Вторая половина 1895 года, видимо, была связана для Фрейда с развитием метода свободных ассоциаций и всё более широкого применения его по отношению к пациентам, а также с напряженными размышлениями над первопричиной истерии (а точнее — той формы истерии, которой страдали его пациентки). В октябре 1895 года он пишет Флиссу, что наконец-то напал на след этой первопричины: по его мнению, она всегда вызывается первым сексуальным опытом человека, полученным им еще до достижения половой зрелости. Если этот опыт сопровождался страхом и отвращением, то он приводит затем к истерии, если удовольствием — к неврозу.
Одной из пациенток, на основе чьих симптомов Фрейд выстраивал эту свою теорию, была кузина Флисса, которую принято обозначать как «Г. де Б». Она страдала от экземы вокруг рта, нервного тика в виде сосательного движения губ и во время беседы поведала Фрейду, что в детстве испытывала затруднения с речью, словно у нее была каша во рту. На основе этого Фрейд пришел к выводу, что в детстве отец принуждал ее к оральному сексу, о чем она не помнит или, точнее, не желает помнить.
Услышав это, Г де Б. потребовала от отца объяснений, но тот клятвенно всё отрицал. Девушка предпочла поверить отцу, но Фрейд продолжал настаивать на своей версии, обвиняя отца Г. де Б. во лжи, а саму девушку — в нежелании признать правду (Фрейд поведал об этой истории Флиссу 3 января 1897 года, но из текста письма ясно, что он начал заниматься случаем Г. де Б. задолго до того). Противники Фрейда видят в этой истории яркое доказательство как его деспотичности, так и того, что он попросту вкладывал в головы своих пациентов нужные ему идеи.
3 декабря 1895 года у Фрейдов рождается шестой ребенок — Анна. В письме Флиссу, имея в виду еврейскую поговорку, что «каждый ребенок рождается со своим куском хлеба в руке», он пишет, что Анна принесла ему удачу — его практика удвоилась, и доходы резко возросли.
Видимо, в последние недели 1895 года он был занят написанием письма Флиссу, которое отправил уже 1 января 1896 года. Меньше всего значение этого послания сводилось к новогодним поздравлениям: почти все исследователи отмечают, что это письмо содержало первый вариант теории совращения. Понимая всю спорность своих тезисов, Фрейд назвал их «рождественской сказкой». Это был пробный шар, запущенный для того, чтобы проверить новые идеи поначалу на самом духовно близком ему в тот момент человеке.
В письмах Флиссу, датированных первой половиной 1896 года, Фрейд, по сути дела, выстраивает, «вычерчивает» контуры будущей цитадели теории психоанализа. Причем уже в первом письме этого года он четко обозначает свою главную цель: создать теорию, которая объясняла бы с точки зрения глубинных психологических процессов поведение не только невротиков, но и тех людей, которые считаются нормальными, а также дала бы объяснение с этих позиций всему ходу человеческой истории и развития общества.
«Я вижу, что, став врачом, ты стремился к своему идеалу — понять человека с помощью физиологии; я же втайне надеюсь тем же путем достичь другой цели — философии. Я стремился к этому с самого начала, даже когда еще не понимал своего места в мире», — писал Фрейд.
Эти слова — лучшее доказательство того, что Фрейд лгал (можно, конечно, сказать, «кокетничал»), когда утверждал, что никогда не интересовался философией, не понимал работ философов, а потому выход на глобальные философские проблемы через психоанализ оказался для него самого неожиданным. Разумеется, большинство его биографов догадывались об этой лжи, но до публикаций писем Флиссу у них не было тому доказательств.
Если отбросить имеющиеся в этих письмах жалобы на состояние здоровья (Фрейда по-прежнему время от времени мучили боли в сердце, мигрени, выделения из носа, трудности с дыханием, нелады с кишечником и т. д.; кроме того, он обратил внимание, что начал седеть), то письма этого периода представляют собой оживленный обмен идеями между друзьями. В феврале Флисс присылает Фрейду рукопись своей книги «Связь между носом и женскими половыми органами в их биологическом значении». Судя по письму, Фрейд понял, что большинство идей друга имеет характер антинаучного бреда, но то ли не захотел писать об этом прямо, то ли не решился пока признаться в этом даже самому себе. Однако идеи Флисса о важности доутробного развития и младенческого возраста во всей последующей жизни человека, безусловно, показались Фрейду ценными и повлияли на дальнейшее развитие его взглядов. Правда, следует помнить, что если Флисс говорил о важности этого периода в чисто физиологическом, то Фрейд — в психологическом или даже «метапсихологическом» смысле, впервые употребив термин «метапсихология» в своем письме Флиссу от 13 марта 1896 года.
В этот период Фрейд окончательно утверждается в мысли о своем призвании — открыть человечеству правду о самом себе. Он решает, что теперь делом его жизни должно стать написание книг, излагающих его взгляды. На тот момент главной его теорией была уже упоминавшаяся выше теория совращения, в верности которой его убеждали истории Катарины, «девушки с зонтом» и других пациенток, рассказывавших ему в порыве откровения о своих сексуальных отношениях с отцом. Во Флиссе в те дни он всё еще видит (или уже только притворяется, что видит?) партнера, который даст объяснение его теории о силе сексуального влечения с биологической точки зрения.
«Если нам двоим выпадет еще хотя бы несколько лет спокойной работы, то мы действительно сможем оставить после себя нечто, что оправдало бы наше существование. Зная об этом, я чувствую в себе достаточно сил, чтобы преодолеть все повседневные проблемы и трудности. Когда я был молод, для меня не было ничего желаннее философского озарения (опять то же признание в желании войти в историю именно как философ, а не как врач или физиолог. — П. Л.). Сейчас я нахожусь на пути к нему, повернув от медицины к психологии», — писал Фрейд Флиссу 2 апреля.
Это письмо было написано сразу же после того, как в конце марта во французском журнале «Ревю нероложик» вышла его статья «Наследственность и этиология неврозов». В ней Фрейд впервые употребляет термин «психоанализ» и поднимает на щит мысль, что причиной неврозов почти всегда является сознательная или бессознательная сексуальная травма, полученная до пубертации. Развивая идеи, заложенные в письмах Флиссу 1892–1895 годов, а также в «Этюдах об истерии», Фрейд намеком проводит в этой работе мысль, что большая сексуальная свобода могла бы значительно снизить число неврастеников в обществе. Сам термин «психоанализ» представляется Фрейду многозначным: это не только метод лечения невротических заболеваний, заключающийся в доведении до сознания пациента его бессознательных побуждений, но и новая теория, развивающая особые представления о структуре душевной жизни человека и особый подход к исследованию душевных процессов.
Статья эта была, безусловно, значимой и достойной широкой дискуссии как в медицинских кругах, так и в обществе, но вновь осталась практически незамеченной.
К тому времени Фрейд уже интенсивно занимается самоанализом, собирая и изучая воспоминания своего детства, убеждая себя, что он помнит о первых годах жизни куда больше, чем все остальные люди, и ищет объяснения своим поступкам и переживаниям в сфере бессознательного. Вскоре он встречается с Флиссом (сами они называли эти встречи «конгрессами»), а 16 апреля в новом письме другу пишет, что он чувствует себя как женщина в период овуляции. Что, видимо, следует понимать, как предчувствие рождения важнейших идей и связанное с этим состояние физического и душевного дискомфорта. Он признаётся, что помимо мигреней и синусита его время от времени одолевают приступы страха смерти, и объясняет эти приступы известием о кончине скульптора Виктора Тильгнера, скончавшегося в 1896 году в возрасте пятидесяти двух лет, за неделю до открытия своего знаменитого памятника Моцарту в Вене.
Макс Шур, вероятно, прав, когда считает, что Фрейд усматривал прямые аналогии между биографией нонконформиста и бессребреника Тильгнера, умершего от сердечного заболевания, и своей судьбой — Фрейд опасался, что из-за болей в сердце уйдет из жизни столь же рано, не успев свершить задуманное. Число «52» и в силу еврейского суеверия, и по ряду других причин казалось ему критическим, и он боялся, что не сумеет перевалить через этот возрастной барьер. Вдобавок, он мечтал отправиться в Рим, как это сделал Тильгнер в последний период своей жизни, но его мучил страх перед такой поездкой.
«Смогу ли я прожить достаточно долго и заработать достаточно много, чтобы увидеть Рим?» — писал он тому же Флиссу. При этом он уже тогда видел в себе — ни много ни мало — фигуру, сопоставимую с пророком Моисеем, который так и не вошел в Землю обетованную, куда вел евреев. «Доживу ли я до того времени, когда смогу увидеть свою Обетованную землю?» — вопрошал Фрейд, к которому на сороковом году жизни вернулась юношеская жажда мировой славы и духовного бессмертия.
