Марина не была исключением из общего правила. Она жила одиноко, круг знакомых был очень узок, и большую часть времени проводила в четырех стенах меблированной комнаты, которую именовала «женским монастырем», и фантазия ее, конечно, не знала границ. Мысленно она все перемерила и перепробовала, знала, что ей идет и от чего непременно откажется, даже даром не возьмет и на себя не наденет.
Но даром ей никто ничего не предлагал, и, как говорится, желаемое не всегда становится действительным. Пока же за всякую мелочь Марина должна платить. Живет она весьма скромно, если не сказать бедно, однако бедность эту приходится скрывать и тянуться, чтобы одеваться прилично и выглядеть на уровне обычной бельгийской молодой женщины. Таких женщин в городе большинство. Во всем отказывая себе, экономя на крохах, тем не менее они содержат в приличном состоянии свой гардероб. Женский наряд — это не только одежда, это, если хотите знать, и паспорт ее, и визитная карточка, и «боевые доспехи»… Старинная русская пословица — «встречают по одежке…» — является самой актуальной в наши дни здесь, на Западе. Об этом Марине говорили в Москве перед поездкой в «длительную командировку», в этом ей пришлось убедиться в первые же недели жизни в Бельгии. Несмотря на оккупацию, на трудную жизнь, несмотря на всякие ограничения и перебои с товарами, женщины оставались женщинами. И Марине приходилось держаться «среднего уровня», следить за изменениями в моде, ухаживать за лицом, руками, хоть изредка наведываться в парикмахерскую и завивать волосы.
Марина доехала на трамвае до площади Порт де Намюр и там сошла. Прямо перед трамвайной остановкой возвышалось массивное серое здание. Парадный подъезд находился за углом со стороны площади. В этом здании размещалась комендатура немецких оккупационных войск. Над входом на длинном древке развевалось фашистское знамя с белым кругом посредине, и в нем жирным ядовитым пауком чернела свастика. Перед комендатурой всегда находилось много немцев, а тем более сегодня, в такой солнечный день. Группой стояли солдаты, молодые офицеры, громко разговаривали и хохотали.
Многие брюссельцы старались обходить этот дом за много кварталов, особенно после того дня, как здесь произошло покушение. Марина же, словно бросая вызов судьбе, старалась всякий раз пройти именно мимо комендатуры, гордо вскинув голову и как бы не глядя ни на кого. Но она все видела и все слышала. Немецкий-то она знала!
Двое молодых щеголеватых офицеров, слегка подвыпивших, подкатили к Марине и с ходу предложили провести вечер в ресторане.
— Понимаете, у нас нет ни одной знакомой девушки в этом чудесном городе, а у Генриха двойной праздник — у него день рождения и сегодня наградили Железным крестом!
— Простите, но я по-немецки не говорю, — сухо ответила Марина, продолжая шагать.
Один из них, видимо, сам Генрих, стал, коверкая слова, говорить на французском, но его собутыльник перебил, отпустив непристойность на немецком:
— Оставь эту воблу, а то она еще, чего доброго, согласится!
Марина вспыхнула: «Спокойнее, ты же не понимаешь, что они лопочут, — говорила она сама себе, — главное, не отвечать!»
— Фриц, ты ни черта не смыслишь в женщинах, — отозвался Генрих и выразительно причмокнул. — Такую подарит ночь, век будешь помнить!
Марина шла и размышляла о своем: «А знают ли они о делах под Москвой?»
Ни берлинские, ни тем более местные газеты и словом пока не обмолвились о крупном поражении фашистов. Правда, бельгийцы все же знали о русской победе. Среди брюссельцев тайно распространялась небольшая подпольная газета патриотов «Радио Москвы».
Миновав площадь, Марина углубилась по проспекту. Солнце, выглядывая из-за облаков, освещало теплыми лучами величавые здания банков, роскошные дворцы, гостиницы, магазины, рестораны, кинотеатры… По проспекту катились длинные, как корабли, легковые автомобили, и в них восседали какие-то важные господа, дамы, нарядные, в меховых накидках. Одна дама сидела с белым пуделем на руках, и пес, высунув красный язык, деловито оглядывал прохожих.
Рубцова дважды прошлась по проспекту, как говорится, поглядела на людей и себя показала. Хотела пойти в кино, но раздумала, вспомнив, как прошлый раз к ней подсели два пьяных немца и начали нагло приставать, а публика вокруг молчала, словно ничего особенного не происходило.
Марина шла не спеша, раздумывая, куда ей свернуть, чтобы выйти на соседнюю улицу, где есть одно неброское и вполне приличное кафе. Вдруг вдали проспекта, за домами, в сиреневой дымке, где-то на окраине города взметнулся в синеву неба оранжево-серый фонтан и глухо донесся раскат взрыва. Гуляющая публика сразу застыла на месте, а потом чинно, но довольно быстро стала растекаться. Проспект пустел на глазах.
— На химическом заводе! На химическом заводе взрыв! — прокричал длинноволосый парнишка, кативший на велосипеде.
А через несколько минут, разгоняя встречный транспорт ревом сирены, по проспекту в сторону химического завода промчались четыре крытых немецких грузовика, в кузовах которых сидели вооруженные солдаты…
Марина смотрела вслед машинам и чуть улыбалась.
«Спешите, скорее спешите понюхать дыма и гари, — думала она. — Патриоты Брюсселя шлют привет».
В кафе было людно и весело. Приглушенно играла музыка. Марина в хорошем расположении духа (только что Брюссель салютовал взрывом русскому наступлению) заняла свободный столик у окна. Официантка принесла ей чашечку кофе и взбитые сливки. Но не успела Марина поднести чашечку к губам, как над ее головой раздался приятный мужской голос:
— Если вы не возражаете, я займу свободное место. Перед ней стоял немецкий офицер военно-воздушных сил, высокий, худощавый блондин с довольно приятными чертами лица. Серо-голубая форма летчика ему шла. Марина не уловила обычной нагловатой самоуверенности победителя, а скорее увидала смущение молодого вполне интеллигентного человека. И он, опережая Марину, сказал:
— Не говорите, ответ я прочел в ваших глазах… Они у вас выразительные!
Он говорил искренне, и эта искренность тронула Марину. Она тут же, без всякого намека на флирт, произнесла спокойным тоном:
— Вы первый, из всех ваших… который обращает внимание на выражение взгляда.
— Польщен вашей оценкой. Так вы не возражаете?
— Вы же все равно сядете, — сказала Марина равнодушно.
— Если не хотите, я поищу себе другое место.
— Мне все равно.
— Тогда я сяду. Благодарю вас, — он сел напротив, и Марина почувствовала приятный запах мужского одеколона. — Если вы не возражаете, я закажу коньяк?
Офицер положил на стол толстую книгу и газету, подозвал официантку и заказал коньяк и кофе. Марина стрельнула по обложке книги: «Гете. Том первый».
— Можно вам задать вопрос? — спросил офицер.
— Пожалуйста, — Марину начинала увлекать эта игра в благородство. «Надолго ли тебя хватит, лейтенант? — думала она. — Когда же предложишь себя в друзья: сейчас или после первой рюмки?»
— Скажите, почему бельгийские женщины так враждебно настроены к нам, немцам?
«Начало оригинальное, но смысл старый», — отметила Рубцова.
— Могу ответить только встречным вопросом, — сказала ему Марина. — Неужели вы, покорив нашу страну, уже считаете, что каждая бельгийка должна стать наложницей и ублажать вас?
— Простите, но вы слишком резки и делаете преждевременные обобщения.
— На основе, так сказать, личного опыта, — ответила Марина. — По улице днем пройти невозможно, а вечером и подавно.
— Приношу извинения за всех тех, кто когда-либо причинил вам неприятности, — произнес летчик, склонив голову, отчего его чуть вьющиеся белокурые волосы упали на широкий лоб. — Но не все немцы такие, как вы думаете.
— Спасибо, насмотрелась.
— Вы видели лишь десятки, сотни, может быть, даже тысячи. Но нас в Германии — миллионы. И все — разные люди, как и везде на земном шаре. Есть грубияны, а есть интеллигенты, есть наглецы и есть воплощение доброты и нежности, — он взял бутылку коньяку. — Разрешите наполнить вашу рюмку?
— Я не употребляю спиртного, — остановила его Марина.
— Понимаю, понимаю… Вам сейчас хочется встать и уйти, чтобы потом о вас не говорили, что вы «проводите время с немцами»… Верно? Угадал ваши мысли?
«Ну, если только такие мысли лейтенант прочел в моих глазах, так это великолепно!» — Марина мысленно усмехнулась «проницательности» офицера. И вслух произнесла:
— Почти угадали. Мне пора.
— Благодарю за компанию, — ответил офицер и потянулся за газетой, одним этим жестом он давал ей понять, что понимает и принимает «нежелание вести беседу».
Вдруг Марину словно ударило током: с газетной страницы на нее глянуло знакомое женское лицо. Удивительно знакомое. Марина всмотрелась в фотографию. Светлые волосы, расчесанные на пробор, открывали высокий чистый лоб. Открыто и немного испуганно смотрели на Марину глаза ее. Полные, четко очерченные губы плотно сжаты, в уголках застыла горестная складка. Лицо простое и не слишком выразительное. «Я знаю эту женщину, — первое, что подумала Марина. — Но где и когда мы встречались?» Она только теперь обратила внимание на крупные жирные буквы, которые шли по всей ширине газетной полосы. Марине была видна часть газеты, и она прочла: «…ийца поймана».
