Уже спустились сумерки, когда он добрался до дома. Май еще не вернулась. Не теряя времени даром, Чжилинь взял перо и ручку, присел к столу и начал расчеты, прикидывая потенциальные барыши с доли в одном из кораблей, способных ходить в дальние плавания. Поглощенный вычислениями, он не сразу услышал, как в комнату вошла Май. Абсолютная тишина, последовавшая за звуком закрывающейся двери, заставила его поднять голову от ряда цифр, которые он уже написал на листе бумаги.
— Май?
Ее лицо было бледно, тело как будто одеревенело. Чжилинь вышел из-за стола, приблизился к ней и взял ее руки в свои. Они были холоднее льда.
— Во имя всех богов, что случилось?
Безмолвно подняла она на него свои глаза, и такая скорбь и тоска были в них, что он сразу понял, что Сунь Ятсена не стало.
— Он уехал в Пекин один, — с трудом разжимая губы произнесла она. — Я хотела ехать с ним. Я умоляла позволить мне ехать с ним... Но он был непоколебим в своем решении. — Чжилинь видел, что она борется с собой, чтобы не расплакаться. — Он чувствовал, что смерть приближается и он уехал туда умирать. Один. Как будто он не хотел умирать здесь, среди своей семьи...
Чжилинь всем сердцем своим почувствовал эту невосполнимую потерю. Будто добрая рука, к ласке которой он привык, вдруг исчезла.
— Наверное, он, как всегда, думал о Революции, — тихо молвил он. — Ятсен не хотел, чтобы наша память о нем была омрачена зрелищем его последних слабостей, неизбежных в умирающем человеке. Он хотел, чтобы мы помнили его сильным, цельным, рвущимся в бой.
— Пусть так, — прошептала Май. — Но мне страшно за нас всех.
* * *
Go смертью Сунь Ятсена встал неизбежный вопрос о том, кто будет его наследником на посту руководителя Гоминьдана. Как и ожидалось, наиболее очевидным кандидатом был Ху Ханмин. Его голос с трибуны партийного съезда был голосом разума и здравого смысла. Конечно, Лин Сицу противоречил ему во всем, требуя немедленной военной мобилизации. Как ни странно, Чан Кайши, раньше больше всех ратовавший за этот шаг, теперь молчал. Он сидел, насупившись, в своем кресле, окруженный адъютантами, и поглядывал на двух соперников с видом судьи. Чжилиня весьма беспокоило это в высшей степени нетипичное поведение Чана. Ведь генерал всегда считался человеком действия, и Чжилинь, как Май и Ху Ханмин, ожидал, что он заявит о своей позиции более решительно.
Но потом события, более непосредственно касающиеся Чжилиня, оттеснили на второй план борьбу за власть внутри Гоминьдана: начались его переговоры с американским тай-пэнемБартоном Сойером относительно частичного приобретения братьями Ши одного из принадлежащих этому тай-пэнюпароходов.
Хотя вначале у него с братьями была договоренность начать обрабатывать кого-нибудь из английских тай-пэней,дольше других пробывших в Китае и поэтому более окитаившихся, но Чжилинь считал, что надо искать более податливого. И тогда он заметил, что за последние полгода один из тай-пэнейпостоянно опаздывает вносить положенные портовые сборы: Бартон Сойер и Сыновья. Он сказал братьям, что надо воспользоваться этой слабинкой американца. В конце концов, после долгих споров, братья дали Чжилиню полномочия прозондировать почву.
И вот, отключившись на время от партийных склок, Чжилинь, одетый в свой лучший легкий, костюм, сидел в вестибюле офиса фирмы Сойер и Сыновья в здании Американской концессии в Шанхае. Напротив него за столиком парился затянутый в тройку молодой американец. Всем своим видом он тщился внушить этому варвару-китайцу представление о себе как о важной шишке. Продержав посетителя в передней достаточное количество времени, молодой человек пригласил Чжилиня пройти внутрь.
Бартон Сойер был широкоплечий мужчина с мясистым лицом, до того красным, что Чжилинь почему-то почувствовал себя неудобно и отвел глаза. Он пожал протянутую ему руку, стараясь делать это в точности так, как это делают европейцы, и стиснул ее пропорционально давлению, которое ощущала его рука. Большинство из его соотечественников морщились в таких случаях, почувствовав, как их руку стискивает чужая рука, и спешили ее выдернуть поскорее.
Сойер улыбнулся.
— Я вижу, вы знаете, как надо пожимать руку. — У него был громкий, лающий голос, который неприятно резанул Чжилиня по нервам, Но он, конечно, и глазом не моргнул. — В штате, откуда я родом, в Вирджинии, человека определяют по его рукопожатию. Мой батя ни за что не стал бы иметь дело с человеком, у которого потное, вялое рукопожатие.
Удивительнее люди эти американцы, -подумал Чжилинь. — Как будто каждый, с кем они вступают в контакт, должен знать про место, откуда они родом. Как будто континент на другой стороне земного шара для любого здесь — открытая книга.
—Проходите, — говорил между тем Сойер, гостеприимно проведя рукой. — Давайте сядем вон туда, где нам будет поудобнее.
Он направил Чжилиня к пухлому диванчику, очевидно, привезенному из-за океана. Опустившись на него, Чжилинь нашел его чрезвычайно неудобным, но решил мужественно терпеть. Надо акклиматизироваться в этом мире «чужеземных чертей», -внушал он себе.
— Итак, — обратился к нему Сойер все тем же зычным голосом, хотя они сидели совсем рядом. — Чем могу служить?
Никакого чая, никакой цивилизованной беседы, чтобы расположить к себе гостя и почувствовать, с чем тот пришел. У Чжилиня просто дух захватило от подобной бестактности, но он одернул себя и поклялся мысленно, что это в последний раз манеры чужеземца шокировали его.
— Насколько мне известно, ежемесячная десятина, которую все тай-пэниобязаны вносить в казну города Шанхая, от вашей фирмы опять не поступила.
— Ага, теперь я вас узнал! — воскликнул Сойер, щелкнув пальцами. — Вы работаете в портовой инспекции. — Он нахмурился. — С каких это пор мандарины начали посылать клерков собирать пошлину?
— Я здесь не по долгу службы, — мягко ответил Чжилинь.
— Вот как? — Американец окинул его взглядом сверху вниз. — Вы, значит, пришли сюда не для того, чтобы требовать уплаты портовых сборов?
— Нет, сэр.
Сойер протянул руку к столику, достал сигару из пахучей коробки. Не спеша откусил ее кончик и выплюнул на ковер. Так же лениво зажег спичку и затянулся несколько раз, наслаждаясь ароматным дымом.
— Ну знаешь, сынок, нахальства у тебя хоть отбавляй!
— Он начал подыматься. — Явиться ко мне и... Нет у меня времени, черт побери, чтобы...
— У вас вообще не будет времени, — оборвал его Чжилинь, — если вы не внесете в казну порта все, что задолжали.
— Это не ваше дело, — ответил Сойер ледяным тоном.
— Я не обсуждаю дела фирмы «Сойер и Сыновья» со всяким... китаезой.
— На Западе это называется гордостью, — спокойно промолвил Чжилинь. — Но, скорее, это предубеждение. — Он даже не пошевелился. — А я слышал, что американцы менее провинциальны в своих суждениях, чем их британские собратья.
— Британцы мне не собратья, — буркнул Сойер.
— Пожалуй, действительно, нет, — так же спокойно продолжал Чжилинь. — Английские тай-пэниобскакали вас по всем статьям с их новыми, скоростными пароходами. В результате этого ваши доходы за последние полгода настолько уменьшились, что вы едва в состоянии оплачивать накладные расходы со своего банковского счета. А теперь на вас еще и долги повисли.
Сойер бросил на него косой взгляд.
— Для маленького китаезы ты знаешь чертовски много.
— Может, боги и обидели меня ростом, — отпарировал Чжилинь, — но не умом. Не то что некоторых!
С минуту Сойер смотрел на него, разинув рот, а потом разразился таким хохотом, что его и без того красное лицо стало багровым. Чжилинь даже начал побаиваться, как бы этого сумасшедшего американца не хватил удар.
— Ну, знаешь ли! — выдавил из себя наконец Сойер, вытирая слезы и присаживаясь рядом с Чжилинем. — Ты поистине уникум. Китаеза с настоящим чувством юмора.
— Спасибо, — поблагодарил Чжилинь. — Но я был бы вам еще более признателен, если бы вы называли меня по имени.
Выговорив эту заковыристую фразу, Чжилинь подумал, что думать и говорить, как думают и говорят «чужеземные черти», довольно утомительно.
— Хорошо. — Американец стряхнул пепел с сигареты.
— Чем вы занимаетесь, мистер Ши? Я имел в виду, кроме службы в портовой инспекции.
— У нас с братьями имеются некоторые денежные сбережения, — осторожно начал Чжилинь, но вынужден был остановиться, чтобы набрать воздуха в легкие. Великие боги, -подумал он, — сердце мое так колотится, что, кажется, готово выскочить из груди!
—Мы бы хотели вложить их в вашу фирму, купив часть одного из пароходов.
Какой-то миг Чжилинь думал, что Сойер сейчас врежет ему в челюсть. Вся кровь отлила от только что бывшего багровым лица, и Чжилинь поразился его мертвенной бледности.
