я провернула ее, дернув дверь на себя. Та сдвинулась, как занавес, открывая передо мной сцену, которая навсегда отпечаталась у меня в памяти.
Эта сцена изменила все. Все разрушила. Все сломала.
Глава 14
Настоящее
Я уезжаю. Пусть Леа радуется победе сколько хочет – но я не хочу быть рядом, когда это случится. Я не беру много вещей: только пару книг и фотоальбомов, принадлежавших моей матери. Остальное было уничтожено. Я засовываю все в машину вместе с Пиклз. Коробку с воспоминаниями о Мистере Икс я оставляю лежать на своем изувеченном кофейном столике вместе с конвертом с фотографиями, украденными Леа. Вдобавок она засунула в конверт пять стодолларовых купюр… и их я тоже оставляю. Если уж я собираюсь сделать это, то как следует. Никаких больше памятных сувениров, которые способны превратить мое сердце в отбивную.
Прежде чем выйти за дверь навсегда, я беру в руку пенни. Чертов пенни. Чертов Калеб. Я сжимаю кулак так сильно, как только могу, до побелевших костяшек пальцев, пока слова «Можно обменять на объятие и поцелуй. В любое время… в любом месте» не отпечатываются у меня на коже. Затем я разжимаю кулак – и пенни падает на пол.
Я кладу под дверь Роузбад прощальную записку, в которой лгу о работе в Калифорнии, и обещаю написать ей, как только устроюсь на новом месте. Я оставляю ключи в офисе арендодателя. Жму педаль газа. Гора обрушивается у меня с плеч, когда машина выезжает на трассу: я чувствую себя свободной, пересекая штат Джорджия. Еще большее облегчение я испытываю, когда меня обнимает Кэмми.
– Добро пожаловать в Техас, лучшая подруга, – она улыбается, целуя меня в щеку. – Твоя новая жизнь только начинается.
Прошлое
Ветер яростно хлестал по машине, протестующе воя от того, что его не пускали внутрь.
Разбитое лобовое стекло собирало танцующие в воздухе снежинки: по паутине трещин, окрашенных красным, расползалось белое покрывало. Два пассажира на передних сиденьях истекали кровью, оба без сознания. Водитель был весь в крови. Никто не вызвал «Скорую», поскольку машину еще не заметили в буране. Пассажир проснулся, застонал, хватаясь за голову. Когда он взглянул на свою руку, кончики пальцев были испачканы в крови.
Он оглядел темный салон, гадая, кто он такой и кто истекает кровью рядом. Он чувствовал себя странно – как будто все его органы были напряжены. Нащупав дверь, он схватился за ручку, но та не поддавалась. Тогда он запоздало осознал очевидное: машина смялась до половины своего изначального размера. Он отстегнул ремень безопасности и покопался в карманах. Нашел телефон. Позвонил в 911. Когда ответила женщина-оператор, он заговорил, не узнавая собственный голос:
– Произошла авария. Я не знаю, где мы.
«Или кто я», – хотел добавить он, но не стал.
Он положил телефон рядом и снова схватился за голову. Полиция вышлет помощь, как только отследят его сигнал. Он ждал, дрожа – от холода или от шока, он и сам не знал. Старался не смотреть на тело рядом. Был ли это его друг? Его отец? Его брат?
Он знал, что помощь прибыла, когда краем глаза заметил красно-синий свет мигалки на окнах. Раздались голоса. Захлопали двери. Вскоре его уже вытаскивали из машины.
– Придется воспользоваться «челюстями жизни», – произнес пожарный.
Кто-то светил ему в глаза фонариком. Ему дали оранжевое шоковое одеяло. Погрузили на каталку: снег падал на лицо. Голос, звучавший будто издалека, спросил его имя. Он покачал головой, размышляя, не придумать ли ему, как его зовут. «Джош» – хорошее имя, он мог бы сказать: «Меня зовут Джош», – но не стал. Он не знал, жив ли мужчина, с которым он ехал вместе. Потом он услышал сирену еще одной «Скорой» и хруст гравия под колесами, когда та умчалась прочь. Он лежал на плоской подушке и изо всех сил старался вспомнить… а потом у него получилось. Воспоминания – хорошие и плохие – хлынули в мозг, как теплая вода сквозь треснувший кусок льда. Он поморщился, вспоминая то, что предпочел бы забыть.
Врачи спросили, в порядке ли он. Он кивнул, хотя внутри, где раны не могли быть обработаны и зашиты, в порядке он не был. Он потер виски костяшками пальцев, желая забыть все снова. Было бы так просто, будь его разум стерт начисто, как классная доска. Чтобы не осталось в памяти ни счастья, ни несчастья – только возможность начать все с чистого листа. «Скорая» остановилась, и двери фургона открыли руки в перчатках. Его толкали, тянули и протискивали сквозь двери приемного покоя, пока не оставили в белоснежной палате в ожидании результатов МРТ. Он молчал.
Доктор вошел в палату. Это был индус с добрым лицом. На его безымянном пальце блестело обручальное кольцо с тремя рубинами в золотой оправе. На бейджике значилось: «Доктор Санджи Пани». Интересно, счастлив ли доктор Пани? И символизировали ли эти три рубина его детей? Он хотел спросить об этом, но не стал.
Доктор произнес с акцентом:
– У вас серьезное сотрясение. Я бы хотел провести еще несколько тестов, чтобы убедиться, что мозг не пострадал еще больше. Фельдшеры сообщили мне, что вы так и не ответили, кто вы.
Пациент продолжал молчать, глядя в белый потолок так, будто видел там произведение искусства.
– Вы можете назвать свое имя?
Он все так же молчал, блуждая по палате взглядом.
– Сэр? Вы знаете, кто вы? – Теперь голос доктора звучал выше и беспокойнее.
«Знаю, знаю!» – кричал он мысленно. Пациент повернул голову, пока не встретился взглядом с подведенными черным глазами. И тогда он принял решение. С этим будет много проблем, но это его не волновало. Он должен был найти ее.
– Нет, – сказал Калеб Дрейк. – Я не помню абсолютно ничего.
ПРОШЕЛ ГОД
ПРОШЛО ДВА ГОДА
ТРИ ГОДА…
ЧЕТЫРЕ
Глава 15
Настоящее
Четыре года прошло. На вкус они были как картон.
Я изменилась. Целая галактика разделяет меня с той Оливией, которой я когда-то была. Я живу в солнечной системе под названием «Совершенно-Точно-Оставила-Все-в-Прошлом».
Мистер Икс стал просто воспоминанием. В общем-то, я даже не уверена, что все это было на самом деле. Я знаю только, что поступила в юридическую школу, выпустилась и устроилась на работу в крупную фирму…
После выпуска я купила с Кэмми дом на последние деньги, оставшиеся от страховки моей матери. Хорошо, что я получила эту работу, потому что к тому моменту мой банковский счет практически опустел.
Мы много пьем, едим еще больше
