Ребров-Замостный с грубым добродушием дернул Александра за рукав:
- Да сять ты, твое величество! Ничего с оными христопродавцами не будет. Не читал разве Священной истории? И я её правды нарушить не могу, а посему останутся живыми да ещё награду от меня получат щедрую. Ты смотри, смотри, сейчас забавно будет!
Александра несколько успокоили слова князя, он уселся и, хоть с негодованием, но принялся-таки смотреть на сцену, на которой поющие все громче, все азартнее и злее подданные Вавилонянского царя разожгли под клеткой такие костры, что несчастным иудеям совсем уж не было мочи терпеть. Все трое, издавая жалобные вопли, как показалось Александру, весьма искренние, чтобы уберечься от огня, полезли на стены клетки, задирая хламиды выше колен, что дало возможность Александру да и всем прочим зрителям, изрядно смеявшимся, углядеть отсутствие у еврейских отроков порток, что, по мысли устроителя действа, должно было, видно, соответствовать историческому положению дел в Вавилоне.
- Спасите! Спасите! - неслись в зал истошные вопли дергавших ногами иудеев. На одном из них, видел Александр, стал тлеть подол хламиды. "Вавилонский царь" сидел ни жив ни мертв, он хотел было снова начать умолять князя, чтобы тот прекратил безобразное представление, но вот на сцене, шелестя огромными картонными крыльями с наклеенными на основу гусиными перьями, появился актер с усами, но тоже в белой одежде изображавший ангела Господня. В руке у него был ключ от замка, запиравшего клетку, на поясе - меч. Ангел попытался было в сопровождении чарующей музыки подпрыгнуть и уцепиться за нижний край клетки, и наконец ему это удалось, но, поболтавшись в воздухе, ангел, не имея сил взобраться наверх, упал на пол с сильным грохотом, а тут ещё из-за кулис выплыл актер-дворянчик в черной одежде и с черными крыльями за спиной. Изображая ангела тьмы, он набросился с деревянными мечом на Божьего ангела, тот не сумел защититься, и удар пришелся по крылу, сразу свалившемуся на сцену. Это обстоятельство, похоже, так огорчило ангела Божьего, что он, выхватив меч, с такой удалью набросился на Черного ангела, колотя его своим грозным оружием, что тот вначале схватился за ушибленные места, а потом постарался расквитаться с Божьим крылоносцем, забыв, видно, что ему следует поддаться и убежать за кулисы. И покуда шла битва между силами добра и силами зла, огонь в жаровнях горел все так же ярко, как прежде, и несчастные отроки вопили не умолкая, боясь ступить на раскаленный пол клетки. Но битве-таки пришел конец, потому что Божий ангел, как и положено, оказался проворнее ангела тьмы, убежавшего с расцарапанным лбом за кулисы. Вавилоняне, видно, тоже осознали бесполезность казни представителей Богоизбранного племени, а поэтому в такт музыке укатили жаровни, а клетка с Мисахом, Седрахом и Авденаго благополучно опустилась на сцену, ангел отпер её ключом, и отроки, морщась, боясь наступить на обожженные ноги, заковыляли вслед за ангелом, не забывшим подобрать отвалившееся крыло. На сфере вновь появился вавилонянский хор, пропевший здравицу как Богу, в которого они успели поверить, так и своему славному царю. При этом все снова протянули руки в сторону человека в багряной мантии и золоченой короне - к Александру, сидевшему в прескверном расположении духа: более мерзкого, жестокого, бессмысленного представления раньше ему не доводилось видеть. Но когда занавес опустился, тридцать пар рук отбарабанили неистовый, восторженный аплодисмент, и многие совсем по-холуйски выкрикивали слова благодарности в адрес премудрого устроителя и содержателя такого замечательного театра.
Ребров-Замостный, то и дело поглядывавший на Александра. всем своим видом выказывавшего негодование, сам помрачнел. Он искренне хотел доставить удовольствие гостю, которого сильно полюбил за наличие в нем черт характера, отсутствующих как у него самого, так и у столовавшихся в его доме лизоблюдов. Князь вновь был недоволен собой - ему не следовало приглашать в свой дом того, кто мог уличить его в глупости, безвкусии, жестокости, не замечаемых мелкопоместными подхалимами.
- А ну вон, вон!!! Подите!!! - закричал он дико, оборачиваясь к рукоплещущей толпе гостей. - Один хочу остаться, с одним лишь царем Вавилонским! Во0о-н!
Наталкиваясь на кресла, друг на друга, дворянчики заспешили к выходу, и через минуту их след простыл, а Ребров-Замостный, помолчав, спросил у Александра:
- Что ж, ваше величество, не по нраву пришлось тебе опера моя, "Царь Вавилонский"?
- Не по нраву, Евграф Ефимыч, - честно признался Александр. - Скажу, князь, откровенно: злобы в тебе, как у заплечных дел мастера. Со зверем лесным даже сравнивать тебя я не хочу. А потому в тебе такая злоба живет, что воспитан ты на мысли одной: я - богатый помещик, многими крестьянами владею, судьбами их, имуществом, чуть ли не душой, а посему все передо мною трепетать должно. Сам понимаешь, что никчемный ты человек, безо всякого таланта и образования, а при всем при том великой властью и большим состоянием обладаешь. От этого и невзгоды твои, понимаю...
Князь крепко обнял Александра, зашептал ему на ухо:
- Ой, понимаешь, понимаешь, родимый! Вот и оставайся со мною жить! Присным моим приятелем станешь, учить меня будешь добру, укорять, если неправду учиню, даже бить тебе себя позволю! На золоте есть будешь! Анансы у меня в оранжереях растут, дыни, виноград! А погреб винный какой! Ну, а главное-то, главное-то ты сейчас своими очами царственными увидишь - балет мой, балет! Ты посиди маленько, а я распоряжусь! Посиди!
Князь с несвойственной для его лет и полноты расторопностью унес за кулисы свое круглое тело, и уже спустя минут пять вновь послышалось пение скрипок и нежное постанывание английских рожков невидимого оркестра, занавес медленно уплыл вверх, и Александр теперь даже не с изумлением, а лишь с чувством омерзения увидел князя стоящим на обломке античной капители. Короткий хитон позволял видеть его толстые волосатые ноги, обвитые ремнями сандалий, позлащенных, на высокой подошве. Кудрявый парик на голове и венок, а также лук в руке дали Александру повод догадаться, что хозяин имения явился перед ним в обличии покровителя муз, Аполлона. вграф Ефимович покрасовался на своем возвышении, сделал несколько плавным движений, показывая всем своим видом, что натягивает тетиву, а потом Александр увидел, как откуда-то сверху спускаются на сцену девять юных созданий женского пола с ножками, застывшими в позе незавершенного прыжка. Александр понял, что видит спускающихся на толстых канатах муз - в руках у некоторых созданий женского пола имелись бутафорские атрибуты искусств, но главным было то, что одеты девицы-музы были в настолько короткие хитоны, выполненные к тому же из какой-то эфирно-дымчатой ткани, напоминавшей по плотности крылья стрекозы, что Александр даже заерзал на кресле, будучи по-прежнему украшенным короной и мантией царя вавилонян.
Под плавную музыку покровитель муз, поочередно беря каждую из своих воспитанниц за руку, станцевал менуэт, и все выглядело вполне благопристойно, хоть и очень скучно. Однако оркестр убыстрил темп исполняемой мелодии, походившей теперь не на изысканный европейский танец, а на диковатую пляску дикарей, и, к великому изумлению Александра, носительницы нескромных нарядов не только поспешили расстаться с атрибутами своих искусств, но одна за другой, не без помощи усатого Аполлона, расстались и со своими зефирными одеждами, оставшись в чем мать родила.
Александр смотрел на обнаженных танцующих девушек, розово-щеких, как и их владелец, ладно сложенных и выполнявших затейливые па легко и грациозно, и не испытывал никакого желания жадно и бесстыдно пожирать взглядом прелести красавиц. Напротив, ему хотелось отвернуться - он знал, что эти дворовые девки сластолюбивые и властолюбивого князя выполняют его волю и не могут отказаться от показа своего обнаженного тела незнакомому мужчине и, наверное, музыкантам невидимого оркестра.
"Как же можно было так поработить волю этих несчастных созданий, что они уже и не замечают безобразию, ужаса своего положения? - с тоской думал Александр, все ещё глядя на то, с какой простотой и откровенностью, изяществом и естественностью танцуют перед ним нагие балерины. - Неужели во многих родовых гнездах таких вот самодуров-князишек царит разврат, попрание человеческих чувств крепостных, низведенных до положения каких-нибудь древних рабов? И ведь эти рабы и сами-то не сознают, что, подчиняясь своим хозяевам выполняя их волю, потворствуют разврату, преступлению против Бога и Человечества! И почему я, недавний властелин России, не знал об этом безобразии, не казнил таких вот Ребровых-Замостных, не отменил своим указом крепостной зависимости? Значит, и я тоже виноват в том, что происходит сейчас на этой сцене, и меня тоже можно называть преступником и богоненавистником, попирающим в человеке образ Бога!"
