— Если бы повсюду в мире принимали только умные и эффективные решения, мы бы уже при коммунизме жили! — пофыркал я.
Тут поезд тронулся и покатил, удаляясь от границы с ГДР.
За окном потянулись черные, оттаявшие пашни, скопища голых деревьев, сквозивших на солнце чересполосицей ветвей. Вдали, по ходу поезда, завиднелось сельцо — над россыпью приземистых домишек шпилил небо двуглавый костёл.
— Миша! — оживился Вайткус. — А не пообедать ли нам?
Я горячо поддержал и одобрил мудрое решение старшего товарища. Тревоги улеглись, оставляя в душе лишь смутное эхо пережитых беспокойств. Скованная вера раскрепостилась.
«Всё будет хорошо, — заклинал я судьбу, — всё будет хорошо и даже лучше!»
Ближе к вечеру того же дня
Первомайск, улица Шевченко
Дом Советов встретил Марину гулкой тишиной, торжественной, как в храме. По всей видимости, большинство служащих уже оставило свои рабочие места, переключаясь на домашние заботы. Задержались лишь те, кого не пускал избыток трудолюбия или долг.
Поднявшись на второй этаж, Исаева удивилась — внушительный стол у входа в горуправление КГБ пустовал, высвеченный тусклым бра, зато дверь стояла распахнутой настежь, пропуская веселые голоса.
Загодя улыбнувшись, девушка прибавила шагу, но лишь переступив порог огромной комнаты, уяснила причину веселья — полковник Олейник, капитан Славин и генерал-лейтенант Иванов окружили взъерошенного смуглого парня в потертом джинсовом костюме.
Хлопая глазами, Марина не сразу узнала Вальцева.
— Максим! — воскликнула она. — Вот это ничего себе!
— Привет! — осклабился «Майкл Зор». — Еле долетел! Из Гаваны в Касабланку, оттуда в Лондон, а там погода нелетная! Сели в Париже. Пришлось там и заночевать, нашли дешевый отельчик… Утром только вылетели в Союз, да и то с пересадкой в Вене!
— А ну, поворотись-ка, сынку, — подбоченился Олейник. — Экий ты загорелый стал!
— Тропики! — развел руками Вальцев. — Февраль на улице, а в Гаване плюс двадцать семь! Море — плюс двадцать пять!
— Накупался? — улыбнулась Марина.
— Еще как! Местные ежатся — холодно им, а нам — самое то!
В раскрытую дверь заглянул дежурный сержант с набитой авоськой, и встал по стойке «смирно»:
— Товарищ полковник, только «три звездочки»! А пирожки с капустой и с мясом. Горячие!
— Благодарю за службу, товарищ старший сержант! — зарокотал Василий Филиппович.
Если бы бравый дежурный грянул: «Служу Советскому Союзу!», Исаева не удивилась бы, но сержанту хватило ума смолчать и тихонько прикрыть дверь за собой.
— Приступим! — потер ладони Олейник.
На большом столе для заседаний стоял подносик под Хохлому — с непременным графином и набором стаканов. Славин живо расставил четыре граненых, глянул на Марину, ухмыльнулся, и добавил пятый. Откупорил бутылочку армянского, плеснул на полтора пальца, выложил пирожки…
— Ну, за возвращение! — поднял свой сосуд Иванов.
Стаканы сошлись с глухим стеклянным перестуком. Пригубив коньячок, девушка вцепилась зубами в теплый бок пирожка.
— Не стоит записывать операцию «Интеграл» в неудачи, — энергично высказался Борис Семенович, хватая закуску. — Пару месяцев президент Штатов все равно следовал рекомендациям Михи, да и сейчас, когда раскручивается предвыборная кампания, вряд ли он откажется от них. Иначе собьется с темпа! Хотя… Нам, в принципе, не важно, кто въедет в Белый дом — Форд или Картер. Лишь бы не Рейган!
— Да нет, я понимаю… — затянул Вальцев. — Жалко, просто. Нам бы годик продержаться…
— Да пятилетку простоять! — хохотнул Олейник. — Ничего, Максим, мы свое возьмем!
Отворилась дверь, и в комнату боязливо заглянул дежурный.
— Товарищ полковник… — воззвал он с запинкой. — Тут одна гражданочка… Заявляет, что… э-э… шпионка.
— О, как! — удивился Олейник. — Ну, давай ее сюда.
— Есть!
Сержант скрылся, и тут же порог переступила молодая женщина, чуть за тридцать, не красавица, но стройная и миловидная. В ее быстрых и четких движениях угадывалась давняя дружба со спортом, а в простой с виду одежде чувствовался хороший вкус.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Оглядев присутствующих, «шпионка» обратилась к Василию Филипповичу — он единственный щеголял в мундире:
— Здравствуйте. Я хочу сделать заявление.
Марина потерла щеку, чтобы скрыть усмешку — неожиданная гостья блестяще имитировала спокойствие, но вот голос ее просто звенел от волнения.
— Мы вас внимательно слушаем, — прогудел Олейник, взглянув на стакан в своей руке с легким недоумением — дескать, а это откуда?
— Я — гражданка Соединенных Штатов Америки, — продолжила «шпионка». — Родилась и выросла в Нью-Йорке. Окончила колледж в Уэллсли. Добровольно записалась в «зеленые береты» и прошла обучение в Форт-Брэгг. Служила в 10-й группе специального назначения в Западной Германии. Там на меня и вышла сотрудница ЦРУ. С прошлого года я в разведке. Операция в Первомайске — мое первое задание, как полевого агента. Но я разобралась в ситуации, и решила сдаться.
— Не хреново девки пляшут по четыре сразу в ряд… — пробормотал Иванов, будучи несколько ошеломлен. — А имя у вас есть, гражданка Штатов?
— О, простите, — смутилась гражданка, — меня зовут Елена Ливен. Мой отец — русский.
— Барон фон Ливен, я полагаю? — поправил очки генерал-лейтенант.
— Нет, светлейший князь! — вздернула голову Елена. — Владимир Генрихович фон Ливен, штабс-ротмистр Кавалергардского полка! Служил ли в Белой гвардии? Служил!
— Успокойтесь, Елена Владимировна, — поднял руки Борис Семенович. — Ваше… м-м… не совсем пролетарское происхождение никак не влияет на то, как мы относимся к вам. Насколько я понимаю, вы должны были присоединиться к агентурно-оперативной группе Саймона Грина и Питера Смита?
— Не совсем так, — вытолкнула Ливен, унимая нервы. — Я должна была возглавить опергруппу и выйти на аналитика местной команды чекистов.
— Но вы не приняли бразды правления и не пошли на контакт. Почему?
Елена пожала плечами.
— Саймона и Пита я знаю по Форт-Брэггу. Они годятся для диверсий и прочих «прямых действий». Оба простодушны, как ковбои, и так же недалеки. Я постоянно откладывала встречу, хотя в СССР нахожусь уже второй месяц. Поначалу из-за того, что не доверяла этой парочке, а затем… — она прерывисто вздохнула. — А затем мне стало противно. Я жила здесь, гуляла по улицам, ходила в магазины, в кино… И та раздвоенность, что мешала мне в Штатах, стала убывать здесь, в Союзе. Бывало, я гордилась тем, что из России, но в то же время изо всех сил старалась выбиться в стопроцентные американки. Жизнь какая-то… Импульсами. Вверх-вниз… То я оправдывала торгашескую суть англосаксов, то брезговала всей тамошней куплей-продажей. Отец… Он очень не любил большевиков. Но когда Гитлер напал на СССР, папа собрал все свои деньги и отнес в советское посольство. На те доллары построили два танка. Мама сердилась на папу, да и я не могла понять его поступка. Но вот теперь, кажется, до меня стало доходить… Не сказать, что я… есть у вас такое слово… перековалась, но я не хочу быть врагом советским людям. Это подобно предательству.
Иванов понятливо покивал.
— Ваше задание… Оно связано с операцией «Некст»? — прямо спросил он, внимательно следя за Еленой.
— Тайная операция, в которой я участвую, — сбилась Ливен на сухой тон, — проходит под кодовым названием «Новус». Но напрямую связана с миссией «Некст». Цель — найти и вывезти за пределы СССР здешнего паранорма и предиктора.
— Ну, что ж, Елена Владимировна, — включил Иванов обаяние. — Откровенность за откровенность. Я руковожу той самой командой чекистов… Вот только аналитик покончил с собой — совесть замучила. Саймон и Пит находятся под стражей, а вы пока побудете в нашей штаб-квартире. Люблю, знаете ли, подробности. Товарищ Славин, проводите даму!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Слушаюсь! — козырнул капитан.
Ливен стрельнула глазками на Николая, убедительно сыграв восхищение, и оба вышли. Ненадолго в комнате зависло молчание.
