Ведь классно же?! Классно! Ни хлопот, ни забот. И нервы никто не мотает, и за ребрами никогда не болит.
Так почему бы и нет? Молодой, свободный…никому нахрен не нужный. Так зачем отказываться от того, что так настойчиво и легко само идет в руки?
Глава 23
— Злата! — мама стоит в дверях, пока я наливаю чай. У меня так трясутся руки, что звон стоит на всю квартиру. Кажется, еще чуть-чуть и я разобью стакан к чертовой бабушке, — что у вас произошло?
— Все супер, мам!
Я улыбаюсь и чувствую, как дергается щека. Жадно присасываюсь к стакану и пью до дна. Давлюсь, но глотаю, в тщетной попытке погасить тот пожар, что бушует внутри.
Перед глазами Краев. Растерянный, непонимающий, мрачный, во взгляде — нескрываемая боль. От этого еще больнее самой себе.
Я не права! Я осознаю это. Но перебороть своих демонов и остановиться не смогла.
Сука-Любочка добилась своего и опять сломала что-то важное у меня внутри. Я ненавижу ее до кровавых всполохов перед глазами, за то, что снова заставила сомневаться.
— Злата!
— Ну что? — шлепаю стаканом по столешнице и тут же замираю, прислушиваясь. Сын продолжает спать, несмотря на грохот. Выдыхаю.
— Посмотри на себя в зеркало.
— Да что я там не видела?
— Сядь, — указывает на стул возле стола.
— Я пойду к Артему.
— Сядь, — с нажимом.
Подчиняюсь. С родительницей ругаться не хочется, да и на ногах я держусь с трудом. У меня все тело ходуном ходит, между ребер судорожно сокращается непонятное кровавое месиво.
Мама усаживается напротив, складывает перед собой руки, как прилежная ученица и, чуть нагнувшись вперед, тихо произносит.
— Что между вами произошло?
— Все отлично. Разве не заметно?
— Стоп, — прерывает категорическим жестом, — я не хочу говорить со Златой-стервой, я хочу поговорить со своей умницей-дочерью.
Умница-дочь где-то потерялась. Есть только я. Нервная, разобранная, трясущаяся, словно продрогшая сырая мышь.
— Мам, давай говори, что хотела и я пойду.
Не слишком вежливо, но манеры, вернее их отсутствие — это последнее, что меня сейчас волнует. Я только что разломала до основания наши с Краевым едва живые отношения. Растоптала их к чертям собачьим, поддавшись чужому влиянию. Так какая теперь разница умею я быть вежливой или нет?
— Злат, у тебя проблемы, — мама качает головой, — и я не только про Мишу. Мне кажется, у тебя постродовая депрессия.
— Нет у меня ничего!
— Есть. Ты сама не своя в последние недели. Нервная, похудевшая, ночами не спишь.
— Дай угадаю…Может, это потому, что у меня маленький ребенок? — язвлю.
Мать ни в чем не виновата, но я огрызаюсь и на нее. Я как зверюшка, которую загнали в угол, и она защищается, не разбираясь кусает каждого, кто подходит слишком близко.
— Нет. Тут другое. Я же вижу. Я знаю свою дочь и то, что творится сейчас с тобой — это неправильно. Ты никогда не была ни истеричкой, ни психопаткой. А сейчас чуть что и глаза на мокром месте.
— Это все гормоны.
— О том и речь. Тебе помощь нужна.
— Ой, не надо вот этого, — пренебрежительно отмахиваюсь, — сама прекрасно справлюсь.
— Я вижу, как ты справляешься. Особенно сегодня.
Я злюсь:
— У меня есть повод так себя вести!
— И какой же? Уходила из дома нормальная, вернулась как огнедышащий дракон. Это на тебя так постановка в сад подействовала, или кирпич на голову упал?
— Я встретила ту саму фифу, из-за которой мы расстались, и имела с ней весьма неприятный разговор!
— И что дальше?
— Мам, ты издеваешься надо мной?
— Я пытаюсь понять. Ты с кем-то поговорила, прилетела домой, устроила ледовое побоище. Выгнала Михаила…я так, понимаю, насовсем.
— Давай еще, начни его защищать!
— Он сделал что-то? Обидел тебя? Сказал что-то грубое?
— Он меня предал!
— Снова?
— Нет, конечно! И одного раза хватило.
— То есть ты сейчас устроила скандал по старому поводу? И все, потому что какая-то прошмандовка что-то сказала?
— Не какая-то, а та, самая!
— И ты позволила ей завести себя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Она говорила очень неприятные вещи. Я не смогла…
— А пыталась? — проницательный взгляд матери пробивает меня до самого копчика.
Утыкаюсь лицом в ладони. Ни хрена я не пыталась, как увидела Тимофееву, так и завелась моментально, дала слабину по всем фронтам, позволила ей забраться под мою броню и снова все испоганить.
— Ты же умная и прекрасно знаешь, что есть такие люди, которым в удовольствие портить жизнь другим. К ним не надо приближаться, не надо слушать, не надо реагировать. Просто закрываться и уходить. Чаще всего они сами несчастливы и свои неудачи и проблемы пытаются решить вот таким гадким способом. Им потом отольется все сделанное, потому что закон бумеранга никто не отменял. И эта девица свое хлебнет еще. Твоя задача — это сохранить то хорошее, что у тебя есть и не поддаться на провокацию.
— Да как не поддаться-то?
— У вас с Мишей в последнее время как дела…были?
Я жму плечами.
— Нормально дела были, я даже думала, что возможно когда-нибудь…захочу снова попробовать.
— И все изменилось после встречи с какой-то козой?
— Изменилось.
— Он перестал помогать, начал грубить, посылать, распускать руки, при тебе названивать проституткам?
— Нет, — я скриплю, как старая калоша, — все что мог, он сделал в прошлый раз.
— Хорошо, зайдем с другой стороны. У тебя ведь был мужчина после того, как вы с Мишей расстались.
— Ну был, — кисло выдаю я.
— Краев в курсе?
— Да. Я сказала ему об этом.
Даже не сказала, а бросила в лицо.
— Считай, что вы квиты. Ты отомстила. Можно переворачивать этот лист.
— Мам, я и не думала мстить, я просто пыталась выжить и чем-то заполнить пустоту в груди, — глаза так печет, что ресницы становятся мокрыми.
— Заполнила?
Мотаю головой. О каком заполнении речь? Невозможно это. Пустота начала зарастать только когда вернулась в родной город, а сегодня накинулась на меня с удвоенной силой. Я снова потеряла что-то важное и теперь готова на стену бросаться от тоски.
— Ты завелась на пустом месте, на Мише сорвалась, а теперь давишься слезами и чувством вины и хочешь сказать, что у тебя нет депрессии? Тебе помощь нужна. Ради тебя самой, Артема и вас с Краевым. Да-да, не пыхти. Ради вас.
— Нет никаких нас!
— Есть и ты это знаешь. И прежде, чем ломать дальше, подумай, готова ли ты к тому, чтобы он ушел. Насовсем. Готова ли общаться лишь изредка и только по поводу сына? Готова ли отпустить?
— Предлагаешь мне забыть обо всем?
Она грустно улыбается и качает головой:
— Я предлагаю, во-первых, заняться здоровьем и обратиться за помощью к специалистам, а во-вторых, определиться, что для тебя важнее. Шанс начать все сначала или болтовня завистливый куриц. Мы с отцом поддержим любое твое решение, но ты же понимаешь, что от последствий тебя это не убережет. В любом случае отвечать придется тебе.
— Я подумаю над твоими словами.
Это все, что я могу сказать. Встаю из-за стола и ухожу к себе, чувствуя, как мать встревоженно смотрит мне в спину.
***
Меня отрубает. Я просто ложусь на диван, просовываю руку между прутьев детской кроватки, невесомо прикасаясь к сыну, и засыпаю. Проваливаюсь в темноту, наполненную вереницей образов, звуков, разрозненных воспоминаний. Меня крутит, бросает из одной крайности в другую. То я счастливая девочка, влюбленная по уши в самого прекрасного парня на свете, то сгорбленная старуха, нонстопом прокручивающая ролик от Любаши.
Мне то больно, то нестерпимо сладко. То я реву во сне, задыхаясь от боли, то смеюсь, смело глядя в будущее.
Дикий винегрет. Я барахтаюсь в нем, пытаясь хоть за что-то зацепиться. И мой единственный якорь — это Краев. Чтобы ни случилось, меня раз за разом выкидывает в коридор, в тот момент, когда он уходил после моих грубы слов.
