Директор становится за своим столом и, не садясь, как человек, у которого много дел и мало времени, и, чтобы успеть, он должен делать все в быстром и четком темпе, без лишних проволочек, оглядывает нас, сидящих в ряд на стульях и в то же время как бы находящихся перед ним в строю. По взгляду его видно, что его интересуем не мы сами, как таковые, а наше количество. Он стоит выпрямленно, прямизна и гибкость его длинного худого тела особые – стального прута. Я впервые вижу нашего директора так близко и так подробно его разглядываю. Уже за одну такую выправку, стать, цепкий, насквозь проникающий взгляд темных, вваленных, окруженных тенью глаз, магнитно-электрический ток, который от него как бы исходит, властно подчиняя, электризуя людей, – ей-богу, стоило бы дать ему золотые погоны на его щегольской, с иголочки, китель, их явно не хватает на его плечах…
– Все? – спрашивает он.
– Двое работали в ночную, за ними послали на дом. Придут – я им отдельно объясню, – отвечает Лачинов.
– Хорошо! – говорит директор. – Так вот, товарищи… – Он смотрит на нас, рабочих, и говорит так, что с первых же его слов мы понимаем, его речь – не только его собственная, но совместное, общее обращение к нам всех, кто с ним вошел. – Завод командирует вас в прифронтовую зону. Поедете в расположение нашей подшефной дивизии, с которой у нас дружба, обмен письмами, куда мы посылаем праздничные подарки. В Октябрьские дни туда даже ездила в гости наша делегация. В дивизии немало наших горожан, есть даже наши заводские товарищи, так что прием вам будет хороший. Дело в том, что завод задыхается без станков, оборудования, инструментов. В городе прибавилось людей, есть приток рабочих рук, подрастают мальчишки, открылось новое ремесленное училище, через пару-тройку месяцев эти ребята могли бы уже прийти нам на помощь. Можно значительно поднять производительность, а станков, инструментов не хватает. Наши войска, как вы знаете, уже несколько месяцев успешно наступают, на ряде направлений продвигаются и сейчас, несмотря на суровые зимние условия, освобождена вся Брянщина, войска наши уже за Киевом, на правом берегу Днепра, вошли уже в Белоруссию. Среди трофеев – эшелоны с оборудованием наших заводов, которое немцы увозили к себе, в Германию, да не успели. Машины, станки, сырье. У нас есть договоренность с высшими инстанциями, некоторую часть этого оборудования дают нам. Ваша задача – погрузить и привезти сюда. Задача, как сами понимаете, для завода архиважная, скажу откровенно – важнее сейчас у нас ничего нет. Мы даже на такое идем, как видите, снимаем вас с рабочих мест. Мальчишек пока поставим, ремесленников. Но иначе нельзя. Это дело надо обязательно сделать. В конечном счете – это рост нашей продукции, помощи фронтовикам вооружением и боеприпасами, новые, еще более мощные удары по врагу, скорейший его разгром и полная победа. То, что все мы так ждем… В вас мы уверены, подобрали самых надежных, почти все фронтовики, народ закаленный, во фронтовой полосе, я думаю, «мама» при виде «юнкерса» никто не закричит и голову не потеряет. Суть задачи ясна?
Директор в упор смотрит на нас. Ощущение такое – каждому в глаза.
– Ясна! – отвечают два-три голоса из нашей группы.
– Отлично. Теперь конкретно. Старший группы – инженер Лачинов. Вот он, вы его знаете. Тоже фронтовик. Старший лейтенант, бывший командир инженерно-саперной роты.
– Кавалер ордена Красной Звезды, – подсказывает секретарь парткома.
– С вами едет товарищ Апресян Илья Миронович, вам хорошо известный, на него возложены обязанности обеспечения вашей группы всем необходимым. Я знаю, с одеждой, обувью не у всех благополучно, дорога дальняя, работать придется на морозе. Завод выделяет каждому по паре валенок, стеганку и ватные брюки, по две пары теплых рукавиц. Порвется, скажем, или потеряется одна, так чтобы не остаться с голыми руками. Из продовольствия – пять килограммов сухарей на каждого, пять банок свиной тушенки, по двадцать пачек гречневого и горохового супового концентрата. Что еще можем дать, Илья Миронович, вы обещали подумать?
Апресян встает со стула.
– Еще по кило сахару, по шестьсот грамм свиного сала. Сухой компот, целый мешок на всех, килограмм двенадцать. Можно варить, можно и так жевать, витамины, для организма очень полезная вещь…
– Запасов этих, конечно, на все время не хватит, но там, на месте, наши подшефные подбросят вам харчишек. Илья Миронович позаботится об этом. Голодными, могу поручиться, не будете. Ехать сегодня. Сбор на вокзале в половине седьмого. Поезд отходит ровно в семь. Такая срочность с выездом потому, что пущен новый пассажирский поезд как раз в нужном направлении. Следующий рейс только через четыре дня. Нельзя нам столько времени впустую терять. Сейчас на складе получите обмундирование, Илья Миронович отведет вас, продукты доставим на вокзал, разделите после сами. Там же, на вокзале, товарищ Лачинов раздаст вам командировочные документы и деньги. До вечера у каждого свободное время для сборов и оформления домашних, семейных дел. Кому что не ясно – задавайте вопросы.
Речь директора продолжалась минуты четыре. Наступила тишина. Он стоял, ждал, наш ряд у стены сидел застыло и молча. Спрашивать было нечего. Сказано было все, с исчерпывающей полнотой.
– Вопросов, я так понимаю, нет… – сказал секретарь парткома и встал. – Может быть, несколько слов напутствия?
– Не надо, – сказал директор. – Не будем отнимать у них время. Не дети. Получайте одежду, собирайтесь, готовьтесь. Да, вот что, я совсем упустил. Надо было бы сказать это в самом начале. Поскольку командировка непосредственно в зону фронта и есть известный риск, опасность, мы никого не посылаем насильно. Дело это совершенно добровольное. Кто не желает ехать – может отказаться. Без всякого стыда. Вы фронтовики, солдатскую службу свою исполнили честно, вернулись с ранениями. Но то был ваш гражданский, патриотический долг, священная обязанность защищать Родину, а это совсем другое дело, командировка от завода. Давайте по чистой совести: у кого нет желания ехать?
Никто не шелохнулся.
– А на какой фронт? – спросил крупный, рябоватый парень в прожженном во многих местах комбинезоне. Должно быть – литейщик, именно у них так страдает одежда.
– Не будем сейчас это называть, узнаете в дороге, в нужное время. А вас это по какой причине интересует?
– Приятней было бы туда, где потише. Где пушки не стреляют, самолеты не летают… – с серьезным видом подал голос кругленький Илья Миронович, как бы говоря лично от себя и в то же время выражая ту сокровенную мысль, что была в вопросе парня.
По лицам поползли улыбки. Кто-то даже вслух хохотнул.
– Да нет, я не потому… – смутился и заерзал на стуле парень из литейного. – Может, довелось бы свою часть повидать, дружков…
15
Сборы мои недолгие. Я переодеваюсь, натягиваю ватные штаны, валенки, стеганку. Поверх стеганки – шинель. Тесновато. Ничего, обомнется. Зато теперь никакой мороз не страшен. Придется ехать на тормозной площадке, на открытой платформе – и это вытерплю. Кирзовые свои сапоги беру с собою, укладываю в вещевой мешок. Зима – она коварная, всякое может выкинуть. Вдруг оттепель – тогда что, хлюпать по лужам в валенках?
– Финочку мне фрицевскую привези. Была у меня, да смыли…
– А мне зажигалку! Этих трофеев на фронте теперь завались! – просят мои товарищи по комнате.
Они откровенно завидуют мне и Гаврюшке. Не потому, что соблазнительно обзавестись трофейными ножами, зажигалками. Потому, что мы увидим нашу армию наступающей, в победном движении на запад. Никто из них такого не видел, хотя все побывали на фронтах. Но – в сорок первом, сорок втором, в отступлении, оборонительных боях у Ленинграда, под Москвой, на Волге.
Увязываю вещмешок. Кроме сапог в нем ещё котелок, ложка. Он совсем легок.
Вот и все, я готов, все мои сборы, «домашние дела»…
Впрочем, есть еще одно…
Я добираюсь до ближнего почтового отделения, звоню по телефону на швейную фабрику. Попадаю не на ту. Звоню снова. Сквозь треск мне отвечает невнятный женский голос. Прошу позвать Киру.
– Кого? Киру? Какую Киру? Фамилия?
Фамилия! Черт побери, ведь я не знаю Кириной фамилии!
Я объясняю, как могу, описываю ее внешность. Далекий, пропадающий в шуме, треске голос сердится:
– Да они у нас все молоденькие, сто двадцать человек в смене. Не знаю, какая вам Кира нужна!
Трубка на том конце повешена.
Мысленно я произношу несколько самых забористых слов по адресу говорившей со мной тетки.
В запасе еще есть время.
Хромая больше обычного, как всегда, когда спешу, добираюсь до трамвая, еду.
Надо пересечь весь город, фабрика – на другом его конце.
В проходной – багроволицая охранница, в полушубке, с револьверной кобурой на поясе.
– А-а, так это ты, голубок, голову мне морочил! – говорит она, едва я открываю рот. – Что ж это ты, друг ситцевый, девок наших обхаживаешь, хоть бы уж фамилии спрашивал! Нехорошо так, голубок!
