клубнику и ананас, – она обнимает его, надевается на него как пиджак, и он торсом чувствует ее раскаленную грудь.
Где Мара? Спрашивает он себя. Где Мара?
Мары нет. Он зовет и зовет ее, зовет и зовет, а в самом все горит от прикосновения.
Он отбрасывает Мэй, и она ныряет рыбой в волну, он видит только хвост, то, как он лупит по воде и исчезает с отливом.
И это, оказывается, город, он стоит посреди проспекта, и все зовет и зовет: Мара, Мара, ты где, а ее как будто и не было никогда.
Утром проснулся от звонка. Длинная трель – вряд ли принесет что-то хорошее. Мара уже увезла детей в школу, удивительно, но он даже не слышал как.
Вскочил, поднес телефон к лицу. Это был ассистент кафедры.
– Мистер Ян, вас вызывают. Сможете сегодня подъехать?
– Конечно. Сейчас оденусь и приеду.
Ян глотнул кофе из остывшей кружки.
– Известно, какое решение?
– Мне – нет, – сказал ассистент.
Возвращаться в университет было страшно. Он знал, что все студенты в курсе, что они обсуждали и осуждали его, что в соцсетях о нем не написал только ленивый.
Его опасения подтвердились, когда прямо у входа к нему подошла девушка с плакатом, который требовал прекратить произвол маскулинной власти и домогательства в преподавательской среде.
– Что скажете, мистер Ян? – с вызовом спросила она, и Ян вспомнил, что это тоже одна из его студенток, но имени он не знал.
– Скажу, что я очень расстроен и очень надеюсь, что вы сможете принять мои извинения. Я совершил ошибку, но это не было насилием, – чеканил он, дико раздраженный тем, что приходится оправдываться за несделанное перед какой-то малолеткой. Он буквально с силой выталкивал из себя слова, но знал, что допусти он сейчас малейший промах, и его жизнь покатится вниз с еще большей скоростью.
Студентка засмеялась, как будто он рассказал анекдот, и сказала, приблизившись к нему вплотную:
– Даже если вас оправдают, прощения вы не дождетесь.
Ян отшатнулся от студентки и резко открыл дверь, чтобы сбежать, а она кричала ему вслед, что у всего есть своя цена.
«Не слишком ли много я заплатил, – спрашивал себя Ян, – просто за попытку почувствовать себя любимым?»
На кафедре его ждал Бенэт. Он пригласил Яна сесть и спросил:
– Как чувствуете себя?
– Хреново, – сознался Ян.
– Понимаю, – кивнул Бенэт. – Но давайте к делу.
Ян похолодел, все процессы внутри него замедлились, пальцы онемели, а в венах появилась прохлада, как будто время пошло иначе – в минуту вмещается час. Ему даже показалось, что изменения коснулись и Бенэта, что он как в замедленной съемке открывает рот, и голос его приобретает размытый и сломанный тембр. Так бывало, когда в кассетнике заедало пленку, и песня тянулась, тяяяянуууууулаааась карамелью, отчего становилось смешно и немного страшно.
– Что ж, скажу коротко: мы решили дать вам еще один шанс, Ян, но есть нюансы.
Время, споткнувшись, ручьем побежало дальше, заскрипели стрелки, кровь полетела по венам, наполнились жизнью руки, пальцы приятно закололо.
– Какие? – Ян был готов на все.
– Во-первых, вы должны будете выступить с речью. Текст должен быть согласован с нами. Где вы объясните свое поведение и принесете извинения. Во-вторых, вы возглавите этический комитет и будете работать с обращениями жертв насилия. В-третьих, до конца семестра вы будете в отпуске, а в следующем учебном году вернетесь с новыми силами, когда скандал утихнет. Сейчас вам нужно передать аспирантов и дипломников любому из своих коллег.
Все выглядело не так уж плохо. Он даже подумал грешным делом, что Мэй тоже захочет присоединиться к комитету – она ведь уже занималась этим вопросом, и это будет лишь подтверждением того, что между ними все ровно – ничего не было, и они не боятся появляться вместе.
– Как там мисс Ройз? – спросил он с напускным безразличием.
– Она подтвердила, что все было добровольно, что вы не принуждали ее и не преследовали. Факт подарка от нее она также признала. Сказала, что вы всегда нравились ей, но она не хотела разрушать семью.
Будто музыка лилась Яну в уши. Он совсем расслабился и радовался всему – тому, что Мэй его не сдала, тому, что Мара разрешила ему вернуться в их общую постель, тому, что он отдохнет и с новыми силами вернется к работе, тому, что Мэй рано или поздно окончит университет, и, кстати, не так уж долго ей осталось учиться.
– Но вам не стоит об этом переживать, – добавил Бенэт. – Она перевелась в университет другого штата. Мы поддержали это решение.
Ян вдруг замер, как будто весь его внутренний праздник прекратился, угас, сошел на нет. И снова упали рваные сумерки.
Мать, где твой рассольник.
Отец, не ходи на лодке.
Мэй, не уплывай от меня в море. Кто еще прикоснется ко мне раскаленной?
Внезапное горе потери вдруг обернулось злостью: вот так, значит? Не попрощавшись? Не объяснив?
Наверное, это к лучшему.
Из раздумий его выдернул Бенэт – будто двумя пальцами, как зарвавшегося муравья из штанов:
– Возьмите себя в руки, Ян. Выглядите вы не очень. – Он хлопнул его по плечу, и Ян вдруг подумал, что если кто и домогается студенток, то это Бенэт, поэтому его и простили. – Все позади. На следующей неделе запланируем ваше обращение. А пока идите и попробуйте отдохнуть. Все бывает. И все потом забывается.
Ян кивнул и вышел из кабинета. Как во сне спустился по лестнице. Отрешенно прошел мимо студентки с плакатом, которая выплюнула ему в спину очередное оскорбление. Мимо платанов, каштанов и палаток с лимонадом. Мимо крытого теннисного корта. Он подошел к дому, где жила Мэй. Постоял у самой стены, чтобы из окна – если она вдруг посмотрит – его не было видно. Развернулся и быстрым шагом пошел прочь.
Вечером они с Марьяной ужинали, смеялись, было легко. Он поднял бокал, когда услышал длинную трель, разбудившую его с утра. Он вздрогнул и сразу понял: Мэй.
Поморщившись, он скинул звонок и отбросил телефон, как прилипший кусок дерьма. Но Мэй набрала снова. Выругавшись, он снова сбросил и начал дрожащими руками искать функцию блокировки номера. А трель все разливалась противным треском.
Марьяна наблюдала за происходящим с отвращением.
– Это ведь она?
– Кто?
– Не будь придурком.
– Она.
– Так ответь.
– Зачем? Я только разобрался со всем этим.
Марьяна посмотрела на него как на чужого.
– А ты не думал, что у нее есть чувства?
– Перестань.
– Что она живая?
