— А наши рунги?
— Они пойдут. Фоил их поведет.
Она поглядела на спутников и сложила губы в улыбку. Ужас в глазах Илейны, ни кровинки в лице, но она не отстанет, об этом можно не думать. Джер? Согласен. Не слишком надеется — но согласен.
— Норт?
— Не знаю! Я так не привык — шарахаться. Кто-то, что-то… С нами женщины, понял? Куда ты их тащишь? Вон смерть, а что там позади…
— Она, — сказал Джер. — Я тоже чую.
— Что?
— Не знаю, госпожа. Локаи говорят: рода.
Норт усмехнулся:
— Ага! Слыхал я такие байки! Никто не видел, никто не знает…
— Кто узнал — тот умер, — просто ответил Джер. — Сам смекни, господин. Локаи вон куда ушли, вполголода живут, а в этаком богатом краю — и ни души. А мои предки? С чего бы это они под Экипаж ушли, ежели б не погибель?
Я ничего не знаю об этом. Странно, я думала, что хоть о нас-то я знаю все. Только это уже не важно. Я боюсь. Тяжелый, медленный страх шевелится внутри. Если Джер говорит, я обязана верить. Я могу сомневаться в Ортане или в себе, но Джеру я обязана верить.
— Ты в меньшинстве, сэр Норт, — сказала Элура. — В незнакомом месте я верю проводнику. Если Ортан и Джер говорят одно — значит, что-то в этом да есть.
— Есть или нет, — огрызнулся Норт, — а лучше бы умирать не в огне. Это очень больно, леди Элура!
— Пусть умирают враги, — сказала она надменно. — Я поклялась, что леди Илейна будет жить — и она будет жить. Вперед!
Вперед! Вперед! Сначала мы едем шагом, уже не по камню, а по плоски подушкам зеленого мха, но что-то случилось — мой рунг задрожал подо мной, я чувствую эту дрожь, на проникает в меня, я тоже дрожу, и крик… нет, не мой! Это Фоил кричит — пронзительный, почти человеческий крик, и рунги рванулись вперед; мы мчимся; нас хлещут бичи беспощадного страха, мы мчимся, ветки рвут с меня плащ, я в страха вцепилась в узду. Илейна! Она не сумеет! Она не удержится… Ортан! Задушенный крик трепыхнулся и умер у губ, мне нечем кричать, мне нечем дышать, я задыхаюсь, и только мольба: Ортан! Илейна! И черная молния, черный проблеск сквозь слезы, меня ослепляют слеза, но руки вцепились в узду, я злобно трясу головой и на миг прозреваю: Ортан возле Илейны, но дым, дым! и нечем дышать, я корчусь от кашля, я задыхаюсь, волна беспощадного жара и кровь на губах; боль, боль! — но руки вцепились в узду, рунги кричат, словно дети, а я не могу кричать, во рту опаляющий жар и тусклый железный вкус крови, я высохла вся, я умираю, но руки вцепились в узду, и я уже не боюсь — только жар, только боль…
И блаженная тихая темнота…
И уже поблекшее тихое небо. Сквозь жар в груди, сквозь красную боль в глазах…
Черное лицо в кровавых ссадинах и волдырях смотрит страшными кровавыми глазами.
— Элура!
— Норт? Звездный Путь! Ну и…
Руки тянутся к волосам, но он зачем-то отводит их.
— Пить! — умоляю я. — Пить! — но он отвечает с сожалением:
— Потерпи, ладно? Ортан и Джер пошли за водой.
И теперь я вспомнила все.
— Илейна?
— Все хорошо, — отвечает он. — Лежи.
Но мне уже надо встать — могу или не могу, но я обязана встать, и я встаю, цепляясь за Норта. Здесь только камни — нет даже мха. Широкая полоса горячего серого камня, а дальше черным-черно. До самого низа, весь склон. И там, внизу, черное в черном…
— Нет! — кричу я, — нет! — и прижимаюсь к Норту, и он закрывает мне черной ладонью глаза. И по тому, как дрожит его тело, я понимаю: Это есть, это оно…
— Не гляди, — говорит он. — Она нас почти догнала, — и тяжелая судорога неизжитого страха ползет от него ко мне. — Вот тогда Ортан и рванул перед огнем. Знаешь, — говорит он, — я бы и сам. Лучше сгореть… — Молчит, и я тоже молчу, вцепившись в него. Я не могу, я не смею взглянуть на Это. — Я ничего не мог, — говорит он угрюмо. — Ортан посадил Илейну перед собой. Я слышал, как ты ему кричала. Спасибо.
А я? Хоть кто-нибудь рад, что я осталась жива? Нужна ли я кому-нибудь в этом мире?
Я не заметил, когда мы выбрались на тропу. Фоил бредет впереди, понурый и жалкий, я еле тащусь за ним, и между нами нет мыслей — только усталость и боль.
Я не посмел к ней прикоснуться. Рыцарь Норт разжал ее пальцы, закостеневшие на узде, и опустил ее прямо на камень. И когда он держал ее на руках, темнота шевельнулась во мне.
Фоил замер — без мыслей, только страх. Я подошел, и он прижался ко мне.
Фоил!
Трепет страха под тонкой кожей. Длинное умное бархатное лицо, я сжимаю в руках его голову, заглядываю в глаза — черные пустые глаза без единой мысли. Фоил, все кончилось. Оно умерло. Оно не догонит. Фоил!
Слабая-слабая мысль, как дальнее эхо:
Онои.
Все хорошо, Фоил. Не надо бояться.
Полная страха, но уже связная мысль:
Онои, люди. Три. Хотят убить.
Они просто боятся, Фоил. Я позову. Они помогут.
— Эй! — кричу я. — Кто здесь?
Тишина. Легкое движение вон там, возле скалы.
— Я безоружен, — говорю я устало и поднимаю руки. — Мы прошли через огонь, и нам нужна помощь.
Человек отделяется от скалы. Он увешан оружием и все равно он меня боится.
— Я — Черный всадник, — говорю я ему. — Вы знаете обо мне.
Он кивает и делает знак рукой, и еще двое выходят из-за скалы.
— Мы перешли Тарон ниже Цветного ущелья, — с трудом говорю я им. — Оно шло за нами от реки. На осыпи я от него оторвался, но оно нас догнало на середине горы. Нам пришлось прорываться перед огнем. Мы успели — оно нет.
— Рода?
Он смотрит недоверчиво, и я киваю.
— Увидите… на гари. Помогите, — прошу я совсем тихо, и сильные руки не дают мне упасть.
Если бы мы благополучно явились к локаям днем, нас бы, скорее всего, не пустили в поселок. Но нас притащили полуживых, отравленных дымом и обожженных, а раз уж мы ночевали под чьим-то кровом, то из путников превратились в гостей.
Ортан знал, что делает.
Третий день я не вижу Ортана.
Я не верю, что он нас бросил.
Третий день мы в поселке локаев. Отдохнули, объелись и слегка залечили ожоги. Здесь спокойно. Здесь простая, почти привычная жизнь. Здесь охотятся, трудятся на полях, стряпают и рожают детей. Странная жизнь, к которой так трудно привыкнуть. Жизнь, к которой незачем привыкать.
Война доползла уже до Илира. Илирцы и мы всегда враждовали, когда-то не пришли к нам на помощь — теперь никто не поможет им. И скоро — наверное, все-таки скоро — война доберется до этих мест, и локаи так же исчезнут, как мы.
Боль, тупая, как в старой ране. Я не узнаю, как пала Орринда. Я ничего не узнаю о тех, кто когда-то дрался со мной рядом и кого я бросила в трудный час. Может быть, это лучше, что я не узнаю…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
