Кожа к коже, не пытаясь скрыться и возвести забор из колючей проволоки. Как давно этого не было. И как мне этого не хватало.
Привычная боль в груди успокаивается. Не исчезает, но сворачивается темной кошкой и отступает, позволяя мне просто дышать.
Если и можно вылечиться полностью, то только с ним, других я не хочу, не надо. Пусть воскрешает тот, по вине кого я потеряла крылья.
Он справится. Я верю.
Позволяю сплести наши пальцы, хотя на грудь давит так, что инфаркт на подходе.
— Я люблю тебя, злат.
Слишком сложно. Мой внутренний хаос кипит, разбивая в хлам здравый смысл и способность говорить. Я взвинчена, эмоционально обнажена и бесконечно ранима.
Просто сжимаю чуть крепче его пальцы:
— Я не могу разбрасываться такими словами. Я их боюсь. Давай остановимся на том, что я просто готова попробовать, а дальше — как пойдет.
Краев принимает мои условия. А я окончательно принимаю то, что мне без него никак.
Эпилог
Два года спустяЯ неправильная невеста. У меня нет пышного кринолинового платья, причудливой прически на голове и кружевной подвязки, которую принято кидать в толпу незамужних девиц. Толпы, впрочем, тоже нет. У нас не та церемония, на которую приглашают всех родственников до пятого колена и бабу Клаву с первого этажа, только потому что та видела, как я копалась в песочнице двадцать лет назад.
В ЗАГСе нас двое. Я и Краев. А больше никого и не надо.
Пока служащая читает нам торжественную клятву, про то, что в радости и печали, в болезни и в здравии, уважать, беречь, хранить верность — мы смотрим друг другу в глаза. Не моргаем, не дышим. Взглядами говоря гораздо больше, чем можно выразить в простых словах.
Мы вместе. Несмотря ни на что. Это было непросто.
Краев дал мне то время, которое я просила и ни разу не выразил недовольства или желания поторопить.
Каждый день с того момента, как я сказала «да» нашему будущему, он доказывал, что достоен. И постепенно я училась снова ему доверять. Не смотреть на часы, если он задерживается на работе, не испытывать дикого, почти непреодолимого желания заглянуть к нему в телефон в поиске компромата. Не накручивать себя.
Первый год был непростым. Постоянный недосып, постродовая депрессия, тяжелый разрыв в прошлом, все это давило, подстрекая отступить, опустить руки и сдаться. Но я была не одна. Родители меня поддерживали во всем, друзья не забывали, и даже Анечка и та признала, что возможно Краев не так уж и плох.
Я постепенно делала шаги навстречу, порой колоссальным усилием воли избавляясь от тех оков, которые тянули в прошлое. Училась вспоминать без содрогания и воспринимать свое прошлое, просто как опыт. Не очень приятный, но уж какой есть. Надо было как-то прорабатывать его, интегрировать и жить дальше. И я старалась.
Сначала согласилась на свидание. Мы месяц ходили по кафешкам, сидели в кино, даже не на последнем ряду. Без поцелуев и объятий. Просто разговаривали и держались за руки, снова привыкая к прикосновениям.
Потом поцелуй. Немного горький, но живительный. После него сердце в груди перестало кровоточить и потянулось навстречу.
Потом я осталась у него на ночь. Было непросто переступить через внутренний барьер, но это того стоило. Я будто заново родилась и сожгла шкурку невзрачной, неуверенной в себе лягушки.
Спустя некоторое время мы съехались. Я до сих пор помню тот момент, когда снова переступила порог его квартиры, только уже с ребенком на руках… там все изменилось. Пока Краев снова отвоевывал мое доверие, он полностью переделал квартиру. Теперь там была светлая спальня и детская комната, от которой Артем был в полнейшем восторге.
Мы не торопились. Не гнали коней, пытаясь насильно наверстать упущенное, а просто жили, относясь к каждому дню, как к драгоценности. Он, я, наш сын. Разве этого мало для счастья? Мне кажется, что предостаточно.
И вот итог. Наша роспись. Без лишней шумихи и понтов. Скромно. Просто повторили клятвы за работницей ЗАГСа, поставили подписи и обменялись свадебными кольцами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты как? — интересуется он, когда уже стоим на крыльце и смотрим как в голубом небе, едва тронутом вечерним багрянцем, вьется стая белых голубей.
— Хорошо, — вытягиваю вперед руку, рассматривая строгое красивое кольцо. Белое золото, крупный ясный камень, на гранях которого играют лучи солнца. Никаких насечек и излишеств.
Миша выставляет рядом свою руку. На его безымянном пальце такое же кольцо, только крупнее и строже.
— Красиво, — я не могу не улыбнуться. Сердце сводит от нежности и от уверенности, что все у нас будет хорошо. Непросто, не всегда гладко, но хорошо.
— Давай-ка сфоткаем, — он щелкает камерой мобильника и отправляет фотку Измайлову.
Спустя три секунды у меня звонит телефон.
— Аня, — закатываю глаза, — сейчас начнется.
— Злата! Твою дивизию! Почему ничего не сказала?! Мы сестры или как?
Она разоряется минуты две, попутно огрызаясь на Женьку, который тоже что-то бухтит в трубку, потом, наконец, переходит к скупым поздравлениям.
— Ну в общем…Будьте счастливы.
— Спасибо дорогая.
— И это…передай своему…муженьку, что если еще раз обидит тебя, я оторву ему обе ноги и все остальное! — режим боевого хомяка активирован на полную мощность, но мне смешно.
— Непременно.
Мы идем к машине. Он обнимет меня одной рукой за плечи, я — его за талию.
— Слышишь меня? — буянит Анечка, — так и передай! Оторву! Засушу!
— Он все слышит.
— Слышит? — сестра теряется, но только на миг и тут же продолжает, — ну и хорошо! Пусть слышит!
Под ее бухтение мы уезжаем с парковки. Переглядываемся, как подростки, которых поймали за хулиганством, и тихо смеемся. Нам некуда торопиться. Артем у моих родителей, и этот день принадлежит только нам.
Наш скромный праздник, в честь начала новой жизни.
Ближе к вечеру нас ждет столик в самом хорошем ресторане города. На последнем этаже, под открытым небом с прекрасным видом на город, а пока мы едем на набережную. Гуляем там и тайком от любопытных прохожих вешаем на поручень моста аккуратный замочек с нашими именами. На самом деле эти замочки здесь повсюду. Большие, маленькие, синие, зеленые, блестящие на солнце и покрытые толстым слоем ржавчины. Я не знаю, сколько пар смогли удержаться вместе спустя время, но очень надеюсь, что у них все хорошо. Что они счастливы и все так же любят друг друга, несмотря на трудности. А они есть, всегда и у всех.
Как бы нам всем не хотелось всегда идти по дороге, выстланной лепестками роз, простых путей не бывает. Любовь, отношения — это не просто мурашки по коже, мокрые трусики, и желание искать свою половинку взглядом в толпе. Нет. Это работа, постоянная, напряженная. Работа над тем, чтобы не потерять самое важное, чтобы быть лучше, чем ты есть на самом деле для своего родного человека.
Любовь — это надежность, защита, поддержка. Любовь, как бы не банально это звучало, — это доверие.
Каждой паре оно выдается авансом. Ты встречаешься с человеком, любишь его, веришь ему. И сохранить доверие, приумножить его тоже работа.
А в тех парах, где свершилось предательство эта работа еще сложней, отчаянней.
Работа для двоих.
Тому, кто предал и раскаялся по-настоящему, а не на словах, придется постоянно доказывать, что он понял свои ошибки и достоин прощения. Это сложно, чертовски сложно. Не каждый готов изо дня в день бороться, отстаивать свою запятнанную любовь.
Задача того, кто пытается простить — еще труднее. Попробовать дать шанс, схоронить глубоко в себе все страхи, сомнения, не позволять горечи выплескиваться в каждом разговоре, не смотреть со слезами на глазах на часы, если он задерживается на пять минут, не душить нескончаемыми подозрениями ни себя, ни его.
Это тяжело, это выматывает. И это имеет смысл, только если оба искренни. Если действительно хотят пережить все это дерьмо и остаться вместе.
