Хакона, не метнул в него наковальню и не размозжил его череп.
— После этого, — продолжал Сигурд, — тем, кто уцелел на корабле отца, ничего не оставалось делать, ибо нас было мало числом, мы были очень утомлены, и все наши корабли были очищены от людей, кроме корабля Вагна, на котором продолжали сражаться. Нас согнали к носу корабля, где было так тесно, что мы не могли поднять ни рук, ни ног, оставалось нас всего девять — и все раненые. Здесь они принялись колоть нас щитами и взяли в плен. Нас обезоружили и отвели на берег, а вскоре к нам заставили присоединиться защитников последнего корабля, и среди них был сам Вагн. Его несли два человека, ибо ему нанесли две раны копьём и мечом. Он был бледен, очень изнурён и не говорил ни слова. Нас усадили на большое бревно на берегу, связали длинной верёвкой ноги, но руки оставили свободными. Мы сидели и ждали, пока люди послали за ярлом Хаконом, дабы разузнать, как с нами поступить. Он приказал, чтобы нас немедленно убили, и ярл Эйрик, его сын, со своими людьми пришли посмотреть на казнь, ибо им было любопытно посмотреть, как будут держать себя йомсвикинги перед смертью. Нас было тридцать на бревне, девять с корабля Буи, восемь с корабля Вагна и остальные с других кораблей. Вагн сидел с правого края бревна. А известные мне имена я остальных я перечислю.
Затем он назвал все имена, которые он знал, согласно тому, как они сидели на бревне. И все собравшиеся в большой зале молчали и внимательно слушали, ибо многие из тех, что были названы, были знаменитыми людьми, и многие среди присутствующих были родичами погибших.
Затем, — продолжал он, — подошёл человек с секирой, остановился напротив Вагна и спросил: «Ты знаешь, кто я?» Вагн взглянул на него, но, казалось, не заметил его и ничего не сказал, ибо был очень изнурён. Тогда тот сказал: «Я — Торкель Глина. Может быть, ты помнишь, что ты дал обет убить меня и лечь в постель с моей дочерью Ингибьорг?» Это была правда, ибо Вагн поклялся в этом перед тем, как уйти в поход, зная, что дочь Торкеля — самая красивая девушка в Норвегии, а кроме того, и самая богатая. «Но теперь, продолжал Торкель Глина, скаля зубы, — похоже на то, что это я убью тебя!» Вагн облизнул губы и произнёс: «Йомсвикинги ещё живы». — «Им недолго осталось жить, — ответил Торкель, — и я позабочусь о том, чтобы не вышло ошибки. Ты увидишь, как твои люди погибнут от моей руки, после чего ты сам вскоре последуешь за ними». Затем он перешёл к другому концу бревна и принялся обезглавливать пленных одного за другим. У него была хорошая секира, он охотно рубил ею, и ему ни разу не пришлось ударять дважды. Но я думаю, что те, кто наблюдал всё это, должны признать, что люди Вагна и люди Буи достойно держались перед смертью. Двое, что сидели неподалёку от меня, принялись обсуждать, что они почувствуют, когда им отрубят голову, и согласились между собой, что это одно из тех событий, которое очень трудно предсказать. Один из них сказал: «У меня в руке нож, я его воткну в землю, если ещё буду понимать что-нибудь, когда у меня будет отрублена голова». Торкель приблизился к нему, голова слетела у него с плеч, и нож выпал у него из руки. Между мною и Торкелем оставалось всего два человека.
Сигурд Буисон спокойно улыбнулся слушателям, которые сидели в молчаливом волнении. Он поднял свой кубок и отпил большой глоток. Король Харальд промолвил:
— Я вижу, у тебя всё ещё цела голова на плечах, и все слышат, как ты глотаешь, так что ничего с твоей шеей тоже не случилось. Но там, на норвежском бревне, ты оказался в трудном положении, и не так уж легко догадаться, как тебе удалось уцелеть, несмотря на то, что у тебя действительно длинные волосы. Твоя история хороша, и не заставляй нас дожидаться в неведении, как она окончится.
Все издали возглас одобрения, и Сигурд Бупсон продолжил:
— Я не думаю, что, когда я сидел на бревне, мною овладел страх больше, чем другими. Но мне не хотелось умирать, не сделав чего-нибудь достойного, дабы люди рассказывали обо мне после смерти. Поэтому, когда Торкель подошёл ко мне, я сказал ему: «Не замарай мне кровью волосы». Сказав так, я закинул волосы вперёд и подставил шею, а один человек — я слышал позже, что он шурин Торкеля, — взял мои волосы, намотал их вокруг своих рук и крикнул Торкелю: «Руби!» Он взмахнул секирой, я отдёрнул голову, и шурин Торкеля подался вперёд. Секира обрушилась на его руки, отсекла их и врезалась в землю. Одна из них осталась висеть у меня в волосах.
Все в зале заревели от хохота. Сигурд смеялся вместе со всеми, а затем продолжил:
— Вам смешно, но ваш смех просто молчание в сравнении с хохотом, которым разразились норвежцы, когда увидели шурина Торкеля, корчившегося на земле, и самого Торкеля, угрюмо стоящего над ним. Некоторые из них смеялись так, что не могли держаться на ногах. Тут подошёл ярл Эйрик и спросил: «Кто ты?» Я ответил: «Меня зовут Сигурд, и я считаюсь сыном Буи. Йомсвикинги ещё живы». Ярл сказал: «Ты, наверное, и в самом деле сын Буи. Хочешь, я подарю тебе жизнь?» — «Смотря кто мне её дарит», — ответил я. «Тот дарит, — говорит ярл, — кто властен: Эйрик ярл». — «Тогда хочу», — сказал я, и с меня сняли верёвку. Но Торкель Глина был во гневе и проревел: «Даже если ты, ярл, даришь пощаду всем этим людям, Вагн Акисон не уйдёт отсюда живым!» И он подбежал и замахнулся секирой, но викинг по имени Скарди, который сидел со связанными ногами за четыре человека от Вагна, покачнулся и упал под ноги Торкелю, и Торкель свалился ничком к ногам Вагна. Тут Вагн схватил секиру Торкеля, взмахнул ей и зарубил Торкеля насмерть. «Я исполнил мой обет наполовину, — промолвил он, — а йомсвикинги всё ещё живы». Норвежцы смеялись ещё больше, а ярл спросил: «Вагн, хочешь, я подарю тебе жизнь?» — «Хочу, — ответил тот, — если мы все её получим». — «Освободить их!» — велел ярл, и это было сделано. Восемнадцать викингов было
