И вдруг Самарин слышит за спиной:
— Раух, вы ли?
Обернулся. Перед ним стоял молоденький гестаповец в новенькой необношенной форме.
— Не узнаете?! — смеялся гестаповец.
Самарин узнал. Это был его спутник по товарному вагону, когда он ехал из Литвы в Ригу — Ганс Вальрозе.
— Вальрозе?
— Ну конечно!
— Здравствуйте.
— А я тоже смотрю: вы или не вы? Но потом все же решил — вы. Куда направляетесь?
— Никуда. Смотрю город. Да увидел вот похороны, и что-то стало грустно.
— Да, да. Наш танкист, старший офицер. Три дня назад прибыл из Германии из отпуска, застрял на пару деньков в Риге, а вчера ночью его нашли в парке с ножом в спине. Все та же дерьмовая война красных из-за угла. Жалко, конечно, не смерть это для настоящего солдата.
Самарину вдруг стало так весело, что он с огромным усилием подавил улыбку.
— Уже приступили к своим партизанским делам? — спросил Самарин.
— Нет! — подмигнул Вальрозе. — Благодаря богу и отцу я из этой чертовой коляски выскочил. Оставлен здесь и зачислен в здешнее гестапо, пока без должности и потому гуляю. Где вы остановились?
— Снял комнату.
— А я в отеле. У моей службы здесь свой отель.
— Знаю! — рассмеялся Самарин. — Я с поезда явился в этот отель и вдруг вижу за стойкой портье офицера гестапо. Я так и обомлел.
— Боитесь нашего брата? А зря. Служба как служба. Между прочим, тоже можно получить нож в спину.
— Да не то что боюсь! — улыбнулся Самарин. — Я со всякой полицией стараюсь иметь дела пореже.
— Ну а как идет ваша коммерция?
— Плохо. Слишком близко война, чтобы здесь процветала коммерция. Пытаюсь, однако.
— Я так рад нашей встрече. Ну ни души знакомых! Те мои товарищи, с которыми я ехал, уже воюют с партизанами. Но с девчонкой одной из местных уже познакомился — билетерша в кинотеатре, но никак не могу приручить. — Он засмеялся: — Тоже боится нашей формы. Хотите пойти сегодня со мной в ресторан лучшего здесь отеля? Умоляю, пойдемте. Еда и питье там отменные, джаз из Германии.
— С удовольствием.
— Давайте ваш адрес, я заеду за вами в девять часов, по-военному в двадцать один ноль-ноль...
Остаток дня Самарин решил провести дома. Надо было продумать переход на новую схему внедрения, минуя Фольксштайна и используя Вальрозе. Подумать об этом как следует не удалось — хозяин квартиры позвал к телефону.
Звонил Отто Фольксштайн, настойчиво просил встретиться сегодня же вечером.
— К сожалению, не могу. Я сговорился провести вечер с моим другом из гестапо, — сухо ответил Самарин.
— Кто это такой? — тревожно спросил Фольксштайн.
— Я же такого странного любопытства к вашему другу или родственнику не проявлял! Могу заверить, вы его не знаете.
Долгая пауза.
— А вы не можете отложить это свидание? — почти жалобно спросил Фольксштайн.
— Нет. А что случилось?
— Нам надо увидеться... Очень важно...
— Я зайду к вам завтра на работу.
— Когда?
— Не знаю.
— Я буду ждать. Вы не пожалеете.
— Мне нечего жалеть, кроме уже потерянного зря времени. До завтра. — Самарин вернулся в свою комнату.
Итак, зашевелился Фольксштайн. Но что же он еще изобрел? Посмотрим...
Вальрозе заехал за ним на такси ровно в девять. Самарин ждал его на улице — решил свою квартиру пока ему не показывать.
— К сожалению, моя девочка украсить наш стол отказалась! — оживленно рассказывал Вальрозе. — Она сегодня работает. Но я уверен, что она просто испугалась. Но, может, это и к лучшему.
— Все, что ни делается, — к лучшему, — усмехнулся Самарин.
— Теория утешительная, но опасная.
— Ее исповедует мой отец. И он только раз усомнился в ней, когда на одной сделке потерял крупную сумму.
Вальрозе принялся хохотать:
— Вот-вот, я именно про это и думал.
Такси остановилось у оперного театра.
— К подъезду отеля нам нельзя, — пояснил таксист не оборачиваясь. Он и деньги взял не оборачиваясь — протянул руку через плечо.
Когда они вылезли из машины и она сорвалась с места, Вальрозе, глядя ей вслед, сказал:
— Негодяй, даже смотреть на нас не хочет. Жаль, номера его не запомнил. Ладно, пошли!
Ресторан находился при отеле, явно предназначенном для высшего начальства. У подъезда целое стадо больших легковых, машин. В вестибюле ковры, кожаные кресла. Пахло кофе и дорогим табаком. В ресторане, очевидно, не было свободных мест. У входа толпились военные. Но метрдотель, как, только увидел гестаповскую форму Вальрозе, заулыбался и громко объявил, обращаясь к нему:
— Заказанный ваш столик ждет!
Когда они сели за стол, Вальрозе сказал:
— Я, между прочим, стола не заказывал.
— Метрдотель тоже боится вашего брата! — рассмеялся Самарин.
Заказывал еду и напитки Вальрозе.
— Сегодня мой день, — говорил он, жадно вглядываясь в пухлое меню. — Новая служба, новая форма, новая жизнь.
Размахнулся он солидно. Стол ломился от разнообразной дорогой еды. Коньяк французский, вино итальянское.
— Нигде так не видны наши победы, как за таким столом, верно?
— Не хватает только русской икры, — сказал Самарин.
— Ничего, мы закажем ее в Москве...
Они сидели уже второй час. Самарину приходилось всячески изворачиваться, чтобы не пить вровень с Вальрозе, и наконец он сказал, что больше ему просто нельзя, пришлось напомнить про порок сердца.
Вальрозе между тем нагрузился порядком, и ему уже было все равно, пьет или не пьет Самарин.
— Долго еще будешь в Риге? — опросил он, перейдя на «ты».
— Не знаю.
— Не уезжай, прошу тебя. Ты славный парень, с тобой интересно.
— Все зависит от того, как пойдут дела,
— Может, тебе помочь? Мы и моя служба везде имеем авторитет. Скажи мне, где нажать, кому вправить мозги, — и все будет сделано.
— Если понадобится — обращусь.
— Обязательно. И не уезжай, прошу тебя. Ты знаешь, я такой счастливый, что не попал туда... — Он неопределенно показал рукой в сторону и уточнил: — В русское пекло. Знаешь, я выиграл жизнь! Жизнь! — Он одним духом осушил бокал вина. — Не уезжай, мы с тобой хорошо проведем время, отлично погуляем.
— Тебе хорошо, у тебя дела в порядке, — отозвался Самарин. — А у меня все... мимо да мимо.
— Ты только скажи, кого надо пугануть. Раз, два — и дело сделано, скажи только.
Они ушли из ресторана около двух часов ночи. Вальрозе мотало из стороны в сторону, и Самарину приходилось его поддерживать. На улице он стал куражиться, приказывал каким-то шоферам везти его домой, а когда те отказывались, грозил им вызовом в гестапо.
