Привет, тоска-одиночество.
Я заперся в своем кабинете, положил на стол перед собой заряженный пистолет, заглянул в вороненное дуло, откуда на меня мрачной бездной глянула смерть. Было что-то гипнотическое в этой черной пустоте. Она манила, звала к себе.
Где-то скрипнула половица. Я очнулся и прогнал прочь мысли о самоубийстве.
Плюнь на все, Игорь! Да, тебя, образно выражаясь, кинули. Но разве это повод, чтобы оставлять жену вдовой, а будущего ребенка делать наполовину сиротой? Туда всегда успеешь.
Прояви характер, сделай так, чтобы они все утерлись! Ты ведь воевал, стольким врагам бесплатную путевку на тот свет устроил. Чего раскис-то?
Все пройдет, и это тоже.
Тихонько тикали часики, утверждая размеренным ходом, что законы мироздания вечны и до нас, простых смертных, им дела нет.
Я достал из маленького шкафчика бутылку, накапал маленькую стопку «лекарства», выпил без закуски. Тоска отступила. Рука снова потянулась к водке, но я волевым усилием заставил себя прекратить. Эдак и спиться можно. Нет, я должен оставаться трезвым и несломленным назло… Да хотя бы назло себе!
Эта мысль меня взбодрила. Я вскочил с уютного кресла, прошелся по комнате. Надеюсь, дом останется за мной — вдруг мне еще удастся вернуться сюда? Ведь не может опала длиться вечно. Рано или поздно что-то изменится.
Я прилег на кушетку, закрыл глаза и заснул. Вряд ли так подействовала на меня одна-единственная стопка чистой как слеза ребенка водки. Просто я устал.
Глава 22
— Где барин? Как это «почивать изволит»! А кто службу за него нести будет?
Шум, доносившийся из прихожей, разбудил меня. Я лег на спину, потянулся и обнаружил, что ночью кто-то бережно укрыл меня пледом. Надо же, а я и не заметил, хотя считал, что сон мой давно уже стал чутким.
В дверь деликатно постучали.
— Кого там принесла нелегкая? — хмуро спросил я.
— А кого тебе надобно, граф? — раздался за дверями веселый голос.
Ой-е! Как же это я сразу не узнал Ушакова! Вот уж кого не ожидал.
— Сей секунд!
Я вскочил, запахнул домашний халат и открыл дверь.
В кабинет ввалился Ушаков. Его глаза весело сузились. Он покрутил носом, учуяв запах спиртного (всего-то одна стопка!), хищно ухмыльнулся:
— Чего пропиваем, дорогой граф? Никак, грусть-тоску вином хлебным заливаем?
Я неопределенно повел плечами.
— Плюнь и разотри, — посоветовал Ушаков. — Ведомо ли тебе, сколько раз мне в опале бывать приходилось? Я уже со счету сбился. Не должно тебе в унынии пребывать!
Он врезал кулаком по дверному косяку, да так, что сверху известка посыпалась. Силушкой Господь генерал-аншефа не обделил.
— За две минуты соберешься ли?
— Мы куда-то поедем, Андрей Иванович? — сонно щурясь, спросил я.
— Не поедем, полетим, — засмеялся Ушаков. — Покуда собираешься, нут-ка покажи, где зелье огненное держишь? — Он вопросительно уставился на меня.
Я быстро налил ему стопку. Глава Тайной канцелярии опрокинул ее не глядя, подобно мне вчерашнему, без закуски, только занюхал раззолоченным позументом на рукаве. Слегка порозовев, крякнул:
— Опосля возблагодарения Бахусу веселей пойдет!
Акулина притащила мне мундир. Ушаков отрицательно замотал головой:
— Лучше партикулярное платье.
Черный крытый возок повез нас по пустым улицам, будто легендарный «воронок» тридцатых. Все же традиции — вещь серьезная.
— Сработала твоя мышеловка, — сказал Ушаков. — Споймали мы девицу-красавицу. Знаешь, кем назвалась твоя Марья-разбойница? — Не дожидаясь ответа, продолжил: — Марией Ракуцкой — дочкой шляхтича мелкопоместного.
Я удивился:
— Она действительно дворянка? Я почему-то сомневаюсь.
Ушаков усмехнулся:
— Не токмо ты. Я тоже. Подвох тут, не иначе. Думается, дело так обстояло: самозванка твоя девка. Шляхтич тот Ракуцкий в долгах запутался, за деньги «признал» дочурку, все бумаги ей выправил. И прикатила в столицу не девкой дворовой, а Марьей Ракуцкой. Не успела обжиться, и сразу бегом Карла твово разыскивать, а уж когды с ним стренулась, так людишки мои верные ее под ручки белые взяли и в квартеру особливую доставили.
— Надеюсь, ее не пытали? — спросил я.
— Кто же такую красу пытать зачнет? — усмехнулся генерал-аншеф. — В мыслях не было. Да и договор промеж нас имелся. Я-то свою часть блюду, поскольку слово дал, а оно у меня нерушимое. Мы с ней лаской поладим. Токмо покуда она по большей части молчит, ну да с твоей помочью разговорим ее, граф.
— Что с моим кузеном?
— Его на той же квартере содержим. — Ушаков выглянул в маленькое окошко: — Все, почитай, приехали.
Возок свернул в узенький переулок, заканчивающийся высоченной стеной и воротами. При нашем приближении они распахнулись. Трое одетых в одинаковые кургузые кафтанчики молодцов шагнули навстречу.
— Как она? — спросил Ушаков у ближнего.
— Гневаться дюже изволят. Надувшись сидят и токмо по сторонам зыркают.
— Ну-ну. Посмотрим, что за пава такая в наши силки угодила и как она на нас гневается, — рассмеялся Андрей Иванович.
Обстановка в квартире, используемой канцеляристами для секретных нужд, была неказистой. Здесь проходили встречи с осведомителями, содержали персон, арестованных в неофициальном порядке (не всех же с ходу тащить в Петропавловскую крепость!).
Ушаков перекрестился на красный угол, приказал:
— Ведите к задержанной.
Машу содержали в отдельной комнате. У дверей навытяжку стоял охранник в штатском, однако по выправке и по тому, как он ел глазами начальство, чувствовалось, что за плечами у него долгая армейская служба.
Охранник растворил двери. Мы вошли. Комната была пустой.
Ушаков посмотрел по сторонам, гневно ощерился:
— Никаноров, ерш твою медь, ты куда девицу подевал?
Тот разом побледнел, сунулся в дверь и недоуменно закрутил головой:
— Ничего не понимаю, туточки она быть должна. Дверь закрыта, в окно даже птичка не вылетит. Решетки надежные, сам лично проверял.
И сразу осел, потому что сверху на него спрыгнула чья-то невысокая фигура. Маша повторила трюк, дотоле виденный мной только в голливудских боевиках: оказавшись в закрытом помещении, забралась над дверью и ждала, когда та распахнется. Действовала разбойница не хуже заправского ниндзя.
Она ловко проскользнула меж мной и Ушаковым, откинула в сторону двух, не ожидавших от арестованной такой прыти молодцов в кургузых кафтанах, выскочила за дверь и через секунду уже мчалась по улице.
— Ну девка! — восхитился генерал-аншеф и заорал на застывших как соляные столбы канцеляристов: — Чаво рты пораззявили? А ну, марш за бабой!
Те ринулись скопом, сбившись у дверей в кучу, застряли и наконец, преодолев заминку, погнались за Машей. Я вопросительно уставился на Ушакова. Тот правильно истолковал мои намерения:
— Догоняй, ежели хочется, граф. А я тебя тут подожду.
Мы с канцеляристами добежали до конца переулка, огляделись. Марьи и след простыл.
— Твою мать! — выругался я.
Пришлось разделиться. Я помчался направо, люди Ушакова — в другую сторону.
Как назло, навстречу повалили прохожие: мужики-артельщики в драных кафтанах и лаптях, баба с ведрами (кажется, с полными), две девицы, постреливающие глазами, пьяненький капрал, какие-то торговки. Еще с десяток шагов и… я оказался в центре настоящего вавилонского столпотворения. Казалось, половина Петербурга решила собраться именно сегодня и сейчас, и обязательно в этом месте.
Я и так бежал больше по наитию, а тут совсем растерялся. В груди похолодело. Второй возможности поговорить с разбойницей не будет. Теперь она в ловушку не попадется, ученая.
Кто-то дернул меня за рукав. Я повернулся и увидел пацаненка лет шести. Он улыбнулся щербатым ртом:
— Дай монетку, дяденька, я тебе что-то скажу.
Я удивился его наглости, но кошель все же развязал и положил на крохотную ладошку медный пятак:
— Вот тебе монетка. Говори, чего хотел.
— Ты ведь немец, да? Как его… фон Гофен?
Надо же, городская малышня, получается, знает меня в лицо. И это в век, лишенный телевизоров, Интернета и прочих медийных средств, способствующих дутой популярности отечественных и зарубежных «звезд».
— Мне тетечка просила передать, чтобы ты ее не искал. Она к тебе сама придет сегодня вечером. Где ты живешь, ей ведомо. Жди. Токмо никому про то не сказывай.
Пробарабанив это, словно стишок на детском утреннике, пацаненок попытался скрыться, но я поймал его за руку:
— Погоди. Что за тетечка?
Малыш хлюпнул носом, моргнул и деловито произнес:
— Ладная тетечка, краля распрекрасная.
— Так ты ее знаешь?
— He-а. Токмо надысь стрельнулся.
— Надысь — это когда?
— Дык это… Недавно совсем. Она ко мне подошла, на вас указала, просила подойти. Ой, дяденька, не ругайся. Она просила тебе еще передать, а я позабыл.
