычары. Они будут пользоваться своими церквами, но звонить в колокола отныне запрещается, так же как строить новые церкви. Ни один турок не будет жить среди них, за исключением султанских чиновников. Они могут свободно торговать во владениях султана, передвигаясь как по суше, так и по морю. Генуэзские подданные также могут иметь свободный доступ в Перу. Они освобождаются от уплаты специальных пошлин и налогов, однако каждый проживающий в колонии мужчина должен платить подушную подать. Генуэзцы могут сохранить свои торговые правила, но в остальном обязаны подчиняться изданным султаном законам. Они должны выбрать своего главу, или старшину, который будет наблюдать за торговлей и входить в контакт с турецкими властями.
Пера, таким образом, по своему статусу была сведена до положения христианского города, который добровольно сдался мусульманам. Предложенные условия могли быть и хуже. Во всяком случае, подеста не мог их не принять. 3 июня султан лично посетил Перу. Он повелел, чтобы было сдано все личное оружие граждан и, кроме того, разрушены сухопутные стены, включая и башню св. Креста. В Перу был назначен турецкий правитель. Ломеллино покинул пост подесты, однако сограждане попросили его остаться в качестве их старшины до момента его возвращения в Геную в сентябре следующего года[275].
Потеря Перы и установление турецкого контроля над Проливами поставили под угрозу существование генуэзских колоний на северном берегу Черного моря, и в особенности город Кафа в Крыму. Через этот порт Генуя торговала с татарами и странами Центральной Азии. Если бы республика отказалась от него, многие генуэзские граждане, вложившие там свои капиталы, обратились бы за компенсацией в казначейство, которое уже не могло позволить себе такие платежи. К счастью для генуэзского правительства, могущественная финансовая компания «Консилио Св. Георгия» согласилась принять на себя управление этими отдаленными колониями. Директорат «Консилио» считал, что из них все еще можно извлечь немалые доходы. Оказалось, однако, что все меньше и меньше находилось моряков, готовых плыть через Проливы, и купцов, согласных платить пошлины, установленные в них султанскими властями. И в любом случае было невозможно оказать колониям необходимую военную помощь. В течение полустолетия целая генуэзская империя на Черном море исчезла под ударами турок и их союзников — татар[276]. Другой важной генуэзской колонией в Леванте был остров Хиос. В течение многих лет им управляла Магона — компания, учрежденная ведущими генуэзскими купцами и землевладельцами, жившими на острове. После потери Перы и, кроме того, учитывая неизбежную утрату черноморских колоний, Хиос стал главным аванпостом генуэзской империи; однако его стратегическое значение сильно пошатнулось из-за упадка восточной торговли. И здесь генуэзское правительство тоже не могло себе позволить ни попытаться удержать, ни оставить остров. Магоне были даны указания договариваться с султаном самостоятельно[277].
