— Да. Я все устрою.
— Ты… устроишь?
Он поднял на нее взгляд, в глубине его глаз пылал огонь.
— Да, устрою.
Его пальцы двинулись дальше по ее бедру; они оставляли за собой жар, и ей казалось, что огонь струился по ее жилам.
— А где мы поженимся? В церкви?
— В приходской церкви. Недалеко от моего дома. Тебе понравится.
Он коснулся ее колена, и жар тотчас перешел туда.
— Эванджелина, ты католичка?
— Нет, англиканская церковь… — выдохнула она.
— Отлично. Патер Болдуин — бывший англиканский викарий. До тех пор пока мы будем избегать дискуссий о политике, все у нас с ним будет хорошо.
«Холодно рассуждать о викариях, когда он касается моего обнаженного тела…» — промелькнуло у Эванджелины.
— Но почему мы должны избегать разговоров о политике? — Она всхлипнула, когда он провел ногтем большого пальца по складочке у нее под коленом.
— Потому что Болдуин — ужасный зануда в этом вопросе. В Америку он перебрался из-за махинаций в англиканской церкви.
Его пальцы снова двинулись по ее бедру и приблизились к горячему пульсирующему лону, увлажнившемуся от желания.
— Но ведь махинации есть повсюду, — добавил Остин.
— Повсюду?
— Да.
Он провел пальцами по завиткам волос меж ее ног. У Эванджелины перехватило дыхание, и тело ее выгнулось, приподнимаясь ему навстречу.
Его губы раздвинулись в улыбке.
— Нравится?
— О да!.. А тебе?
В темноте каюты раздался его теплый смешок.
— И мне тоже. — Остин снова погладил ее живот. — Я касался самого тонкого из шелков. В Китае я трогал нежнейший шелк. Но ничто не может сравниться… вот с этим. — Он погладил выпуклость ее груди. — Да-да, ничто не сравнится.
— Ммм… Ты, должно быть, преувеличиваешь. Моя кожа не может быть такой же, как тончайший шелк.
— Уверяю тебя, может.
Она протянула руки и раздвинула полы его льняной рубахи. Под ней не было ничего — только он сам. Его улыбка стала еще шире, когда она запустила руку туда, к его теплому телу. Мышцы у него на груди поднимались и опадали под ее прикосновениями, но при этом он оставался неподвижным — словно боялся спугнуть ее.
— А твоя кожа на ощупь как… — Эванджелина помолчала, подыскивая подходящее слово. — Она как атлас. Мне нравится прикасаться к ней.
— Мне тоже нравится, когда ты касаешься меня.
Она провела рукой пониже, по его животу. Когда же рука ее скользнула еще ниже, из горла Остина вырвался стон.
— О, Эванджелина!.. Ведь ты совершенно невинная. Даже не представляю, как раньше я мог думать иначе.
Она подняла голову и взглянула на него с удивлением:
— Но почему ты думал иначе?
— Потому что в первый вечер ты вошла сюда и принялась расстегивать свой корсаж у меня под носом.
— Мисс Адамс велела мне сделать так. Она сказала, что это привлечет твое внимание.
— О, черт!.. Да, это привлекло мое внимание. Ты была тогда обворожительной. И очевидно, ты не имела ничего против того, чтобы показать мне все свои прелести. А я был готов лишить тебя невинности… Господи, помоги мне!
— Был готов?..
— Да, разумеется. А ты разве закричала, разве ударила меня? Нет, ты пришла в мои объятия и позволила мне касаться тебя, как делаешь это теперь.
Она обвела пальцем его сосок, и он снова застонал. А ей вдруг стало интересно, почувствовал ли Остин ту же жаркую напряженность, какую чувствовала она.
Наклонившись, она провела языком по его соску, и он в очередной раз застонал.
— Прекрати, моя сирена. Ты меня погубишь.
— Погублю тебя? — Она откинулась назад и провела пальцами по его животу.
Остин схватил ее за руку.
— Позволь мне, моя сирена…
— Что именно?
Вместо ответа он наклонился над ней и лизнул ложбинку между ее грудей.
Она громко застонала, теперь по-настоящему осознав, что такое огонь страсти. А он лизнул ее сосок, затем легонько прикусил его.
Эванджелина вскрикнула и упала навзничь на койку. Остин тотчас же лег на нее и снова прикусил ее сосок.
«Ах, я, наверное, сошла с ума, если мне это нравится», — подумала Эванджелина. Она выгнулась дугой и простонала:
— О Боже, Остин…
Его губы коснулись ее груди.
— Ты хотела что-то сказать?
— Я… Мне хотелось бы поехать в Китай.
Он поднял голову. Глаза его сверкали как темное пламя.
— Да?.. И что бы ты там делала?
— Не знаю. Все, что ты скажешь, думаю.
Он опустил голову и провел языком по ее животу.
— И я был бы там с тобой?
Она прерывисто вздохнула, когда его язык скользнул ниже.
— Если мы собираемся пожениться, то сомнительно, что я могла бы сбежать в Китай без тебя, правда ведь?
Остин снова поднял голову.
— Когда я женюсь на тебе, я не буду спускать с тебя глаз.
— Но…
— Но — что? — Голос его стал суровым.
— Это будет довольно непрактично, разве нет? То есть я хочу сказать… Если ты захочешь снова поступить на корабль, тебя же не будет рядом, чтобы наблюдать за мной, верно? Если только ты не возьмешь меня с собой. — Она искоса взглянула на него. Взглянула с тайной надеждой.
— Конечно, не возьму. Одного рейса с тобой, сирена, достаточно, чтобы свести с ума любого мужчину.
Он опустил голову, вновь обжигая ее своим дыханием и своими ласками.
О, ей этого не вынести! Сердце Эванджелины бешено колотилось, а дыхание стало прерывистым.
Он лизнул ее лоно, и она пронзительно вскрикнула, но тотчас зажала рот ладонью. Он же не собирается продолжать?.. Его ласки воспламенили ее, и она… Ах, она такая порочная!
Но Остин продолжил ее ласкать, и она, ухватившись за простыню, тихонько всхлипнула.
Тут он наконец остановился и сказал:
— Сирена, ты меня хочешь.
— Разве? — прошептала она.
Он чуть отстранился.
— Твое тело хочет. Так же как мое тело хочет тебя.
Остин стянул с себя рубаху, затем, поднявшись с койки, потянулся к пуговицам на штанах.
Она должна отвести взгляд. Мисс Пейн отвела бы.
Но мисс Пейн тотчас исчезла из ее памяти.
А пуговицы расстегивались одна за другой. Под брюками же у него ничего не было, и в следующее мгновение она увидела восставшую мужскую плоть в окружении жестких темных волос. Ей очень хотелось прикоснуться кончиком пальца к этому толстому длинному стволу, но она, сдержавшись, еще крепче сжала простыню.
А Остин засмеялся; казалось, что-то его очень развеселило.
А может, потерять сознание? Может, доказать, что она не такая уж порочная? Но если она потеряет сознание, то пропустит что-то интересное.
Отбросив в сторону свои брюки, Остин вернулся на койку и, протянув руку к одеялу, стащил его на пол. Прохладный воздух коснулся ног Эванджелины, и она невольно вздрогнула.
