в дверную щель.
— Для начала проверь дверные петли, — сказала Лина, орудуя карточкой. — Если их не видно, дверь правильная. Надо, чтобы язычок замка смотрел на тебя косой стороной.
— Понятно, — ответила я, стараясь затолкать подступающую панику себе обратно в глотку.
— Карту нужно вставлять уголком. Когда уже войдет в щель, выпрямишь. Вот так.
Я смотрела как зачарованная, а она проталкивала карточку все глубже и глубже, одновременно надавливая на дверь. Карточка начала гнуться, и я взмолилась про себя, чтобы она не сломалась.
— А ты где всему этому научилась? — спросила я наконец.
— Да тут такое дело, — сказала Лина, не переставая орудовать карточкой. — Когда тебя все время под замок сажают, поневоле научишься.
— Тебя родители в комнате запирают?
Ничего не ответив, она еще несколько раз как следует нажала на карточку — и дверь наконец распахнулась.
— Та-дам!
Лина обернулась ко мне с довольным выражением на лице, которое, однако, постепенно стало меняться. Рот раскрылся, глаза вытаращились. Потом она улыбнулась и сказала, уперев ладонь в бедро:
— О… Привет, Куп.
…Аарон смеется, допивает свой латте и ставит бумажный стаканчик на землю у ног.
— Так, значит, вы попались, — говорит он. — Даже внутрь зайти не успели?
— Ну да, — отвечаю я. — Он стоял прямо у меня за спиной, на лестнице, и все с самого начала видел. Думаю, хотел узнать, получится у нас или нет.
— То есть «травки» вы так и не попробовали?
— Нет. — Я улыбаюсь. — Пришлось еще несколько годиков подождать. Только я не думаю, что Лина ради этого к нему в спальню лезла. Наверное, она даже хотела попасться. Чтобы привлечь его внимание.
— И как, сработало?
— Нет. С Купером такие штуки никогда не проходили. Если и сработало, то скорее в противоположную сторону. Он со мной тем вечером поговорил как следует — чтобы я с наркотиками не связывалась, чтобы примеры для подражания получше выбирала и так далее.
Выглядывает солнце, и чувство такое, что температура мгновенно поднимается на несколько градусов, влажный воздух густеет, точно сливки. У меня горят щеки — не знаю, от солнца или от того, что делюсь с чужим человеком подобными воспоминаниями. Даже не знаю, что на меня нашло.
— Так почему вы захотели встретиться? — Аарон понимает, что я не прочь сменить тему. — Откуда вдруг такая благосклонность?
— Сегодня утром я видела тело Лэйси, — говорю я. — А вы в нашу прошлую встречу посоветовали мне слушаться инстинктов.
— Так, обождите, — перебивает он. — Вы видели тело Лэйси? Где?
— Ее нашли в переулке позади моего офиса. За мусорным баком.
— О боже…
— Меня попросили посмотреть на нее, чтобы определить, не изменилось ли что-нибудь с момента нашей встречи. Не пропало ли что.
Аарон молчит, ожидая, что я продолжу. Я вздыхаю, поворачиваюсь к нему и говорю:
— Пропал браслет. А тогда, на кладбище, я нашла сережку. Принадлежавшую Обри. Сперва я подумала, что она просто выпала у нее из уха, пока ее волокли или вроде того, но потом узнала, что сережка шла в комплекте. У Обри была такая же цепочка. Тела Обри я не видела, но если ее нашли без цепочки…
— Вы думаете, что убийца забирает у них украшения, — снова перебивает Аарон. — В качестве трофея.
— Отец так делал, — говорю я, и от этого признания мне тошно, хотя уже столько лет миновало. — Его и поймали-то, потому что я нашла шкатулку с украшениями жертв у него в шкафу.
Глаза Аарона округляются, он опускает взгляд к коленям, переваривая полученную от меня информацию. Помолчав с минуту, я продолжаю:
— Знаю, это может показаться натянутым, но тут, по-моему, есть за что зацепиться.
— Да нет, вы совершенно правы, — говорит журналист. — Такие совпадения игнорировать нельзя. Кто еще мог об этом знать?
— Ну, моя семья, само собой. Полиция. Родители жертв.
— И все?
— Отец признал вину, — говорю я. — Не все улики дошли до открытых слушаний. Так что, думаю, это все. Разве что информация каким-то образом просочилась наружу.
— Вы можете назвать кого-нибудь из списка, кто мог бы поступить подобным образом? Может, кто-то из полицейских чересчур увлекся делом вашего отца?
— Нет, — я качаю головой, — полицейские все были…
Тут я останавливаюсь, наконец-то осознав. Моя семья. Полиция.
Родители жертв.
— Был один такой человек, — говорю я медленно. — Один из родителей. Отец Лины. Берт Родс.
Аарон смотрит на меня и кивает, приглашая продолжать.
— Он… не лучшим образом со всем этим справился.
— У него убили дочь. С таким редко кто хорошо справляется.
— Это не было обычным горем, — возражаю я. — Что-то иное. Ярость. В нем еще до убийств было что-то эдакое… не совсем нормальное.
Я снова думаю про Лину, ковыряющуюся в двери моего брата. И случайное признание, сорвавшееся с ее языка. Как она сделала вид, что не слышит, когда я переспросила.
Тебя родители в комнате запирают?
Аарон снова кивает и медленно выпускает воздух сквозь поджатые губы.
— Как вы тогда говорили про подражателей? — спрашиваю я. — Что они либо восхищаются, либо презирают?
— Да, — говорит Аарон. — Грубо говоря, все подражатели делятся на две категории. Есть такие, кто преклоняется перед убийцей и повторяет его преступления в знак уважения, — и есть другие, которые в чем-то с убийцей не согласны: может, между ними имеются политические расхождения или они просто полагают, что убийца не заслужил своей славы, а они сами справились бы куда лучше. Аналогичные преступления они совершают, чтобы отвлечь внимание от предшественника и привлечь к себе. Но и в том, и в другом случае это игра.
— Берт Родс моего отца презирал. Причина для того у него имелась, и тем не менее было в этом что-то нездоровое. Похожее на манию.
— Хорошо, — говорит наконец Аарон. — Хорошо. Спасибо, что мне об этом рассказали. Полицию вы тоже оповестите?
— Нет, — отвечаю я поспешней, чем следовало. — Во всяком случае, не сейчас.
— Почему? Есть что-то еще?
Я качаю головой, решив не упоминать вторую половину моей теории — что тот, кто похищал девочек, обращается лично ко мне. Дразнит меня. Испытывает. Хочет, чтобы я догадалась. Мне совершенно не нужно, чтобы Аарон усомнился в моем рассудке, чтобы не отбросил и все остальное сказанное мною как преувеличение. Нужно сперва самой кое-что исследовать.
— Нет, просто я еще не готова. Слишком рано.
Встаю, отвожу со лба прядь волос, которую ветер вытянул из пучка у меня на голове. Делаю вдох, поворачиваюсь к Аарону, чтобы попрощаться, и обнаруживаю, что он смотрит на меня так, как до сих пор еще не смотрел. В его глазах читается забота.
— Хлоя, — говорит он, — обождите минутку.
— Да?
Журналист колеблется, будто не уверен, что
