Переходя к более конкретным сведениям о финно-угорских языках, прежде всего мы узнаем, что в финно-угорских языках широко используются послеложные местоимения: luokseni ’ко мне’, kuoksesi ’к тебе’. Выдвигались разнообразные гипотезы о происхождении этих местоимений. Так, венгерский языковед Д. Фокош высказал в свою очередь мысль о том, что указательные и личные местоимения происходят от первичных указательных частиц.
Заимствованных местоимений в финно-угорских языках очень мало – около 20, все они (что очень интересно в семантическом плане) относятся к местоимениям неопределенным.
В финно-угроведении также широко обсуждается тот факт, что восстановленные архетипы индоевропейских и уральских местоимений имеют один и тот же звуковой состав. Это m-овый «корень» личного местоимения 1-го лица, t-овый корень финно-угорского местоимения 2-го лица, s-овый корень финно-угорского местоимения 3-го лица. Это также и k-овый корень финно-угорского вопросительного местоимения, а также jo-огласовка относительного местоимения (исследования Б. Колиндера). Впервые вопрос о возможности генетического родства между индоевропейскими и финно-угорскими (уральскими) языками был поднят в 1878 г. Г. Андерсоном, и с тех пор число приверженцев этой гипотезы растет.
В современных финно-угорских языках наиболее распространена система структурирования местоименных слов по степени удаленности от говорящего. Это могут быть системы двучленные, трехчленные и четырехчленные. Ср. эстонские see ’этот’ и too ’ тот’. При этом в общую систему может входит и член нейтрального дейксиса, выражающий обе системы удаленности. Самое интересное для нас то, что наиболее общим и исторически засвидетельствованным, восходящим к финно-угорскому языку-основе архетипом является архетип s’e, se.
Вторым категориальным различением финно-угорских местоимений является различение их по указанию на видимый или на невидимый предмет.
Наконец, принято отличать от дейктических показателей показатели анафорические. Так, в прибалтийско-финских языках для анафорического употребления намечается тенденция использовать местоимения с s-овым корнем.
Довольно сложная картина наблюдается в финно-угорских языках для способа описания образования форм неединственного числа у местоимений. Аффиксальный способ, естественно, не требует ни объяснения, ни интерпретации. Но супплетивные формы образования в основном интерпретируются исследователями через диахронические процессы, а именно: через объединение в одну систему нескольких древних указательных местоименных корней. Так, например, в прибалтийско-финской и волжской ветвях финно-угорских языков местоимения с корнем n-(n’-) выступают в формах множественного числа, а в единственном числе им соответствуют местоимения с t-(t’-)-овыми или s’-(s’)-овыми корнями.
Способы образования форм падежей у имен существительных и указательных местоимений часто полностью совпадают.
Вообще в финно-угорском языке-основе имелись следующие указательные местоименные основы, из которых ни одна не может быть возведена к полнозначным словам: tU, iU ( ), s’– (*c-), n-, (Ü) гласный переднего ряда, (Ũ) огубленный гласный заднего ряда, i (Ū)-овый дифтонг, m ( ) – с заднерядной огласовкой. Возможно, была еще указательная основа[87] – s-овая твердая.
Как и в индоевропейских (славянских) языках, в финно-угорских языках активно используется редупликация местоимений (ср. с этим, например, славянское то-тъ). К. Е. Майтинская объясняет это тем, что корни знаменательных слов в финно-угорском языке-основе обычно были двусложными, в то время как корни местоименных слов были односложными[88]. «Путем всякого рода добавлений местоимения становились двусложными и таким образом приближались к общему типу древних слов, выражавших понятия» [Майтинская 1969: 110]. При редупликации возможны были два пути: полное повторение первого исхода или же второй формант при этом модифицировался и становился просто аффиксом. Например, см. эрзя еГе ’э-тот’ или, напротив, марийское sede < se + te.
В финно-угорских языках от «указательных местоимений»[89]образуются местоименные прилагательные, существительные, наречия и числительные. В соответствии с корневым элементом качественные местоименные прилагательные во многих финно-угорских языках сохраняют указания на дальний или ближний предмет; ср. венгерский ily ’ такой, как этот’, oly ’ такой, как тот’.
Очень разнообразны пути образования местоименных наречий, которые используют многие устаревшие или выпавшие падежные формы. При этом трудно иногда дать адекватный русский перевод для ряда форм, хотя К. Е. Майтинская его и приводит. Интересен, например, такой ее пример [Там же: 128]: финский союз ett? ’что’, происходящий от указательного местоимения e– (? – ) в форме партитива, первоначально означал ’так’, следовательно высказывание Он сказал, что… ранее выражало Он сказал так. Тогда следующее предложение было самостоятельным сообщением о сказанном, но потом оно постепенно превратилось в придаточное дополнительное. Этот путь синтаксического развития представляется универсальным.
К. Е. Майтинская перечисляет разные пути перехода указательных местоимений:
• переход в союз падежной формы указательного местоимения;
• переход в союз местоимения с послелогом;
• переход местоимения в новую форму с добавлением суффикса непадежного характера;
• переход местоимения в состав сложного слова. Так, например, в мордовском языке от местоименной основы e-образуется целая серия послелогов пространственного характера.
С позиций индоевропейского языкознания, где именно эти форманты обсуждались многократно и до сих пор являются предметом дискуссий, удивительно интересно и заманчиво, например, читать о финно-угорских языках, что в мордовских языках в номинативе добавляется постпозитивный артикль s’ (от указательного местоимения s’e ’этот, тот’) или артикль t’ в косвенных падежах, поскольку эти форманты принято считать флексиями.
Специфической особенностью финно-угорских языков является то, что в реальной речи в них практически отсутствуют личные местоимения, которые возникают только при подчеркивании, выделении (разумеется, это явление отмечено и для ряда европейских языков, на чем мы сейчас останавливаться не будем; напоминаем, что русский язык в этом плане как бы остановился на некоей середине, о чем говорилось в главе первой в связи с местоимением я).
Другой специфической особенностью финно-угорских языков является не супплетивный способ образования множественного числа от единственного (как это часто наблюдается в индоевропейских языках), а фонетическое преобразование основы. Например, морд. mon ’я’ > min ’мы’. Соблазнительное для индоевропеистики соотношение 2-го лица в финском языке, начинающееся с si, и 2-го лица множественного лица, начинающееся с te-, К. Е. Майтинская объясняет закономерным переходом в этом языке s > t (об отношении *s/t мы будем говорить в специальном завершающем параграфе этой главы).
Какой же представляется парадигма личных местоимений в финно-угорских языках?
• личные местоимения принимают падежные окончания;
• местоимения принимают лично-притяжательные окончания соответствующего лица;
• личные местоимения принимают лично-притяжательные окончания в комбинации с падежными.
Косвенные падежные формы образуются супплетивно. При этом сами падежные парадигмы у имен существительных и личных местоимений во многих финно-угорских языках различны. Например, у имен больше падежей, чем у местоимений. Различие может быть не только количественным, но и функциональным: по тому, как соотносятся сами падежи. То есть в парадигмы склонения могут входить разные падежи. Формально, большинство личных местоимений 1-го лица в любом числе начинаются с m-, 2-го лица – с t– или с n-. Все это основы указательных местоимений, с которыми связаны местоимения личные.
Таким образом, в финно-угорских языках наблюдается большее разнообразие, чем в индоевропейских языках.
В свете всего сказанного в первой главе об индоевропейском «я», интересна дискуссия, приведенная К. Е. Майтинской, о происхождении финно-угорского местоимения 1-го лица, а именно: среди финно-угроведов особенно много споров вызывало венгерское én и мансийское om/am/äm, отличающиеся от других финно-угорских местоимений. Наиболее вероятное предположение
финно-угроведов-лингвистов, что начало этой формы образует частица e– общего указательного характера. Вспомним интерпретацию формы я в предложенной в первой главе нашей монографии реконструкции: Вот он я! или Это я! Если это верно, то первое лицо местоимения в обеих языковых ветвях практически, при реконструкции, имело тождественную интродуктивную семантику.
