воины всерьёз отнеслись к перспективе схватки в узких подземных тоннелях, и гасконец не мог не одобрить их выбор.
Помимо оружия, каждый из мамлюков нёс завёрнутые в рогожу инструменты — кирку, лом и топор. Кроме того, за спиной у каждого имелся туго набитый ранец, к которым были притянуты ремнями манерки с водой.
«…основательно подготовились, ничего не скажешь…»
— Ладно, дело ваше. — лейтенант пожал плечами. — Спасибо хоть, мадемуазель платье себе подобрала подходящее…
И действительно, спутница Дауда предпочла мужскую одежду — рабочую кавалерийскую куртку, штаны из полосатого тика, какие солдаты надевали на биваках и для хозяйственных работ, и удобные башмаки. Наряд дополняла зелёная с голубой тесьмой фуражная шапочка-бонэ, залихватски сдвинутая на правое ухо. За шарфом, перетягивающим тонкую талию, имел место маленький двуствольный пистолет с металлической рукоятью, а с плеча свешивалась сухарная сумка.
Проводник кашлянул — раз, другой. Д'Эрваль обернулся.
— Что ещё, мсье Янкель?
— Если господа позволят мне высказаться, — заговорил Янкель, — то нас слишком много. Не надо спускаться вниз такой большой компанией, в некоторых коридорах и втроём-то негде развернуться…
Дауд поглядел на Янкеля с недоумением — словно заговорил фонарный столб или афишная тумба.
— Однако же, ваша родня там разместилась, и места всем хватило… — ответил гасконец. — Так что советы свои оставьте при себе до тех пор, пока вас спросят.
Сказано было с лёгкой угрозой — лейтенант опасался, что проводник случайно сболтнёт что-то такое, чего говорить отнюдь не следовало. Хотя — они говорят по-русски, а ни математик-архитектор, ни мамлюки этого языка не понимают. Вот, разве, их спутница… впрочем, откуда магометанке из Египта (или откуда они там?) знать здешнюю речь?
Если вы обо всём договорились — то пойдёмте, пожалуй? — напомнил о себе учёный. Времени у нас не так много.
д'Эрваль согласно кивнул и сделал повелительный жест Янкелю. Тот пожал плечами и, бормоча что-то себе под нос, посеменил в сторону Варварки, огибая по большой дуге костры, разложенные прямо на брусчатке площади. Вокруг каждого из костров сидели, лежали, бродили солдаты — разглядев в Далии представительницу прекрасного пола, они приветствовали её скабрёзными комментариями, но немедленно замолкали, встретившись глазами с Даудом.
— Далеко тут идти? — спросила девушка на хорошем, почти без акцента, русском языке. Гасконец от неожиданности споткнулся и едва устоял на ногах, с трудом удержав проклятие.
«…вот тебе и Египет!..»
Совсем близко, госпожа! — зачастил Янкель, тоже изрядно удивлённый. Пройти квартал вниз по Варварке, потом мимо палат бояр Романовых — а там уж рукой подать! Увы, подворье выгорело, и синагога, сгорела тоже, и придётся немножечко полазить по пепелищу, чтобы отыскать спуск в соляные подвалы. Как бы вам не испачкать ваши белые ручки, госпожа, там сплошь сажа и уголья!
— Веди уже… — буркнул д'Эрваль. Многословие Янкеля ему не нравилось. Вот так, заболтается — и проговорится о тех, кто ждёт их под этим самым пепелищем….
* * *
— Вон они! — прошептал Ростовцев. — Замрите…
Мог бы и не говорить. Как только первые слабые отсветы заплясали по стенам и потолку, мы постарались слиться со штабелем бочонков, за которым прятались последние полтора часа. Было это не слишком приятно — бочонки остро и свежо воняли солёной рыбой, будто их только что избавили от содержимого, и запах, надо полагать, успел въесться не только в нашу одежду, но и в волосы и даже в кожу. Вот выберемся из этой дыры — непременно в баньку. А потом, согласно завету Александра Васильевича — «Портки последние продай, но после бани выпей». И чтоб непременно наливочки домашней, из полугара, на корешках да травках, какой потчевала нас незабвенная Наталья свет Петровна.
«… да суждено ли мне ещё попробовать мне той наливочки?..»
Справа от меня мышкой, едва слышно ворохнулся Прокопыч. Поручик, услыхав этот звук, злобно зашипел на ординарца, и я, не оборачиваясь ткнул его локтем. Понимаю, у самого нервы на пределе — но здесь, в низких, сводчатых подвалах, где на кирпичных стенах до сих пор можно найти наслоения окаменевшей десятки, если не сотни лет назад, соли, звуки разносятся, как в концертном зале филармонии.
Впрочем, те, от кого мы так старательно таились, и не думали осторожничать. Их шаги гулко разносились по подвалам, фонари — вообще-то обыкновенные сальные свечи, заключённые в металлические футляры со стеклами — светили достаточно ярко, чтобы сделать тьму в дальних углах и вовсе непроницаемой. Видимо, незваным гостям тоже было здесь не по себе, а потому они непрерывно беседовали, что делало шанс расслышать наше шевеление и вовсе иллюзорным.
Света, как я уже упомянул, было вполне достаточно, а потому я смог разглядеть каждого. И разглядев — едва сдержал изумлённое ругательство.
— Что там? — прошипел Ростовцев.
— Делия! Студентка из Алжира, та, что при налёте на книжный обоз сбежала с французом.
Поручик озадаченно крякнул.
— Откуда она тут взялась?
— Спроси чего полегче. И замолчи свой рот, не дай Бог, услышат…
Не услышали. Процессия проследовала к дальней стенке подвала — мы специально расположились так, чтобы видеть нужное место, как на ладони, — и остановилась. Янкель принялся что-то горячо втолковывать д'Эрвалю, тыча рукой в груду досок и поломанных бочек, сваленных в самом углу. Лейтенант выслушал, обменялся несколькими фразами с командиром мамлюков, после чего те отдали свои фонари Делии и гасконцу, а сами стали расшвыривать завал. Подземелье немедленно наполнилось треском и грохотом.
— Хитрые всё же эти жиды. — прошипел Ростовцев. — Как Янкель и предупреждал — дверь специально завалена снаружи, чтобы никто не догадался. Поди, он сам и заваливал, коли у него там родня прячется…
Мамлюки тем временем справились с импровизированной баррикадой, за которой открылась низенькая, тёмная от времени дверь. Д'Эрваль подёргал массивное железное кольцо — дверь не поддалась. Тогда мамлюки выудили из рогожных свёртков лом и кирку и взялись за препятствие.
Гр — р-рах!
Гр — р-рах!
Хр-р-рясь!
Хр-р-рясь!
Уши заложило. Теперь если захотим поговорить — придётся, пожалуй, орать….
Ростовцев щёлкнул ударником нагана.
— ну что, Никита Витальич, я правого, ты — левого? — предложил он. — Самое время: они заняты дверью, а выстрелов за таким грохотом не то, что наверху — в другом конце подвала не услышат!
— Погоди… — я положил ладонь за запястье его руки, сжимающей револьвер. его руку, сжимающую револьвер. — Обождём. Дверь, по ходу, крепкая, положим их — придётся самим её выламывать. К тому же наш еврейский друг говорил, что будут ещё двери. Чего нам силы тратить? У этих видишь, как хорошо получается — вот пусть и поработают… напоследок.
Гр — р-рах!
Гр — р-рах!
Хр-р-рясь!
Хр-р-рясь!
Ростовцев ухмыльнулся.
— Ты страшный человек, Никита Витальич…
