Пухлощекий программист с модной бороденкой, сидевший напротив меня, начальнически выговаривал самому Фирдману, а наш добрейший и тишайший сосед Евгений Иванович, расхрабрившись во хмелю, втолковывал Трофимову некие прописи. Я прислушался.
— …Оттого, что официальная наука нос воротит от психодинамического поля, оно никуда не делось, Алексей Николаич! — воинственно напирал сосед. — Это же истинное мракобесие — думать, будто гипнотизер словами внушает! Нонсенс полнейший, средневековая вера в заклинания! Не-ет, тот же Мессинг воспринимал пси-хо-поле человека!
— Да что вы мне словами внушаете? У нас, вон, в цеху военпред есть! — контратаковал Трофимов. — Так из него это ваше психополе прет, как вода из брандспойта!
Я насторожился.
— Военпред? — Евгений Иванович непонимающе дернул бровью.
— А вы что думаете, военным не нужны микросхемы? — хихикнул пьяненький начальник цеха. — Да они вообще, будь их воля, всё под себя загребли бы! Хотя на нашего грех жаловаться, мужик классный. Правда, есть в нем нечто такое… — он неопределенно повертел ладонью, словно лампочку выкручивая, и вздохнул. — А что вы хотите? Его еще в детдоме обидели — один раз и на всю жизнь! Имя вписали… Знаете, какое? Дик! Представляете? Дик Владимирович Сухов! Как обозвали! М-м… О чем бишь я? А! Когда у Сухова настроение портится, приборы как с ума сходят, вместо данных погоду показывают! Да я сам однажды… Прошлым летом, что ли? Ну, да! Короче, выходит наш военпред с проходной, надевает темные очки… Да как сорвет их, как закинет в кусты! Чего это он, думаю? Подобрал я те очки — обычные, от солнца. Только на темных стеклышках — прозрачные, такие, пятнышки, как раз посередке, напротив зрачков… Ну, будто протаяла чернота от взгляда!
— Во-от! — многозначительно затянул сосед. — Николаич! Тяпнем за психополе!
— Тяпнем, Иваныч!
Радостно цокнули рюмки. А я почуял, как холодок по спине сквозанул. Эти «проталинки» мне знакомы… Сам такие оставлял не раз. Пугался, ломал очки, избавлялся, как преступник от улик…
…Никем не замеченный, явился Старос. Расплылся в своей разбойничьей ухмылке, широко раскинул руки, готовый обнять всех сразу.
— О-о-о! Штрафную шефу! — был общий глас. — С горкой!
Сидел я, как всегда, с краю, поэтому ускользнул незаметно, пока всей компанией спаивали Филиппа Георгиевича.
«И нет мне покоя…» — мелькнуло в голове.
Тревоги и ожидания ворвались в душу, как студеный ветер — в натопленную избу, выхолаживая, выметая уют… И замещая духоту морозной свежестью.
* * *
Завечерело. Крадучись, вытянулись тени, сливаясь в зыбкий сумрак. Зажглись фонари вдоль аллеи, и тьма, таившаяся в закоулках, сразу надвинулась, густея синевой. С берега Черного озера наплывала музыка. Узнавался мотив Таривердиева — умел человек скрывать улыбку в печальных нотах.
Зеленоград накрыла удивительная теплынь. Я стоял на просторной лоджии, пока не загроможденной лыжами и великами, и дышал воздухом нового ПМЖ. Из гостиной наплывал застольный галдеж — саундтрек импровизированного новоселья.
— Миша, простынешь! — мама выглянула из окна кухни.
— Да тут тепло…
— Накинь курточку, накинь… Вот, держи.
Я не стал спорить, набросил на плечи шуршащую болонью. Досмеиваясь, на лоджию шагнул Старос.
— Дышишь? — бодро поинтересовался он. — Right! Тут воздух, как на даче. — Филипп Георгиевич пришатнулся, и спросил вполголоса: — Проблемы были?
— Были, — не стал я скрывать. — Да сплыли.
— O`key… — вытолкнул Старос. — Проблемы тонизируют и закаляют, хе-хе… Питер говорил, ты новый язык сочиняешь? «Турбо Паскаль»?
— Сочиняю, — признался я. — Да там не одно программирование, там, как в справочниках пишут, «интегрированная среда разработки ПО». А работы… Начать и кончить! Хорошо, если к Новому году до ума доведу.
— Не спеши, Миша, — серьезно сказал Филипп Георгиевич. — Вылизывай, отделывай… Пусть весь компьютерный мир «болтает» на «турбированном» Паскале! Кстати, ты в курсе, что «Ампару» Штаты закупают? Сетевухи улетают махом!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Подождите, подождите… — отчетливо удивился я. — Уже?!
— Уже, Миша, уже! — рассмеялся Старос. — Канторович — голова! Собрал команду обыкновенных гениев, раздал им компы, и алгоритм для УДН-48 — вот! — он щелкнул пальцами. — Wow! Это победа из тех, о которых не пишут, потому что уважаемая публика ни черта в такой виктории не смыслит. Главное, здание Центра сертификации только строится, а работа идет полным ходом! Это так по-советски, что просто — wow!
— Здорово… — затянул я. — Это здорово… А проц?
— Дело на мази! — щегольнул словцом визави. — К концу лета запустим в серию.
В потемках у Староса — низенького, полноватого, усатого, — ярче всего пробивалось греческое происхождение. Ему бы еще феску на голову, да серьгу в ухо — вылитый контрабандист! Или пират.
— Филипп Георгиевич… — заныл я, подлащиваясь. — На экскурсию хочу! В цех гибридных микросхем! И чтобы в чистую комнату процессоров!
— No problems! — хохотнул «контрабандист». — Подходи завтра с утра. Я скажу Трофимову, чтобы человека к тебе прикрепил… Так… — задумался он на секундочку, приглаживая пышные усы. — На гермозону там отдельно… Ладно, позвоню Сухову на ОТК, он проводит. Так что подходи!
— Буду как штык! — пылко заверил я.
— Ше-еф! — подняли рёв «старосята». — Коньяк стынет!
— Иду, чада мои! — возговорил Старос архиерейским басом. — Лейте, не жалейте! И аминь!
Тот же день, чуть раньше
Москва, Лефортово
Военный госпиталь легко было спутать с присутственным местом или с театром, уж больно внушительна колоннада. Зато внутри не ошибешься — строгие белые халаты и ходячие больные выдавали предназначение «храма Асклепия».
Армейские порядок и дисциплина Марине даже понравились, разболтанности в «гражданских» больницах она не выносила. Долг врача — лечить, а пациентов — лечиться. И никаких шатаний! Орднунг унд дисциплин!
Молодой хирург, часто оглядываясь на Исаеву, провел ее в палату и сурово ткнул пальцем в «Командирские»:
— Десять минут!
— Да, доктор, — кротко ответила Марина, приседая на крашеную табуретку. В палате, по-спартански пустоватой, витал застарелый запах лекарств. Большое полукруглое окно цедило полусвет с хмурого неба, облекая стены в скучную, унылую серость.
Ершов лежал на боку, укрытый одеялом до пояса. Всю спину его покрывала марлевая повязка с проступавшими рыжими пятнами, а бинты, заматывавшие стриженную голову, походили на чалму. Злое африканское солнце опалило Гришино лицо темным загаром и будто смазало следы страданий, оставив лишь застарелую усталость.
Похоже, Ершов спал — ресницы слегка трепетали и дергался уголок рта. Марина не стала его будить. Время шло, но… Пусть.
Неожиданно глаза напротив приоткрылись, глянули в щелки век — и распахнулись не веря, заморгали, слезясь.
— Маринка? — залепетал Григорий. — Ты?
— Я, — улыбнулась девушка. — Не узнал?
— Просто… — Ершов смутился и выговорил, запинаясь: — Ты мне снилась сейчас… Маринка… — счастливо заулыбался он. — Пришла…
— Ну, надо же было проведать, — проворчала Исаева, чувствуя стеснение.
Сияние в Гришиных глазах попритухло, и девушка прикрыла ладонью мозолистую мужскую пятерню.
— Как ты? Еще не ходишь?
— Не пускают! — вздохнул Ершов. — Лежи, говорят, и не рыпайся. Сержант мой уже на костылях скачет, а я валяюсь… Как там Харэр? Взяли?
— Взяли, — улыбнулась Марина. — Хайле Мариама убили свои же, а Сиада Барре повесили, — желая подбодрить товарища, она перешла на шутливый тон: — Да вы не волнуйтесь, товарищ майор, той заварушке еще далеко до окончания. Будет вам чем заняться!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну, тогда ладно, — Губы Ершова дрогнули, расползаясь в слегка болезненной улыбке. — Только ошибочка вышла, я пока что товарищ капитан.
— Это у тебя ошибочка, — хихикнула девушка. — Четыре твоих маленьких звездочки разменяли на одну побольше!
— Здорово… — рассеянно протянул Григорий. Внезапно его сухие, твердые пальцы шевельнулись под девичьей ладонью. — Мариночка… Я здесь не задержусь, вот увидишь. И будет у меня всё хорошо, если… Мариночка… Выходи за меня замуж.
