Ленда, как и Дебрен, сбитая с толку, снова занялась пивом.
— Итак… это «Невинка». То есть трактир. Я обозначил тут все отверстия, через которые мог бы проникнуть грифон. Мы видим здесь изображения низа и чердака.
— Ага, это чердак, — покачал головой Йежин. — А я-то думал, ты гумно не на месте изобразил.
— Нет, это верхний уровень. Нарисован для ясности рядом. Хозяйственные постройки я опустил. Сожалею, но мы не сможем их защищать. Хорошо, если дом защитим. Я прав, Збрхл?
— Абсолютно.
— Уже существующих отверстий, — продолжал Дебрен, — в принципе столько же, сколько и нас. Вот это двери, — указал он на обе баррикады. — Из кухни можно выйти через третью, маленькую, а в подвале есть лаз для опускания бочек. Пятое отверстие — в крыше. Другие дыры пока что не опасны, хотя четыре камня пробились на первый этаж.
— Значит, дом мы защитим? — неуверенно спросил Йежин.
Дебрен не ответил. Многозначительно взглянул на ротмистра. Збрхл допил пиво и почесал подбородок.
— Как с Гензой?
— Одно ребро треснуло неудачно, — вздохнул Дебрен. — Могло бы пробить легкое, поэтому я усыпил его как следует. Правду говоря, это скорее летаргия, чем сон. Больной не станет вертеться и ничего себе не повредит, гарантирую. Но и грифону ничего не сделает. Если мы его послезавтра разбудим, то хорошо.
— Понимаю, — серьезно кивнул ротмистр. — Тогда, по-моему, проблема выглядит так: надвое бабка сказала. Если грифон нападет в удачном для него месте, то ворвется в дом. А если на скверную дыру наметится, то не ворвется.
— Я отзываю свою кандидатуру, — известила Ленда. — Меня вконец доконал уровень профессионализма у конкурента.
— Тихо ты, коза. В полном-то смысле — это не война, нам больше пригодился бы охотник. Но я по своему охотничьему опыту знаю, что зверь такой величины, как Пискляк, от одного болта не падет. Дебрен ему из мойни в заднюю лапу угодил, потом я, стреляя с чердака, по ребрам прошелся. Ты в него алебардой ткнула…
— И он еще из кудабейки получил, — дополнил Дебрен.
— Метлу я в счет не беру, потому что это оружие скорее психологическое. И что? А ничего. Он как летал, так и летает, быстро бегает и вообще кажется вполне нормальным. Это значит, что его надо крепко долбануть, чтобы он пал. А у нас единственный исправный арбалет.
— Да и тот заедает, — напомнил Дебрен. Однако ни на кого не глядел.
— Потому что ты его в снегу вывалял, — и не подумала сжалиться Ленда. — Я проверила в мойне: он был в полном порядке. Пока ты его вместе с этой несчастной дверью… В следующий раз, если захочешь из себя живой вулкан сделать, то уж разреши мне нести самые деликатные предметы.
— Только в другой раз его по голове алебардой не бей, — вступился за чароходца Збрхл. — А возвращаясь к грифону: стойкая уродина. У нас все скверно. С мобильностью — потому что Ленда никому не успеет на помощь прийти. С вооружением — потому что из тяжелого оружия у нас четыре штуки на пятерых. Вдобавок арбалет за полштуки следует считать, потому что чудес не бывает, и арбалетчик не успеет второй раз зарядить оружие до того, как до него доберется грифон. Тесаки я не рассматриваю.
— Поправь, если я не так поняла: ты говоришь, что нам уже конец?
— Нет, коза. Я говорю, что для удержания даже столь укороченного фронта у нас маловато сил.
— Что предлагаешь? — спросила Петунка.
— Военное искусство знает только один рецепт: дальнейшее сокращение фронта. — Збрхл обвел взглядом комнату. — Если б мне пришлось решать, я защищал бы только ее.
— Отдать дом на милость этого сопляка? — ударила трактирщица кубком по столу. — Сам не знаешь, что несешь!
— Убери свой гонор в портянку, как говорится. Я понимаю: это непростое решение. Дом — он и есть дом, у каждого сердце болит, если в нем враг бушует. Но краткая оккупация — это никакой не…
— Последняя краткая оккупация закончилась тем, что был сожжен хлев. Я сама поджигала, холера! Я человек культурный и без нужды не ругаюсь. Так что если я говорю об этом сукином сыне, что он сопляк, то это что-то значит! — Покорная мина Збрхла успокоила ее, поэтому она уже тише, но и еще более грустно добавила: — Вони его отходов вынести невозможно. Когда он был еще маленьким птенчиком, мы все испробовали: известь, мыло, даже благовония, бочонок которых Доморец вместе с другими трофеями подбросил. Ничего не помогало. Если он где-нибудь опорожнит пузырь или кишки, то как нос ни затыкай, не выдержишь и бусины. Помогал только огонь. После той оккупации хлева обе выжившие свиньи вскоре подохли. Правда, вторую Йежин сам добил, чтобы потери минимизировать. Но не минимизировал, потому что все равно мясо есть было невозможно. Одна польза, что на какое-то время мы крыс изгнали, раскладывая маленькие обрезки у их норок.
— Постой, постой, — удивленно взглянул на нее Дебрен. — Я правильно понял? Пискляк еще в птенческом возрасте наведывался сюда так часто, что у вас возникали проблемы с его отходами?
— Разве я не сказала? — смутилась Петунка. — Черт побери… Прости. Мне казалось очевидным… Да, были у нас проблемы. И с отходами, и с самим сопляком в основном. Еще будучи яйцом, он трех прекрасных несушек замучил.
— Яйцом?
— Он сюда яйцом попал. Доморец уже в могилу глядел, когда ему в лапы попали купцы, которые везли павлиниху. Так он ее из-за отсутствия лучшей к себе в пещеру затащил, превратил в свою бабу и заделал ей яйцо с грифончиком внутри. Мать, понятно, беременности не выдержала. Когда уже подыхать начала, муженек ее когтем распорол, еще живую бросил и прилетел к нам. С приказом, чтобы мы ему потомка подержали, пока тот не проклюнется, а поскольку надвигалась зима, так и до весны.
— Так вы его сами?.. — Збрхл не договорил.
— В том-то и дело, что сами, — сказала она с горечью. Дебрен смотрел на слезы, стоявшие в широко раскрытых, очень синих глазах. — Сами, на свою собственную голову… А единственная от него польза, что сопляк мою метлу уважать научился. Я его обычно метлой гоняла. Чтобы не повредить.
Стало тихо. Никто не решился спросить, хоть у всех этот вопрос вертелся на кончике языка. Дебрен не удивился, услышав голос Ленды. Она была женщина. И хоть редко с ней такое случалось, умела придать словам мягкость пуха.
— Что случилось, сестричка? — шепнула она, прикрывая ладонью руку Петунки.
Трактирщице понадобилось еще немного времени, чтобы успокоиться. Хотя глаза у нее все еще блестели, голос уже звучал нормально.
— У тебя сын всего три дня был, мишка. А ты до сих пор боль в сердце носишь. Я ее носила в сто раз дольше. Я не говорю, что в сто раз больше боли, но… Всякий раз, как я входила в комнату, она смеялась, ручонки протягивала, что-то там по-своему гулила. Я одну беременность не доносила, так что могу сравнивать. Я скажу так: ребенка тем больше любишь, чем дольше его нянчишь. Пропорция непростая, но… Поэтому утешаю себя тем, что все получилось лучше, что если б это были Вацлан или Роволик…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
