чтобы все было идеально. В кладовой и на кухне она давала все новые и новые указания, составляя меню. Велела открыть все массивные буфеты и достать посуду, предназначенную для особых случаев. Когда Мария-Луиза бодрым шагом вошла в большую гостиную, даже не сняв пальто и шляпу, прохладный весенний день был уже на исходе. В камине горел огонь, но его не хватало, чтобы согреть огромную комнату. Ее обстановка навевала мысли о романтическом укладе загородных домов Южной Англии: выбеленные деревянные столики, широкие удобные кресла. Казалось, эти предметы не составляют никакого продуманного ансамбля и лишь слепота, порожденная привычкой, удерживает их вместе. Люси, одетая в свой обычный твидовый костюм, медленно поднялась с места. Взгляды двух женщин встретились. Их захлестнули эмоции. Без лишних жестов, но с влажными от слез глазами, они расцеловались, взявшись за руки. Прошел почти год с тех пор, как они виделись в последний раз. В сложившихся обстоятельствах сестры лишь иногда звонили друг другу, еще реже писали. И вот, после долгих месяцев разлуки, они наконец-то снова были вместе. Люси заметила, что Мария-Луиза похудела, ее щеки впали. Им хотелось поговорить, подбодрить друг друга, но этому мешала излишняя сдержанность. Да и момент казался неподходящим для того, чтобы изливать душу, — они были не одни, в гостиной собралась вся семья. После того как были поданы прохладительные напитки, Люси пригласила сестру подняться в приготовленную для нее комнату и немного отдохнуть.
Час спустя Мария-Луиза, накинув на плечи шаль, спустилась к ужину. Войдя в столовую, она заняла место в конце большого стола. Не успели Люси, ее сын и невестка сесть, как комната внезапно погрузилась в темноту.
— Немцы все чаще и чаще отключают электричество, — пояснила баронесса и, чиркнув спичкой, зажгла канделябр в центре стола.
Разговор плавно перетек в банальное обсуждение урожая и погоды, которая выдалась не слишком благоприятной. Однако мысли собравшихся занимало совсем другое. В воздухе витало напряжение. Комендантский час погрузил деревню в тревожную тишину. Жители сидели по домам, стараясь не выходить на улицу, избегали разговоров. Несколькими днями ранее недалеко от Крея была совершена диверсия на железнодорожных путях. После этого немцы взяли в заложники несколько человек, выбранных в произвольном порядке. Их собирались расстрелять, если не объявятся виновные. Люси старалась не высказывать своего мнения об этих французах, которые ушли в подполье и пытались оказывать сопротивление оккупантам. По правде говоря, ей была не по душе сама идея диссидентства, не говоря уже о насильственных действиях. Тем не менее в глубине души она не могла полностью подавить определенную симпатию к этим мужчинам и женщинам, которые боролись за свободу.
— Эти действия бессмысленны и безответственны, ведь от последующих репрессий может пострадать кто угодно, и прежде всего — невинные люди, — сказала Мария-Луиза.
— Жертвовать собой — это вид надежды, — возразила Люси. Она не чувствовала угрозы лично для себя, но желтая звезда, которую она надевала, выходя из дома, заставила ее задуматься о смысле всего этого.
— Ты права. В конце концов, кто мы такие, чтобы судить их? — признала ее сестра.
После ужина все перешли в библиотеку, тускло освещенную двумя чадящими керосиновыми лампами, где расположились в просторных креслах. Молодой барон допил свой бокал бренди, затушил сигарету и удалился вместе с женой. Сестры наконец-то остались одни. Они могли бы предаться воспоминаниям о прошлом, о причудах их матери, о балах и приемах, которые она когда-то давала в своем особняке на Фобур-Сент-Оноре. Но сейчас им было не до того. По дороге от вокзала до замка Мария-Луиза разговаривала с племянником. Они оба считали, что оставаться здесь, где в любой момент можно было стать жертвой доноса, для Люси стало слишком рискованно. Облавы проводились все чаще. В лагерь Руалье, расположенный всего в нескольких километрах, свозили евреев, которых затем отправляли в Германию. Пришло время укрыться. Мария-Луиза предложила сестре перебраться в южную зону и незаметно поселиться в доме ее деверя в замке Лангладов. Был и другой вариант. В Санлисе монахини монастыря Сестер Святого Иосифа из Клюни принимали одиноких женщин. Люси могла найти там приют на некоторое время, пока все не успокоится.
— Пожалуйста, только не начинай, — раздраженно сказала Люси.
— Беда настигла наш народ, — печально промолвила Мария-Луиза.
И тогда, впервые после возвращения из Турели, она, преодолев смущение, женскую стыдливость и гордость старшей, поведала сестре историю своего заключения. Сдавленным от волнения голосом она рассказала о бесцеремонном вторжении в самое сокровенное, об ужасном ощущении себя не более чем отбросом общества и о страхе, который с тех пор не покидал ее. Она не оставила без внимания ни одного унижения, не упустила ни одной гнусной подробности того, что в течение трех долгих недель было ее повседневной жизнью. У нее больше не оставалось сомнений: евреев, будь то французы или иностранцы, массово увозили в Германию. И если бы не маршал, она сама могла бы уже оказаться в трудовом лагере.
— Он не всегда будет рядом, чтобы защитить нас, — добавила она.
— Я понимаю, насколько тягостным оказалось для тебя это заключение, и всем сердцем сочувствую той боли, которую тебе пришлось перенести. Однако я уже все тщательно обдумала и приняла решение. Все-таки здесь я чувствую себя лучше всего, — ответила Люси. — Здесь нас ценят, наше имя знают и уважают… Может быть, это одно из тех предчувствий, к которым прислушивалась наша мама, но мне кажется, что эти стены защищают меня.
Мария-Луиза не стала настаивать. Люси иногда бывала упрямой, как и она сама. Кроме того, ей было неловко продолжать этот разговор. В отличие от сестры ей посчастливилось не носить звезду, поэтому она не чувствовала себя вправе раздавать наставления, а тем более заниматься нравоучениями. Но если что-то случится, она никогда себе этого не простит.
Два дня спустя Мария-Луиза возвращалась в Париж. Ей так и не удалось переубедить сестру. Во дворе замка, взяв Люси за руки, она предприняла последнюю попытку:
— Хоть на этот раз прояви благоразумие и прислушайся к нам. Если не хочешь делать это ради себя, сделай это хотя бы ради детей и…
У нее не хватило сил закончить фразу, и она отвернулась, чтобы скрыть эмоции. Перед ней стояла ее младшая сестра в пальто с желтой звездой. Мария-Луиза села в машину и опустила окно.
— Ты ведь знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня, не так ли? Пообещай мне, что будешь беречь себя.
Машина завелась, пересекла мост через ров и скрылась в серости этой блеклой весны. Сердце Люси сжалось. Внутреннее чутье подсказывало ей, что следует быть начеку.
25
Париж, ноябрь 1943 года. Когда Сюзанна вышла из метро, на Бельвиль
