Но, приняв твердое решение задушить неожиданно разгоревшуюся страсть, Виктор обрек себя на ежечасные муки. Постоянно борясь с желанием увидеть княжну, услышать ее голос, он становился все более раздражительным. Давая окорот себе, он одновременно портил жизнь окружающим. Заводясь из-за каких-то мелочей, пикировался с Овцыным, ядовито подтрунивал над Ивашкой, да и самому предмету его обожания доставалось на орехи.
Он видел, что Анна в недоумении от происшедшей с ним перемены. Глаза ее часто наполнялись слезами, и тогда он готов был на колени повалиться перед ней, все рассказать, молить о прощении.
Собственно говоря, будь Анна его современницей, он не затруднился бы перевести их отношения в «практическую плоскость» (так выражался его приятель Ковригин, большой спец по дамской части). Даже если бы дело происходило теперь, в этом далеком столетии, он не сомневался, что со своей соседкой по эпохе сумел бы устроить все так, что никто ничего не приметил бы. Но потрясающая способность к маскировке, выработанная дочерьми века эмансипации, века коммунальных квартир и всеобщей женской занятости, была явно чужда княжне. Любую мысль, любое душевное движение можно было прочесть на ее лице еще до того, как она успевала выразить их в словах.
Больше всего мучило Виктора то, что Анна и сама неравнодушна к нему об этом свидетельствовало восторженное внимание, с каким она выслушивала всякий его рассказ о своем времени, это проявлялось и в переимчивости к его излюбленным словечкам, и в том, как она на мгновение замирала, встречаясь с ним взглядом.
И все же Ильин держался — один мучительный день сменялся другим, пытка растянулась на долгие недели, на бесконечные месяцы. Но весеннее солнце, голубые веселые небеса, неумолчная капель превратили его жизнь в изощренную казнь. Это злодейская весна не давала ему спать по ночам, она заставляла его часами бесцельно бродить вдоль Волхова, уходить за несколько верст от города и блуждать по проталинам, расцвеченным редкими подснежниками.
В один из таких апрельских дней он вернулся под вечер с букетом нежно-голубых цветов. Когда он устанавливал их в кувшин, стоявший на столе гостиной, в комнату вошла княжна.
— Чудо какое! — всплеснула руками Анна.
— Это тебе, — вырвалось у Ильина.
Она подошла к нему так близко, что он услышал пряно-волнующий аромат ее кожи. Дыхание у него перехватило, он судорожно глотнул и вдруг ткнулся лицом в ее волосы.
— Не могу больше, Анютка…
— Т-ты что?.. — начала она и, тут же все поняв, робко провела холодными пальчиками по его щеке.
— Я всех измучил… Я люблю тебя…
Эти слова дались ему с таким трудом, что он почувствовал себя совершенно без сил. Обхватив Анну за плечи, Виктор едва ощутимо коснулся губами ее виска.
— Витя, я очень счастлива, — просто сказала она. — Я буду любить тебя до конца жизни, я давно уже решила.
И, чуть отстранившись, обезоруживающе засмеялась. Ильин почувствовал, что огромная тяжесть, давившая его все эти месяцы, разом растаяла, улетучилась. Не помня себя, он принялся жадно целовать ладони княжны, шею, губы, волосы.
Они сели к столу, сплетя пальцы рук, и долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Наконец чувство реальности вернулось к Ильину, и он с жалкой улыбкой заговорил:
— Это так здорово… Теперь мне будет легко, я буду добрым со всеми, я буду выполнять любые ваши прихоти… Но знаешь… пусть только мы знаем… это будет тайна для всех…
— Мне трудно скрывать, я не люблю этого, — Анна сдвинула брови.
— Ну пойми, любимый ты мой человечишко, мы обязаны найти выход отсюда. Все вместе. Нельзя бросать Василия. Это же чужой век, мы все ищем дорогу домой…
— Все, я поняла… Я постараюсь. — В глазах ее заблестели слезы.
— Ну ради бога, не надо… — и Виктор с новой страстью принялся целовать ее в глаза, в лоб, в губы…
Анна взъерошила ему волосы и с неожиданной веселостью спросила:
— Ты, наверное, был большим повесой?
— То есть? — трезвея, отозвался Виктор.
— Я уверена, ты многим вскружил головы. Ну же, признавайся…
— M-м, некоторым я нравился… Но не пойму, почему ты…
— Знаешь, я всегда была уверена, что влюблюсь в донжуана… — Она потупила взгляд, словно рассказывала нечто запретное. — В этом есть что-то волнующее: мужчина, перед которым не может устоять ни одна женщина. Когда я думаю об этом, у меня ноги становятся ватными и в глазах все плывет. Так бывало, когда стоишь на Невском и смотришь, как мимо идет эскадрон кавалергардов. Когда видишь эти мощные бедра, обтянутые голубым сукном, эти палаши на золотой тесьме, эти каски, эти лица, как из бронзы отлитые. И этот грохот копыт — как рок, как судьба сама. Однажды я в обморок упала от восторга.
— Ты настоящая женщина! — с восхищением сказал Ильин.
V
Ильин проснулся в неясной тревоге. Мучительно зевая, прошел на двор, поплескал себе на руки и на лицо из глиняного умывальника, подвешенного у крыльца. Сделал несколько упражнений, чтобы разогнать кровь. И вдруг вспомнил разговор за ужином — ведь сегодня пятнадцатое июня! Целый год его жизни прошел в далеком чужом веке. Зачем он здесь? Кончится ли когда-нибудь заточение в прошлом?
Упав на траву, Виктор стал машинально отжиматься, не сознавая, что делает. Что-то на него нашло — он действовал как сомнамбула. Лишь доведя себя до изнеможения, пришел в себя.
И сразу же ощутил какое-то беспокойство. В окружающем мире происходило нечто необычайное. Переведя дыхание, Ильин прислушался — откуда-то волнами несся странный гул.
Постояв так с минуту, Виктор поднялся на высокое крыльцо, стал осматривать окрестность. Но на прилегавших улицах все было спокойно. Вдруг из дальнего переулка выбежали несколько мальчишек и со всех ног помчались по бревенчатой мостовой.
— Эй! — крикнул Ильин. — Что за замятня?
— У Ярославова дворища кричат. Князь варягов привел. Они как рано поутру в город вошли, так питейные лабазы разбивать стали.
Ильин вернулся в дом, стал поспешно натягивать штаны, камизу. В тот момент, когда он щелкнул застежкой плаща на плече, в отворенную дверь заглянул Овцын.
— Уже готов? Подожди немного, я тоже сейчас оденусь.
— Со мной хочешь идти?
— Да. Я слышал, как ты мальцов расспрашивал.
Ильин снова появился на крыльце. Прошло всего несколько минут, а крики явно стали слышнее. Видимо, наемники двигались в его сторону. «Неужели прознать успели, что в гостином дворе романея есть?» — с беспокойством подумал Ильин. Только неделю назад пришел караван судов с Готланда, целый день тогда возчики перегружали с ладей бочки с французским вином и доставляли на склады Готского двора. Весь город, конечно, сразу узнал о том, какой товар получили немцы. Вездесущая голка — новгородская чернь — тучей облепила пристань в надежде поживиться. Кто-то из оборванцев изловчился подставить подножку грузчику, тот уронил бочку на камни, из пробоины ударила темно-красная струя. В начавшейся свалке из-за романеи одному выдавили глаз, другому выдрали полбороды, а разбитых носов и не считал никто.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
