Ее волосы казались такими теплыми под его руками. И Остин, взлохматив их, запустил пальцы в шелковистую массу. Он наклонился, прижался щекой к ее щеке и тихо проговорил:
— Твоя песня, сирена, вернула меня к жизни, когда я тонул. Теперь дай мне почувствовать себя живым.
Он распахнул свое одеяло, и Эванджелина тут же отвела глаза. Но потом, как будто не могла справиться с собой, все же посмотрела на него.
Ее лицо запылало, а он засмеялся. Невинная, а такая чувственная! Он обнял ее и привлек к груди, окутав одеялом ее и себя. И тотчас же ее теплые руки легли ему на спину. Полностью одетая, она прильнула к его обнаженному телу, стараясь прижаться к нему покрепче.
— Эванджелина, — пробормотал он в ее волосы. — Ты так приятно пахнешь…
Ее руки задвигались, разжигая в нем огонь.
— Ты все еще холодный. Твоя кожа как лед.
— Так согрей меня, моя сирена.
Горячими ладонями она принялась поглаживать его, но ее движения были медленные, неуверенные. Она провела руками по спине Остина и вдруг нахмурилась, как будто пыталась сосредоточиться. А он, закрыв глаза, прижался лбом к ее лбу.
— Как приятно чувствовать тебя, моя сирена…
И тут черная вода нахлынула на него, поглотила, утаскивая от прелестного создания, которое он держал в своих объятиях. Легкие его сжались, он задыхался, сердце ж колотилось как сумасшедшее.
Остин громко вздохнул и открыл глаза.
— С тобой все в порядке? — спросила Эванджелина. Она смотрела на него с беспокойством.
Высвободившись из ее объятия, он прохрипел:
— Да, в порядке… — Он снова привлек ее к себе. — Со мной все будет хорошо. Только не дай мне утонуть, Эванджелина.
Она ничего не ответила, но ее руки снова обхватили его. Остин положил голову ей на плечо, но на сей раз не закрыл глаза — он смотрел на ее изящную белую шею и на шелковистый локон, спускающийся по ее плечу. Он любовался ею и вдыхал ее чудесный запах. О, она была… настоящая, необычайно теплая в его объятиях.
Остин положил руку на спину девушки и еще крепче прижал ее к себе. Ее бедро тотчас прижалось к его восставшей плоти, отчего сердце у него забилось быстрее.
Ее губы коснулись его влажных волос, и она шепнула:
— Тебе нужно поспать.
Он покачал головой:
— Нет-нет. Когда я закрываю глаза, то вижу воду. И она меня забирает. Я не хочу спать. Мне это будет сниться…
Эванджелина повернула голову так, чтобы ее губы оказались поближе к его губам. Холодные стекла ее очков коснулись его лба.
— И все-таки тебе нужно отдохнуть. Ложись. Ты дрожишь от холода.
Но возможно, это была дрожь желания — горячая кровь струилась по его жилам.
Он поднял голову и отвел локон с ее лба.
— Останься со мной.
Она посмотрела на него с тревогой, но тут же кивнула:
— Ладно, хорошо.
Остин осторожно снял с нее очки и положил их на стол позади нее. Затем наклонился и провел губами по ее лбу, стирая морщинку. После чего взял за руку и повел к койке.
Ноги Эванджелины дрожали, когда она шла следом за Остином. А он, наклонившись, сдернул с кровати покрывало. Одеяло соскользнуло с его плеча, и обнажилась почти вся спина.
Эванджелина как завороженная смотрела на его мышцы, перекатывавшиеся под кожей. Какой же он сильный!.. И все-таки, когда он сказал ей, чтобы она с ним осталась, голос у него дрожал.
Остин взбил подушки и с улыбкой посмотрел на девушку:
— Мне будет очень тепло с тобой.
Сердце Эванджелины на мгновение остановилось.
— Койка… слишком узкая.
Он сел на постель и снова улыбнулся:
— Если мы будем лежать рядом, то да.
Тут она заметила царапины на его плечах и спине, как будто кто-то — Олбрайт? — дрался с ним. Когда он снова посмотрел на нее, в темной глубине его глаз она прочитала желание, но также и страх.
Она протянула руку и провела по темной полосе на его плече. Он вздрогнул — как будто это легчайшее прикосновение доставило ему боль.
— Это нужно перевязать.
— Потом. — Он крепко схватил ее за запястье. — Сейчас мне нужно лекарство для души. А остальное подождет.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал ладонь.
— Что ты хочешь… чтобы я сделала? — Ее губы едва шевелились.
Он коснулся крючка у нее на корсаже.
— Сними вот это.
Ей стало ужасно жарко, особенно между ног. Ах, мисс Пейн было бы стыдно за нее…
Эванджелина расстегнула верхний крючок, потом перешла к следующему. И, как ни странно, руки у нее совсем не дрожали, не то что в первый раз, когда она пришла соблазнять Остина по заданию Анны.
Эванджелина осторожно отстегнула корсаж от юбки, и тускло-коричневая ткань упала на пол (косточки в корсаже служили ей корсетом, и теперь ее груди были свободны под сорочкой). Затем она развязала тесемки, удерживающие ее юбку, и юбка упала на пол. И ей вдруг показалось, что она сбросила кокон — скучную жизнь старой девы — и вылупилась из скорлупы, чтобы расправить крылья и взлететь к новой жизни, полететь в объятия мужчины, смотревшего на нее горящими глазами.
Она отправила на пол свою нижнюю юбку вслед за верхней, потом развязала ленточки рубашки.
Грудь Остина бурно вздымалась и опускалась. Когда же рубашка соскользнула с ее тела, он прохрипел:
— О, моя сирена!.. Перед твоей красотой я лишаюсь сил.
Она в смущении пробормотала:
— Но я… Я совсем не красивая. И слишком тощая к тому же.
— Кто тебе это сказал? Я вызову его на дуэль.
— Ну… почти все так говорили. Всю мою жизнь.
— Тебя обманывали.
Он снова поцеловал ее, и Эванджелина закрыла глаза.
С детства она мечтала о мужчине, который посмотрит на нее и сочтет ее красивой. Превратившись из девочки в девушку, она оставила свои детские фантазии, осознав, что ее худоба, непокорные волосы и очки никогда не привлекут внимания мужчин. И ей никогда даже не снилось, что такой мужчина, как Остин, посмотрит на нее и назовет красивой.
Открыв глаза, она посмотрела на шрам у него на скуле, сейчас особенно, отчетливый. Наклонившись, Эванджелина сделала то, что ей давно уже хотелось сделать — с того вечера, когда она пришла в его каюту по приказу Анны Адамс. Она провела по шраму языком — и тут же почувствовала, что оказалась у Остина на коленях.
— Мне снять… ботинки? — прошептала она.
Его губы искривились в улыбке.
— Это было бы разумно.
Он держал ее за бедра, пока она, склонившись, расшнуровывала ботинки и стягивала их.
И тут ее вдруг охватило чудесное чувство свободы. Она, голая, сидела на коленях мужчины и не испытывала ни капельки смущения. Вместо этого ее заполнило чувство радости, пугающее и изумительное одновременно.
