Спасибо кагетам, новую шайку, поменьше и послабей первой, не втоптали в конский навоз лишь потому, что в забитом всяческим хламом дворике навоза не оказалось. Старые плетеные стулья были в изобилии, как и корзины, и какие-то бочки, а вот навоз — извините… Взмокший во время схватки Робер мотнул головой, пытаясь отбросить со лба липнущие лохмы. Громкий хлопок где-то за спиной заставил вздрогнуть, шею и плечи обдало жаром, и стало совсем светло. Слишком светло.
Крики сзади, но повернуться, поглядеть, что там, нельзя, новая, уже третья, волна ощеренных, с безумными глазами, рож накатывает на южан и кагетов.
— Сэйчас! — вопит союзник, крестя саблей багровую ночь. — Нада! Ых!
— Воистину!
Уклониться, ударить, нырнуть в сторону, подставив врага под клинок Бурразова верзилы, самому проткнуть бок одному из навалившихся на Жильбера дезертиров и опять уклониться… Булькая разрубленным горлом, голый по пояс разбойник валится под ноги, рядом стучат клинки, но глянуть по сторонам теперь можно.
— Разрубленный Змей!
Кругом горело все, с треском и шипением, выплевывая стайки искр. Уже знакомый хлопок, струя пламени бьет в груду стульев, и те вспыхивают, словно солома, да по сути они солома и есть. Кое-как сваленная куча рушится, будто в страхе разбегаются четвероногие огненные твари. Пламя рычит и машет башкой, норовя перепрыгнуть с мертвого дерева на пока живой тополь.
— Монсеньор!
— Жильбер, спокойно. Отходим. Туда… К Бурразу.
Бесноватые больше не лезут — даже до них доперло… Теперь с этой стороны лишь пожар, то есть со всех сторон. Кагетский гигант опускает саблю и что-то шепчет. Молится? Робер тоже б молился, если б знал кому.
— Создатель, — будто в ответ стонет тоненький голос, то ли незнакомый, то ли изменившийся до невозможности, — как же это?.. Как…
— Масло… или что-то похожее… — Не потерявший голову Бурраз тыкает саблей в смыкающееся жаркое кольцо. — Бочки стояли у забора… Зарубил бы дураков.
— Если уже не зарубили…
Счастье, что вдоль забора — водосток, не будь его, горящая дрянь залила бы двор, но это лишь отсрочка. Воздух уже обжигал и при этом ещё и страшно вонял, начинали слезиться глаза. Пожар наступал, люди пятились к единственной еще не объятой пламенем стене. Без дверей, но это поправимо…
— Влезть можно, а там по крыше, и назад…
— Леворукий!
Из окошка прямо над головой высунулся веселенький огненный язычок, приветливо помахал и скрылся. Чтобы тут же появиться в компании нескольких приятелей. Вот ведь…
3
— Где я смогу найти Констанса Капуль-Гизайля?
— У него… — Марианна отвечала бездумно, как музыкальная шкатулка, — открыли, заиграла. — Там, куда мы поедем…
— Отлично, — бодро заявила графиня. — Я объясню вашему супругу, что он может за вас не тревожиться, этим займемся мы с регентом. Я имею в виду герцога Алву, который вам очень обязан.
Пустые глаза, в которых если что и живо, то дальний пожар. Ей нет дела до Росио, ей нет дела даже до собственного развода, только до огня, в котором сейчас мечется ее Проэмперадор.
— Все потомство Анри-Гийома эсператисты, а вы?
— Я давно не думаю о Создателе.
— Не думать о Создателе просто, трудно не принадлежать ни к одной из церквей.
— Я как все… Подданная Талига.
— Значит, согласно договору, подписанному Левием и Катариной как регентом и главой олларианской Церкви, вы вправе перейти в эсператизм. Если не думать о Создателе, это труда не составит, а кардинал может сочетать браком эсператисту с эсператистом без предварительного оглашения. Что до вашего развода… Прошу меня простить, но имел ли место сам брак?
— Однажды, — лицо Марианны стало осмысленным, — когда Коко решил, что из меня получается дама… Вы говорите о свадьбе, потому что Оллария горит и Робер там?
Как же они похожи, Ро и эта женщина! Вот так и находят свое счастье — или беду, если смерть отгрызает от души половину, только последний сын Жозины уцелеет! Судьба, она кошка, змея, волчица, но не ызарг же…
— Оллария горит. — Арлетта взяла баронессу за руку. — Робер там, Левий и прорва народа тоже, и что? Это отменяет жизнь? Как бы не так, это ее лишь подхлестывает, а ваш Коко слишком любит мрамор и бронзу, чтобы заботиться о женщине. Серьги он подобрать может, но и только…
— Сударыня, — Марианна вымученно улыбнулась, — барон женился на мне, когда я к желтому надела гагаты.
— Не янтарь и не рубины? — Графиня наконец перевела дух. — Неожиданно… Увы, желтое мне не к лицу уже лет десять, а ведь было время! Вы что-то хотите сказать?
— Я не думала, что мать… мать…
— Графа Савиньяка? И как вы его находите? Только без прикрас, дифирамбами я сыта по горло.
— Вы хотите…
— Я хочу перемыть кости моему старшему старшему. Было бы неплохо понять, к чему ведет союз Волн и Молний.
4
— Если крыша провалится… — начал Робер и запнулся. Представлять, что будет дальше, не хотелось, а другого выхода из огненной ловушки он не видел. Только через крышу в соседний двор, где хотя бы нет бочек с горючей дрянью.
— Нельзя терять времени. — А сколько они уже потеряли, пялясь на несчастный тополь, который, в отличие от людей, мог лишь стоять и ждать огня? — Жильбер, очнись. Проверь раненых, тех, кого нужно тащить.
Адъютант отвел глаза от чего-то, видимого лишь ему, и метнулся к темным грудкам в центре двора. Чем дольше они провозятся, тем меньше шансов, но гнать людей в огонь…
— Пятеро, Монсеньор.
Пятеро не способных идти, не то что лезть на стену. И при них восьмеро южан, шестеро стражников и кагеты Бурраза, тоже полдюжины.
— Не думал, — казарон смотрел то ли на странно высокую трубу, то ли на багровое небо, — о таком нет, не думал… Ты легче, иди первым.
— Согласен.
— Раненых надо добить. Твои — моих, мои — твоих, но ты не жди.
Все верно, но это он должен сделать сам, а Жильбер ещё легче и пока что не забыл, как гонять на замковых крышах голубей.
— Сэц-Ариж! — Да!
— Полезешь первым, проверишь, надежно ли. — А у тебя ещё одно дело, у тебя и кинжала Мильжи. — Справишься?
— Монсеньор!!!
Нет, это не обида, не протест, не укор… Счастье?!
— Монсеньор, сзади! Смотрите, да смотрите же!
Никто не молился, но пламя опало, и как раз в том месте, где калитка! Не исчезло совсем, но притихло, будто его сбили гигантским плащом. Можно проскочить, хоть и опалив одежду.
— Бурраз-ло… К кошкам, теперь первым ты и твои…
— Нет.
— Да. — Горы, закат, розы… Давно умерший казар, давно убитый казарон. — Да… Вдруг там еще есть… бацуты кошачьи!
Поняли, даже верзила. Ну и хвала Леворукому!
— Эгей! Первыми — кагеты, потом несем раненых.
— Монсеньор, вы должны…
— Заткнись.
Воды бы им, облиться перед броском! Той самой, что поет в покинутом парке, той, что качала цветы в колодце… А пламя пятится, отмахиваясь рыжими лапами, не рискуя вцепиться в огромного кагета. Черная тень, взмахнув поймавшим алый сполох клинком, бросается в черно-красную дыру, как в бой, исчезает, и тут же в проход кидается следующий. Господин посол.
5
Пьетро с Джанисом раздобыли двуколку и пару разномастных крепких лошадок.
— Вы с баронессой сядете в экипаж, — без обиняков объявил монашек, — я — на запряжную лошадь, на второй поедет Джанис. Если потребуется, лошадей поменяем.
— Хорошо, — согласилась вышедшая на шум к калитке Арлетта. — Что в городе?
— Неутешительно, — не стал юлить Пьетро. Странное словечко напомнило графине, что перед ней все-таки церковник. — Люди бегут. В ближнем предместье начинается безобразие, дальше мы не ходили… Нам лучше поспешить.
— Пожалуй. — Арлетта погладила верховую лошадку по бархатистой морде. — Кем были их хозяева?
— Кто ж их знает, — усмехнулся поигрывавший вожжами Джанис. — В Закат мы турнули мародеров… Лежат вместе с награбленным барахлом, барахло в крови.
— Трудно было?
«Тень» пожал плечами, дескать, и не такое видели, Пьетро понял лучше.
— Вы ждали, что мы кого-нибудь приведем?
— Нет, — честно призналась графиня. — Тот, кто меня вам навязал, не теряет времени, когда оно дорого, и мы уже проходили мимо криков. Вечером. Я приведу баронессу и заберу свой узел.
Жесткая трава негромко и ласково шуршала, зарево осталось за спиной, впереди были ночь и звездное небо, часть которого загораживал дом. На его пороге лежала Марианна, и Арлетта сразу поняла, что герцогиней Эпинэ станет другая. Если, конечно, в Талиге еще останутся Иноходцы. Если, конечно, еще останется Талиг…
— Вы не ожидали? — Значит, Пьетро ее провожал, а она отвлеклась на созвездия и не заметила.
— Нет. Она хотела жить, и здесь не должно быть ядовитых змей.
