Внезапно он понял, что Сили плачет, закрыв лицо руками. Роджер увидел — от медленных рыданий раздувается его грудь, и глаза блестят слезами.
— Ты верующий? — спросил он. — В церковь ходишь? Молишься?
— В детстве, наверно, ходил… — простонал в ответ мулат. — Крестная водила по воскресеньям… там, в Сен-Патрике, где я родился. А сейчас — и не знаю.
— Я спрашиваю потому, что лучше всего тебе поможет, если поговоришь с Богом. Не помолишься, а поговоришь. Попробуй. Так же откровенно, как ты со мной говорил. Расскажи ему, что чувствуешь, почему плачешь. И он тебе поможет в любом случае лучше, чем я. Ибо я не знаю, чем тебе помочь. Я так же растерян, как и ты, Стэнли.
Сили, Лоуренс и Сифорд Гренич согласны были повторить свои показания перед членами комиссии и, более того, — перед сеньором Хуаном Тисоном.
Роджер вошел в свою комнату, зажег масляную лампу, снял сорочку, вымыл грудь, подмышки, лицо. Ему очень хотелось принять душ, но для этого пришлось бы спускаться на двор, а там — он знал — его опять поедом будут есть москиты, ночью прибавлявшие и в числе, и свирепости.
Потом он отправился ужинать на первый этаж, в столовую, тоже освещенную масляными лампами. Тисон и члены комиссии стоя пили тепловатый разведенный виски, покуда трое-четверо полуголых индейцев-слуг ставили на стол рыбу жареную и печеную, маниоку, бататы, маисовую муку, которой здесь по заимствованному у бразильцев обычаю принято было посыпать каждое кушанье. Еще несколько туземцев отгоняли мух соломенными опахалами.
— Ну, как поговорили с барбадосцами? — спросил Хуан Тисон, протягивая ему стакан виски.
— Лучше, чем ожидал, сеньор Тисон. Я, честно сказать, думал — они побоятся откровенничать. Оказалось — наоборот. Трое выложили мне все как на духу.
— Надеюсь, вы и мне поведаете, что там у нас не слава богу, — полушутя, полусерьезно проговорил Тисон. — Компания желает исправить свои промахи. Это всегдашняя политика сеньора Араны. Ну хорошо, вы, наверно, порядком проголодались? Прошу к столу!
Все расселись и принялись накладывать себе еду. Члены комиссии весь день осматривали службы „Перувиан Амазон компани“ и с помощью Бишопа беседовали с сотрудниками контор и складов. Все выглядели усталыми и к застольным разговорам были не склонны. Роджер глядел на них и спрашивал себя, оказались ли их впечатления столь же гнетущими, как у него?
Хуан Тисон предложил французского вина, но, вняв его предупреждению, что из-за сложностей перевозки и из-за климата оно доходит до здешних мест взболтанным, а порой даже и скисшим, все предпочли и дальше пить виски.
Спустя некоторое время Роджер, поглядев на прислуживающих за столом индейцев, сказал:
— Я заметил у многих — и у мужчин, и у женщин — рубцы на спинах, ягодицах и бедрах. Взять, к примеру, хоть эту девушку. Сколько обычно ударов они получают при телесном наказании?
В наступившей тишине шипение масла в светильниках и жужжание насекомых стало слышней. Серьезные глаза присутствующих обратились к Тисону.
— Эти шрамы чаще всего остаются от насечек, которые они наносят себе сами, — не без досады ответил он. — Вы сами знаете, в их племенах существуют довольно варварские обряды инициации — продырявливают себе щеки, губы, уши, носы, а потом вставляют туда всякого рода кольца, звериные зубы и прочее. Нет, я не могу утверждать, что надсмотрщики никогда не нарушают инструкций компании и не пускают в ход кнуты. Однако наши правила категорически запрещают физическое наказание.
— Я спрашивал не об этом, сеньор Тисон, — извиняющимся тоном сказал Кейсмент. — А о том, почему при таком обилии рубцов и шрамов не видел ни одного туземца, помеченного торговым знаком „Перувиан Амазон компани“.
— Не понимаю, о чем вы, — сказал Тисон и положил вилку.
— Барбадосцы объяснили мне, что многих туземцев метят буквами К и А, что значит — „Дом Араны“. Ставят тавро, как на коров, свиней, лошадей. Иногда выжигают огнем, иногда вырезают ножом. Чтобы не удрали и чтобы их не украли колумбийские добытчики. А те и сами не гнушаются этим. Так вот, я и говорю, что здесь пока никого не видел с этими буквами. Где эти люди, сеньор? Куда подевались?
Хуан Тисон внезапно утерял свой лоск и вальяжность. Он побагровел и затрясся от негодования.
— Я не позволю говорить со мной в таком тоне! — воскликнул он, мешая английские слова с испанскими. — Я прибыл сюда помогать вам, а не выслушивать насмешки!
Роджер Кейсмент невозмутимо наклонил голову.
— Прошу прощения, я не хотел вас обидеть, — сказал он спокойно. — В Конго мне доводилось видеть зверства, о которых язык не повернется рассказать, но такого, чтобы людей клеймили, как скотину, я пока не видал. Впрочем, уверен, вы не виновны в подобном.
— Разумеется, не виновен и не могу нести никакой ответственности! — вновь возвышая голос, отвечал Тисон. Он был просто вне себя: бурно жестикулировал и вращал глазами. — Если что-то в этом роде и происходит, то компания тут ни при чем! Разве не видите, куда вы попали, сеньор Кейсмент? Здесь царит полное безначалие — нет ни полиции, ни суда, ни какой иной власти! А те, кто здесь работает, — люди не то что необразованные, но зачастую и просто неграмотные, люди грубые, крутого нрава, искатели приключений, огрубевшие в сельве. Порой они совершают поступки, пугающие цивилизованного человека. И я это очень хорошо знаю. И мы делаем все, что в наших силах, поверьте. Сеньор Арана вполне согласен с вами. Все, кто будет уличен в злоупотреблении властью, получат расчет. Я не собираюсь покрывать беззаконие, сеньор Кейсмент. Мне дорого мое доброе имя и честь семьи, а она — не из последних в этой стране, и я, наконец, верующий человек и следую Господним заповедям.
Роджер подумал — Тисон, возможно, сам верит тому, о чем говорит. Порядочный человек, который в Икитосе, Манаосе, Лиме или Лондоне не знал и знать не хотел, что здесь происходит. Должно быть, он проклял тот день и час, когда Хулио Арана послал его в эту глушь с таким неблагодарным поручением и заставил претерпеть множество разнообразных неудобств и неприятностей.
— Мы должны работать рука об руку, сотрудничать, — повторял он сейчас, уже немного успокоившись, но по-прежнему бурно жестикулируя. — Все, что идет скверно, будет исправлено. Служащие, виновные в беззакониях, — наказаны. Я даю вам в этом мое честное слово. И прошу только об одном — смотрите на меня как на друга, как на человека, занимающего вашу сторону.
Немного спустя Тисон сказал, что ему нездоровится и потому лучше удалиться. Пожелал всем покойной ночи и ушел.
За столом остались только члены комиссии.
— Клеймят, как скотину? — недоверчиво пробормотал Уолтер Фолк. — Разве такое может быть?
— Трое из четверых барбадосцев, которых я опрашивал, подтвердили мне это, — сказал Кейсмент. — Стэнли Сили заявил, что сам, лично делал это на фактории в Абиссинии по приказу управляющего Абелярдо Агеро. Но даже и не это кажется мне ужасным. Наслушался кое-чего и пострашнее.
Не притрагиваясь больше к еде, они продолжали разговаривать, пока не опорожнили обе бутылки виски, стоявшие на столе. Спутники Кейсмента были под сильным впечатлением от шрамов на спинах у туземцев, от „кобылы“ и колодок, обнаруженных в одном из хранилищ каучука. В присутствии сеньора Тисона, пережившего несколько крайне неприятных минут, Бишоп рассказал, как устроено это орудие пытки, куда сажали скорченного индейца, который не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Если брусья сводили поплотнее, мучения его усиливались. Бишоп объяснил, что колодки всегда имеются на каждой фактории и стоят на пустыре. Спросили одного из надсмотрщиков, давно ли доставлены они на склад. И узнали, что накануне их приезда.
Было решено назавтра заслушать показания Филиппа Берти Лоуренса, Сифорда Гренича и Стэнли Сили. Симор Белл предложил пригласить и Тисона. Другие — и особенно Уолтер Фолк — возражали, считая, что в присутствии высокого начальства барбадосцы откажутся от своих свидетельств.
В ту ночь Роджер Кейсмент не сомкнул глаз. Он записывал беседы с надсмотрщиками, пока не иссякло масло в лампе. Тогда он повалился в гамак и до утра то задремывал ненадолго, то вновь просыпался от ломоты в костях и мышцах и от тягостного, горького чувства, справиться с которым не удавалось никак.
И ведь „Перувиан Амазон компани“ — это британская фирма! И ведь в ее совете директоров столько респектабельных людей из мира бизнеса и Сити — Джон Листер-Кей, барон де Суза-Дейро, Джон Расселл Габбинз и Генри М. Рид. Что скажут деловые партнеры Араны, когда из правительственного отчета узнают, что компания, которой они дали свое доброе имя и свои деньги, занимается работорговлей, вооружает подонков и с их помощью набирает себе сборщиков каучука и домашнюю прислугу, похищает мужчин, женщин и детей, бесчеловечно эксплуатирует туземцев, а если те каждые три месяца не приносят по тридцать килограммов латекса, сажает в колодки и подвешивает на дыбу, клеймит раскаленным железом или метит клинком, запарывает до полусмерти. Роджеру приходилось бывать в конторе „Перувиан Амазон компани“, разместившейся в „Солсбери-Хаусе“, в деловом центре Лондона. В роскошном здании, где по стенам висели пейзажи Гейнсборо, секретарши носили форменные платья, где полы были устланы коврами и стояла кожаная мебель, где тучей вились клерки в полосатых брюках, черных сюртуках, белых сорочках с высокими крахмальными воротничками и при галстуках, велись подсчеты, подбивались балансы, рассылались телеграммы и — главное — продавался в промышленные города всей Европы пахучий, пересыпанный тальком каучук. А на другом конце земли индейцы уитото, окайма, муйнане, нонуйя, андоке, ресигаро и бора мало-помалу вымирали в изнурительных трудах — и никто не собирался и пальцем пошевелить ради того, чтобы изменить существующее положение вещей.
