— Парни согласились, только чтобы его успокоить, — шепнул мне Тони. — Но дело не закрыто. Они так и кипят, все до единого.
В середине дня Джузеппе Фосси ушел на собрание университетского совета, назначенное на три часа, а мы с Тони отправились в новое здание проследить за разгрузкой книг.
Джузеппе Фосси, — точнее, его репутации, — повезло, что я это сделал. Книги были сложены в ящики в таком беспорядке, что это означало двойную работу не только для нас, но и для сотрудников новой библиотеки. Я поручил Тони заниматься фургоном (он уже вернулся из мастерской с новым ветровым стеклом), а сам стал наблюдать за расстановкой книг в новой библиотеке. Один сотрудник, более обязательный, чем остальные, пока я занимался каталогом, вскоре протер от пыли, рассортировал и поставил на полки все тома.
Благодаря тому, что этот энергичный работник перетряхивал каждую книгу, свету дня являлись разные мелочи, которые после консультации со мной он бросал в корзину для бумаг. Засохшие цветы, карточки с именами прежних владельцев, забытые письма, счета. Рабочий день близился к концу, а Джузеппе Фосси все не появлялся, когда неутомимый работник принес мне очередное письмо, которому надлежало отправиться в корзину.
— Нашел в книге стихов, — сказал он, — но поскольку оно подписано председателем художественного совета профессором Альдо Донати, то, возможно, его не стоит выбрасывать?
Он протянул мне письмо. Я взглянул на подпись. Альдо Донати. Это был почерк не моего брата, а отца.
— Хорошо, — сказал я. — Я о нем позабочусь.
Когда сотрудник уже направлялся к своему месту, я окликнул его:
— Где, вы говорите, нашли это письмо?
— В собрании стихотворений Леопарди, — ответил он, — принадлежавшим некоему Луиджи Спека. Во всяком случае, на книге указано это имя.
Письмо было коротким. Вверху страницы значилось: «Руффано, виа деи Соньи, 8. 30 ноября, 1925». Выцветшие черные чернила, серая писчая бумага и почерк отца как-то по-особому тронули меня. Должно быть, письмо пролежало между страницами стихотворений Леопарди без малого сорок лет.
Дорогой Спека,
Все хорошо. Мы очень гордимся нашим молодым человеком. Он быстро набирает в весе и обладает изрядным аппетитом. К тому же он обещает быть настоящим красавцем! Моя жена и я никогда не сможем отблагодарить вас за ни с чем не сравнимые доброту, сочувствие и дружбу в тяжелое для нас время, которое, к счастью, уже позади. Мы оба смотрим в будущее с надеждой. Когда у вас выдастся свободное время, обязательно приходите взглянуть на нашего малыша.
Ваш искренний друг
Альдо Донати.P. S. Марта оказалась не только преданной нянькой, но и отличной кухаркой. Передает вам поклон.
Я трижды прочел письмо и положил его в карман. Да, чернила выцвели, но само письмо… оно вполне могло быть написано вчера. Я так и слышал голос отца, сильный, четкий, исполненный гордости за маленького сына, окончательно выздоровевшего после опасной болезни. Теперь я понимал смысл записи о крещении. Должно быть, Луиджи Спека — это врач, который его лечил, предшественник нашего доктора Маури. Даже постскриптум, относящийся к Марте, таил в себе горечь. В то время она поступила на службу к моим родителям и оставалась верной до конца. Конец… Сегодня утром я видел его в церкви Сан Чиприано. Requem aeternam dona eis Domine.
Двери новой библиотеки открылись, и вошел Джузеппе Фосси; за ним с угрюмым видом следовал Тони. Лицо моего начальника утратило недавнее затравленное выражение, он был вновь уверен в себе и оживленно потирал руки.
— Все в порядке? Книги разобрали? — спросил он. — Что делают здесь эти ящики? Ах, вижу, они пустые. Хорошо. — Он прокашлялся, подтянулся и бросился к письменному столу, из-за которого я только что встал. — Сегодня вечером больше не будет никаких беспорядков, — объявил он. — Совет университета с девяти часов вводит для всех студентов комендантский час. Каждый, кого увидят на улице после этого времени, будет немедленно исключен. Это также относится и к сотрудникам университета, которые живут в пансионатах. Вместо исключения они потеряют работу. — Синьор Фосси подчеркнуто внимательно посмотрел на Тони, других помощников и на меня. — Те, у кого неотложные дела, могут на основании личного заявления получить в регистрационном бюро особые пропуска, — добавил он. — Руководству не составит труда проверить, соответствуют ли эти заявления истине. Во всяком случае, никому не повредит провести вечер дома. Завтра, накануне фестиваля, ограничения, естественно, будут ослаблены.
Мне стала понятна причина унылого вида Тони. Ни встречи с подругой на пьяцца делла Вита, ни прогулки на мотороллере по виа делле Мура.
— А как насчет кино? — мрачно спросил Тони.
— Кино сколько угодно, — ответил Джузеппе Фосси. — Но при условии, что к девяти часам вы будете дома.
Тони пожал плечами и, что-то бормоча себе под нос, взял пустой ящик, чтобы отнести его в фургон. Стоит ли рассказать моему начальнику о приглашении Альдо во дворец? Я дождался, когда остальные помощники отошли достаточно далеко, и приблизился к нему.
— Профессор Донати был настолько любезен, что дал мне пропуск в герцогский дворец, — сказал я. — Там будет собрание по поводу фестиваля.
Джузеппе Фосси был явно удивлен.
— В таком случае вся ответственность ложится на профессора Донати, — ответил библиотекарь. — Как председатель художественного совета, он не может не знать о распоряжениях на сегодняшний вечер. Если ему угодно раздавать приглашения посторонним, то это его личное дело.
Он повернулся ко мне спиной, явно негодуя по поводу оказанной мне чести. Я нащупал жетон, который дал мне брат. Он благополучно лежал в кармане рядом с сорокалетней давности письмом моего отца к Луиджи Спека. Я уже предвкушал, как покажу его Альдо. А пока, если я хочу пойти в герцогский дворец, следует заручиться пропуском из регистрационного бюро. Едва ли моего брата волновало, появлюсь я там или нет, но любопытство не давало мне покоя.
В семь часов мы закрыли библиотеку в новом здании, и я направился в регистрационное бюро, которое уже осаждали студенты и их родители, желающие получить пропуск. Большинство из них собирались отправиться куда-нибудь на обед, и теперь их планы срывались. Если не удастся получить пропуска, то придется коротать вечер в пансионатах и отелях.
— Это просто ребячество, — говорил один рассерженный отец. — Мой сын учится на четвертом курсе, а руководству университета взбрело на ум обращаться с ним, как с младенцем.
Терпеливый служитель еще раз повторил, что таково распоряжение университетского совета. Студенты сами вынудили его пойти на этот шаг своим буйным поведением.
Возмущенный родитель презрительно фыркнул.
— Буйным поведением? — сказал он. — Легкое, безобидное развлечение! Кто из нас в свое время не делал того же?
Он огляделся, ища поддержки, и получил ее. Родители и родственники, стоявшие в очереди за пропусками, единодушно обвиняли руководство в том, что оно на четверть века отстало от жизни.
— Берите своего сына на обед, синьор, — сказал утомленный чиновник, — но к девяти часам пусть он вернется в общежитие. Или на квартиру, если живет в городе. Завтра и послезавтра у вас будет полная возможность отпраздновать встречу.
Один за другим они отходили, сопровождаемые своими недовольными и протестующими отпрысками. Почти без всякой надежды на успех я просунул голову в окошко.
— Фаббио, — сказал я, — Армино Фаббио. Я сотрудник библиотеки, и у меня приглашение от профессора Донати на собрание в герцогском дворце, которое начнется в девять часов.
К моему удивлению, дежурный не только не отказал мне сразу, но справился с лежавшим перед ним списком.
— Армино Фаббио, — сказал он. — Все в порядке. Ваше имя есть в списке. — Он протянул мне листок бумаги. — Подписано самим председателем художественного совета. — Чиновник был настолько любезен, что даже улыбнулся.
Я вынырнул из очереди прежде, чем стоявший за мной родитель успел выразить свое недовольство. Следующая проблема заключалась в том, где поесть. У меня не было ни малейшего желания проталкиваться в уже переполненные рестораны — те немногие, что имелись в городе. Садиться за шумный стол синьоры Сильвани тоже не хотелось. Поэтому я решил попытать счастья в университетском буфете. Там были только стоячие места, но я ничего не имел против. Миска супа и тарелка салями — не в пример вчерашнему осьминогу — быстро утолили мой голод. Студенты ели и дружно ораторствовали по поводу ненавистного комендантского часа; они не обратили внимания на мой приход или отнеслись к нему, как к должному, приняв меня за кого-то из младших сотрудников университета.
