— Ты уверен? — спросил Стив. — Отдыхать тоже надо. От работы, знаешь ли, кони дохнут.
— Позвони мне попозже, — предложил Луис. — Может быть, и надумаю.
Стив сказал, что еще позвонит, и повесил трубку. На этот раз Луис соврал только наполовину: он действительно собирался писать статью о лечении инфекционных заболеваний вроде ветряной оспы или мононуклеоза в условиях студенческих поликлиник, но не поехал играть в ракетбол главным образом потому, что у него все болело. Он понял это, когда закончил разговаривать с Рэйчел и пошел в ванную чистить зубы. Поясницу ломило, плечи ныли после того, как он таскал кота в этом проклятом пакете, подколенные сухожилия казались гитарными струнами, натянутыми на три октавы выше положенного. Боже, подумал он, и ты еще был уверен, что пребываешь в хорошей физической форме. Да, он бы отлично смотрелся на ракетбольной площадке, кряхтя и ползая, как старикашка с артритом.
Кстати, о стариках. Вчера Луис бродил по лесам не один, а с человеком, которому скоро исполнится восемьдесят пять. Интересно, как себя чувствует Джад?
Луис сидел над статьей полтора часа, но работа не шла. Тишина в пустом доме начала действовать ему на нервы, и в конечном итоге он убрал блокноты со своими заметками и распечатки статей, заказанных в Университете Джонса Хопкинса, на полку над пишущей машинкой, надел куртку, вышел на улицу и перешел дорогу.
Джада с Нормой не было дома, но на входной двери Луис нашел приколотый кнопкой конверт с его именем. Он снял конверт и достал из него записку.
Луис,
мы со старухой рванули в Бакспорт за покупками и посмотреть на буфет, к которому Норма приглядывается уже лет сто, как мне кажется. Может быть, мы пообедаем там в «Маклеонде» и вернемся домой ближе к вечеру. Если хочешь, заходи вечерком выпить пива.
Твоя семья — это твоя семья. Я не лезу с непрошеными советами, но если бы Элли была моей дочкой, я бы пока не стал ей говорить, что ее кота задавил грузовик — зачем портить девочке праздник?
Кстати, Луис, я бы не стал никому говорить о том, что мы сделали вчера вечером, никому в Норт-Ладлоу. В городе есть еще люди, которые знают про старый микмакский могильник и похоронили там своих животных… можно сказать, это вроде как отдельный участок «Клатбища домашних жывотных». Ты не поверишь, но там хоронили даже быка! Старина Лестер Морган, живший на Стэкпол-роуд, похоронил на микмакском кладбище своего призового быка Ханратти в 1967-м или 68-м году. Ха! Когда он мне рассказал, как они с сыновьями тащили туда бычару, я чуть не лопнул от смеха! Но местные не любят об этом говорить и не любят, когда те, кто считается здесь чужаками, узнают про это место. И не из-за каких-то старых суеверий, которым уже триста лет (хотя и из-за них тоже), а из-за того, что они сами в них верят и им кажется, что чужаки будут над ними смеяться. Ты понимаешь, о чем я? Наверное, не понимаешь, но все именно так и есть. Так что уважь старика и держи рот на замке, хорошо?
Мы еще это обсудим, может быть, даже сегодня вечером, и ты начнешь понимать, что к чему, а пока скажу только, что ты молодец. Впрочем, я в тебе не сомневался.
Джад.
P. S. Норма не знает, о чем я пишу — я ей что-то наплел, — и я тебя очень прошу, не говори ей ничего. За пятьдесят восемь лет семейной жизни я не раз и не два лгал жене, и, думается, я такой не один. Многие врут своим женам, но знаешь… большинству из нас не в чем каяться перед Богом.
В общем, заходи вечером, выпьем пива.
Дж.
Луис стоял на верхней ступеньке перед крыльцом Джада и Нормы — теперь опустевшим, удобную плетеную мебель убрали до весны, — и хмурился. Не говорить Элли о том, что ее кот погиб? Так он ей и не сказал. Другие животные, похороненные на индейском кладбище? Суеверия, которым уже триста лет?
… и ты начнешь понимать, что к чему.
Он провел пальцем по этой строке и впервые со вчерашнего вечера позволил себе мысленно вернуться к тому, что случилось. Воспоминания уже побледнели: все казалось каким-то ватным и нереальным, словно произошло во сне или в наркотическом дурмане. Луис помнил, как взбирался на кучу валежника, помнил, что свет на болоте казался ярче — и что там было гораздо теплее, чем в лесу, — но это напоминало разговор с анестезиологом, прежде чем отключиться под действием наркоза. …многие врут своим женам…
Не только женам, но и дочерям, подумал Луис. Однако это было так странно… Джад словно знал, что происходило сегодня утром: и в телефонном разговоре, и в мыслях Луиса.
Он медленно сложил записку, написанную на листе школьной линованной бумаги, и убрал ее обратно в конверт. Потом сунул конверт в карман джинсов и пошел домой.
25Около часа дня Черч вернулся, как тот кот из детского стишка. Луис был в гараже, где последние полтора месяца с переменным успехом трудился над сооружением полок; на эти полки он собирался убрать все опасные острые инструменты, а также бутылки со стеклоочистителем и антифризом, чтобы до них не добрался Гейдж. Он как раз забивал очередной гвоздь, когда в гараж вошел Черч — хвост трубой. Луис не уронил молоток и даже не стукнул себя по пальцу, сердце екнуло, но не выпрыгнуло груди. На мгновение его обдало жаром, словно в животе ярко вспыхнула лампочка, а потом сразу перегорела и вмиг остыла. Позже Луис подумал, что как будто предчувствовал, что так будет; словно все это утро он ждал возвращения Черча, в глубине души зная, что означал их вчерашний поход на микмакское кладбище.
Он осторожно отложил молоток, выплюнул на ладонь гвозди, которые держал во рту, и рассовал их по карманам рабочего фартука. Потом подошел к Черчу и взял его на руки.
Живой вес, подумал он с каким-то болезненным возбуждением. Он весит столько же, сколько раньше, пока его не сбил грузовик. Это его живой вес. В пакете он был тяжелее. Он был тяжелее, когда был мертвым.
На этот раз сердце действительно чуть не выпрыгнуло из груди, и на мгновение все поплыло перед глазами.
Черч прижал уши, но не стал вырываться, позволяя Луису держать себя на руках. Луис вынес его на свет и уселся на ступеньках у задней двери. Кот попытался сбежать, но Луис погладил его и удержал у себя на коленях. Сердце бешено колотилось в груди.
Он осторожно прощупал густой мех на загривке Черча, вспомнив о том, как неестественно и страшно была вывернута голова на сломанной шее. Но шея оказалась целой. Луис приподнял кота, чтобы рассмотреть его морду поближе. То, что он увидел, заставило его уронить Черча на траву, крепко зажмуриться и закрыть лицо рукой. Перед глазами снова все поплыло, голова закружилась, и его затошнило — то же самое чувствуешь, когда перепьешь и тебя сейчас вырвет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
