обещал мне помочь кораблями и людьми, когда я выйду в поход против моих родичей в Уппсале. Но пока ни одного корабля не прибыло.
— Не должно быть кровопролития в моём доме во время святого праздника, — промолвил король Харальд. — Ты должен понять это, хоть я и знаю, что тебе не терпится нарушить мир между вами. Ибо отныне я поклоняюсь Христу, который во многом помогает мне, а Христос не допустит никаких раздоров ни в рождественский день, ни в последующие святые дни.
— Меня изгнали из страны, — ответил Стирбьёрн, — и я не могу позволить себе такой роскоши — не нарушать мира, ибо лучше я буду вороном, чем падалью, которой он питается. Но раз я твой гость, я не нарушу мира, какие бы боги ни покровительствовали этому пиру. Ибо ты всегда был мне хорошим свёкром, и у меня не было повода ссориться с тобой. Но у меня есть вести для тебя: твоя дочь Тира умерла. Я бы желал приехать к тебе с более радостными новостями.
— Это воистину печальное известие, — промолвил король Харальд. — Как она умерла?
— Она разозлилась, — ответил Стирбьёрн, — что у меня появилась наложница из Страны вендов. Она была в таком гневе, что начала харкать кровью. Затем она стала чахнуть и вскоре умерла. Во всём остальном она была мне достойной женой.
— Я заметил, — сказал король Харальд, — что молодые не так дорожат жизнью как старики. Но мы не должны позволить, чтобы печаль поселилась в наших сердцах и угнетала нас во время празднования йоля. Так или иначе, у меня осталось дочерей больше, чем мыслей в голове о том, как с ними поступить. Они выйдут замуж лишь за человека знатного рода и знаменитого своими подвигами. Так что тебе недолго придётся оставаться вдовцом, если какая-нибудь из них тебе приглянется. Ты увидишь их всех; я только боюсь, что будет трудно сохранить мир на праздновании йоля, если они проведают, что ты снова холост.
— Кое-что другое занимает меня больше, чем женитьба, — ответил Стирбьёрн, — но мы поговорим об этом позже.
Множество любопытных взоров следило из дверных проёмов и бойниц за Стирбьёрном, когда он направился со своими людьми в баню, ибо ему мало кто оказывал гостеприимство, и он почитался за величайшего из воинов, которые были когда-либо на севере со времён сыновей Рагнара Кожаные Штаны. У него была короткая светлая борода и тусклые голубые глаза, и люди, которые никогда не видели его прежде, перешёптывались с удивлением, находя его чересчур стройным и узковатым в плечах. Ибо все знали, что он обладает такой силой, что рассекает щиты, как ломти хлеба, и разрубает человека в доспехах от шеи до бёдер своим мечом, который зовётся Колыбельная Песнь. Мудрые люди говорили, что ему помогает древняя удача королей Уппсалы, и которая умножает его силы, что бы он ни предпринял, ему всегда сопутствует успех. Но было также известно, что на него пало проклятие его семьи, и именно поэтому он оказался правителем без страны, и именно поэтому он был подвержен приступам тоски и великой печали. Когда его охватывала скорбь, он отдалялся ото всех и просиживал днями, вздыхая и мрачно разговаривая с самим собой. Он никого не подпускал к себе, кроме женщин, расчёсывающих его волосы, да старика с арфой, который подносил ему пиво и играл для него печальную музыку. Но как только приступ тоски оставлял его, он рвался опять выйти в море и сражаться. Тогда он безрассудно закрывал глаза на то, что ему не сопутствует удача в погоде, и доводил до изнеможения сильнейших людей из своего войска.
Итак, его боялись как ни одного другого предводителя на всём севере, как будто он обладал могуществом и величием богов. И были люди, которые верили, что когда-нибудь в будущем, когда он достигнет вершин своей славы, он отправится в Миклагард,[14] увенчает себя императорской короной и победоносно обогнёт край земли на своих грозных кораблях.
Но были и другие, которые утверждали, что видят по его глазам, что он умрёт молодым и несчастливым.
Наконец в пиршественной зале короля Харальда всё было готово к празднованию йоля, и мужчины расселись по своим скамьям. Женщинам не позволялось присутствовать на пире, где все состязались между собой в количестве выпитого пива, ибо король Харальд считал, что и так будет трудно сохранить мир между мужчинами, но если женщины начнут бахвалиться своими кубками, то это будет во много раз тяжелее. Когда все заняли свои места, спальничий короля объявил громким голосом, что по велению Господа Иисуса Христа и короля Харальда отныне в зале должен воцариться мир и пользоваться острыми орудиями можно не иначе как лишь для разрезания пищи. Любой порез, удар или открытая рана, нанесённые оружием, кубком, костью, деревянной утварью, ковшом или сжатым кулаком, будут считаться умышленным убийством, святотатством и непростительным преступлением, и виновный будет брошен в воду с камнем на шее. Всё оружие, кроме ножей, приказано оставлять при входе в зал, и лишь почётным гостям, сидящим за столом короля Харальда, позволяется иметь при себе меч, ибо им полагается держать себя в руках, даже когда они пьяны.
Зал легко вмещал в себя шестьсот человек, и посередине находился стол короля Харальда, за которым сидели тридцать наиболее почётных гостей. Столы остальных гостей тянулись из одного конца зала в другой. Стирбьёрн сидел по правую руку короля Харальда, а епископ Поппо по левую. Напротив сидел король Свейн, и справа от него находился Торкель Высокий, а слева краснолицый, лысый, старый ярл с Малых Островов, которого звали Сибби. Остальные сидели сообразно знатности и происхождению, и король Харальд сам усадил их на эти места. Орм и Токи, хотя и не считались великими вождями, получили места более почётные, чем они могли ожидать, ибо король Харальд был благодарен им за колокол и, кроме того, восхищён висами Токи. Итак, Орма занимал
Место через три сиденья от епископа, а Токи через четыре, так как Орм попросил короля усадить его рядом с Токи на случай, если последний перепьёт вина и сделается опасен. Напротив них за столом сидели люди короля Свейна.
Епископ принялся читать молитву, но король Харальд приказал ему поскорее закончить. Затем они три раза подняли
