«Сейчас заведет куда-нибудь в дальний угол и предложит сексом заняться!» – истерично хохотнул про себя Кривцов и тут же увидел метрах в восьми прямо по курсу кирпичную ограду кладбища.
Девица-готка словно испарилась. Кривцов обвел лучом окрестности. Никого. Подтянувшись на руках, глянул через забор. Ну конечно, он был прав! Это Введенское кладбище, а через дорогу дома, стоящие на улице Крюковской. На первом курсе он частенько сюда мотался к смазливой однокурснице, которая снимала в этом районе квартиру и была не прочь оставить красавчика Макса у себя ночевать.
Кривцов легко перемахнул через невысокий забор. Развязал перехватывающую грудь самодельную веревку, ту, что на шее, не стал – спрятал болтавшийся на ней фонарь под куртку. Отряхнул со штанин тенета и засохшие травинки. При свете уличного фонаря посмотрел на часы. Они показывали без четверти пять. Скоро начнет светать. Потянутся к метро пассажиры первых электричек.
Макс пошарил в карманах куртки и джинсов. На ладони лежали две мятые сотни, четыре десятки и мелочь. За эти деньги какой-нибудь бомбила вполне может согласиться довезти его до Лубянки. Кривцов двинулся в сторону Госпитального вала: там поймать машину проще.
Кавказец на разбитой «шестерке», услышав: «За двести сорок до Мясницкой», скривился, потер небритый подбородок:
– Мало. Болше ваще нэту?
Кривцов помотал головой.
– Ладно, садыс.
Москву «дитя юга» знал хорошо. Через пятнадцать минут они уже ехали по Мясницкой.
– Тэбе гдэ здэсь?
– Давай у метро «Тургеневская».
– Так оно еще закрыто.
– Знаю. У меня там встреча.
– Встрэча? – хмыкнул водила. – Рановато вродэ.
– У друга что-то случилось.
– У друга?.. Молодэц! К другу всегда так надо – в любое время.
Кавказец, кажется, был готов еще порассуждать на тему мужской дружбы, но Макс, не дождавшись, когда «шестерка» окончательно притормозит у бордюра, положил на панель деньги и приоткрыл дверцу:
– Спасибо, что довез. Пока.
Когда «жигуль» скрылся из виду (надо было убедиться, что водила не останется посмотреть, с кем это торопился встретиться его пассажир), Кривцов через дворы пошел в сторону Армянского переулка. Элитный район Чистых прудов еще пребывал в глубоком сне. Похоже, здесь даже дворники позволяли себе поспать подольше. Окна в квартирах были темны – в их чисто промытых стеклах отражались оранжевые и круглые, как апельсины, лампочки уличных фонарей. Сбавив ход, Макс задрал голову. Одно из окон третьего этажа было освещено и приоткрыто. Возле него стояла женщина. Обняв себя левой рукой за плечо, в правой она держала сигарету.
«На маман похожа, – промелькнуло в голове у Макса. – Волосы такие же и фигура». Окурок вылетел из приоткрытого окна, его подхватил ветер, и продолжавший тлеть бычок спланировал Максу под ноги. «Точно как мать! – подумал Макс, ускоряя шаг. – Когда никто не видит, может и окурок в окно пульнуть, и огрызок яблока, а в обществе ни дать ни взять аристократка. Косточки от вишни в ложечку. Из нее – на край блюдечка. Не дай бог, если в какой-нибудь кафешке подадут не отдраенную до рези в глазах пепельницу! Скандала не избежать…»
Да, мать… Он про нее в эти дни даже не вспоминал. Наверное, потому, что был уверен: маман делать ничего не станет. Скажет: «Сам вляпался – пусть сам и выпутывается». Хотя нет, зря он ее со счетов списал. Репутация! Вот что может заставить мадам Кривцову принять участие в судьбе собственного сына. Ну как же! Разве может она допустить, чтобы за спиной шептались: «Ее сын осужден за убийство». Ну да, ну да… Легкий флирт, пара букетов, присланных прямо на службу второразрядным артистом или бездарным, но модным мазилой. Пригласительные на банкеты-фуршеты, о которых секретарша госпожи Кривцовой непременно докладывает всему коллективу. Молодой любовник, наконец. Все это в кон, все это замечательно укладывается в образ преуспевающей современной бизнес-леди. А вот сын-уголовник – нет… Вдруг она уже что-то делает? Подняла свои связи, хлопочет, взятки сует. Хоть бы… Хоть бы кто-нибудь что-нибудь для него делал!
В шахту в Армянском переулке он спускался так, словно это было привычным делом. И по коридору, где на полу валялись окурки и смятые сигаретные пачки, шел как по тротуару. Вот сейчас поворот, а там и до Митричевых покоев рукой подать.
Едва он успел повернуть, как в лицо ударил мощный луч света.
Макс инстинктивно зажмурился и прикрыл глаза тыльной стороной ладони.
– Ты где был?!
Колян стоял расставив ноги и наклонив голову вперед.
– А чего? – стараясь скрыть волнение, спокойно сказал Макс. – Гулял. Имею право.
– Ах, ты, значит, право имеешь?! – прошипел Колян. – Я еще раз спрашиваю, пидор гнойный, где ты был? Лаз наш решил спалить, гнида?! Или напрямую к мусорам, дружкам своим, которые тебя сюда заслали, бегал, дислокацию докладывал?
– Ты че, с дуба рухнул?! – разозлился Макс. – Никому я ничего не докладывал!
– Врешь!
– Да пошел ты!
Удар был несильный, но неожиданный и пришелся в левый угол рта. Губы обожгло резкой болью, по подбородку потекла теплая струйка. Макс выбросил правый кулак вперед. Колян хрюкнул и согнулся пополам. Кривцов обошел его, шаркнув спиной по стене, и двинулся в сторону галереи.
– Я тебе это еще припомню! – прохрипел вслед Колян.
Встреча
Приехав утром на работу, Андрей сразу зашел к начальнику отдела и отпросился на первую половину дня по личным делам. Он еще сам не знал, как убьет время до четырнадцати ноль-ноль. А отсутствовать на службе ему нужно было непременно – на случай, если Катерина или мать Макса вздумают позвонить в офис. Мобильный он выключил прямо на выходе из здания. Сидеть в кафе поблизости от места работы было не резон – туда вполне мог заглянуть кто-то из коллег. И Шахов решил проехать пару станций, чтобы, выйдя на «Лубянке», заглянуть в «Библио-Глобус». Походить там час-полтора, купить пару книжонок, а потом… Потом видно будет. Искать Коляна он не собирался, а о вечерней встрече с Катериной и Людмилой старался не думать. На душе было так муторно и тряско, что Шахова даже подташнивало, а от мучительных мыслей шумело в ушах. «Пусть все идет как идет… Если менты действительно напали на след настоящего убийцы, Макс скоро будет на воле. С Катериной… И тогда всплывет история с показаниями Симоняна… Что я скажу, почему их Витьку не отдал? Да потому, что Витек к тому времени уже был под подозрением у своих, и всякое полученное через него известие… Нет, это глупо, никто не поверит…» Андрей вдруг подумал, что самое лучшее для него сейчас – серьезно заболеть, с температурой сорок и впадением в беспамятство, чтобы Катерина хлопотала возле него, плакала, свою вину чувствовала: ведь простудиться он мог только в подземелье, куда она его заставляла спускаться. Ну, пусть она и не заставляла (первые два раза он по собственной воле), но все равно полез-то он туда из-за Макса. Из-за ее любимого, ненаглядного Макса. «А может, сегодня вечером сделать вид, что иду под землю, а самому где-нибудь простудиться… – прикидывал Андрей. – Господи, да что же так хреново на душе!»
На платформе «Лубянки» было на удивление малолюдно. Вообще-то, Андрею не приходилось бывать здесь в утренние часы, но для любой станции, особенно пересадочной, десять часов с хвостиком – отнюдь не сиеста. Он шел к эскалатору, тревожно оглядываясь по сторонам, как вдруг услышал громкий, пронзительный голос, на одной ноте читавший кому-то нотацию:
– Мужчина, немедленно перестаньте обниматься! Уберите руку с бедра женщины! Вы где находитесь? В общественном месте вы находитесь! Вы ее еще прямо на ступеньках завалите! На глазах у всех! Совсем стыд потеряли! Воруете у страны, с чужими женами спите, а детей малых на улицу повыбрасывали! И детей, и собак, и кошек. Они все бездомные теперь стали. Ходют, милостыню просят, скулят, мяукают. Все время лают и мяукают – спать не дают… Эй, ты, проститутка! Ты, ты! И не оглядывайся на меня, не зыркай! Раз такую юбку надела, значит, проститутка. Вон как зад обтянула, чтоб мужики за тобой стаями, как за течной сукой, ходили! А про СПИД-то забыла, мочалка драная?! Все, все воры и суки-кобели похотливые! Сталина на вас нет! Иосиф Виссарионыч везде бы порядок навел. При нем в метро, как в царском дворце, было!
Исполнительницу нравоучительного речитатива он увидел прямо у изножия эскалатора. Нечесаная, грязная тетка лет пятидесяти стояла, прижавшись к стене, и провожала комментариями всех, кто поднимался наверх. Дежурная в будке, которая не могла не слышать речей сумасшедшей, с равнодушной физиономией смотрела в экраны мониторов. Андрею стало страшно. Он представил, что, едва ступит на эскалатор, вслед ему понесется: «А ты, лохматый, куда едешь? На солнышко? Друга своего предал, под землей оставил, а сам жизни радуешься?»
Шахов так явственно услышал эти слова, что уже хотел повернуть обратно, снова сесть в вагон и проехать еще несколько станций в любую сторону. Но тут к будке дежурной у эскалатора подошла седая хрупкая женщина лет шестидесяти в элегантной меховой курточке и, постучав в стекло костяшкой согнутого указательного пальца, строго спросила:
