— если что?
— Конечно.
— Тогда я согласен.
— Сегодня и пойдем. И еще одно. Я от твоего имени пообещал помощь семье Магрит... матери Эльзы. У нее еще две дочки, их надо ставить на ноги. Если у них будет хорошее приданое, их можно будет выдать замуж... Элиза им помогала, ты понимаешь...
Фёдор кивнул.
— Рублей по пятьдесят хватит?
— И останется. С таким-то приданым их на руках унесут.
— Вот и ладно. Передашь от меня, хорошо?
Руди кивнул.
— Слово даю.
Деньги он и правда собирался передать девочкам. В полном объеме, не оставив себе ни монетки. И от себя еще добавить.
Что уж там, его то вина. Если бы не он...
У него было свое мнение о происходящем. И Фёдор невольно ему помог, сказав про обман.
Действительно, обман то и был. Руди хотел подсунуть ему Элизу вместо Устиньи. Заметив интерес к боярышне, перетянуть его на другую девушку, и воспользоваться тем в своих целях.
Но — не та.
Не то, не так, вот и вышло, как получилось...
Получается, в смерти Элизы виноват и Руди, и его затеи.
— Хорошо, — чуточку повеселел Фёдор.
— Тогда, мин жель, одевайся, закрывай руки, а я пойду готовить завтрак.
— Руди, ты?!
— Я, именно я. Слуг я отпустил, всех остальных не приглашал, мы сейчас в доме одни. Нам надо было поговорить без свидетелей.
— А-а...
— Позавтракаем, и отправляемся — куда?
— Во дворец. За деньгами.
Фёдор решил побыстрее разделаться с неприятным, и сосредоточиться на хорошем. И только так.
Руди промолчал.
Сказать ему хотелось многое, и сделать тоже. Но...
Есть в смерти Элизы его вина. Есть. И перед собой не скроешься. Так что — делаем. И не вспоминаем.
* * *
В светлой уютной горнице Агафья Пантелеевна уселась на лавку, и Устю за собой потянула.
— Дай-ка я еще раз на тебя погляжу. Да, кровь в тебе проснулась, наша, старая кровь. Ты уже в храме была?
— В храме? Или в роще? — парировала Устя.
— И там, и сям, — не осталась в долгу прабабка. — Рассказывай, не заставляй каждое слово клещами тащить. Чай, не маленькая уже.
Устя только краешком рта ухмыльнулась.
Не маленькая...
Бабушка, я одну жизнь уже прожила. Вторая сейчас идет...
— Была. В рощу я ходила, Матушка Жива меня благословила.
— Знак свой дала?
Устя молча повернула ладонь к бабушке, та посмотрела, кивнула.
— Веточка березовая. Любит тебя Матушка. Хорошо. А в храме была?
— Была.
— Как тебе там? Не тошно, не давит?
— Нет, — Устя даже растерялась. — А должно?
— Должно. Сила там чужая, нам там неуютно.
Устя промолчала.
Может, сказалось еще и то, что впервые ее сила в монастыре вспыхнула? Может, что она там прожила долгое время? Но в храме ей было... да никак и не было! Еще б Фёдор...
Из-за Фёдора ей было противнее. Но с ним и на облаке вдвоем тошно было бы.
— Тоже хорошо. В рощу ты уходить не хочешь? Волхвой стать?
Устя качнула головой.
— Не хочу. Не чувствую я в себе этого. Не моя дорога.
— Пусть так. А чего ты хочешь?
Устя пожала плечами.
— Не знаю пока. Бабушка, ты расскажи мне лучше, что в мире творится. Почему с нами так поступают? Рощи вырубают, волхвов и волхвиц изводят. Я же вижу, это валом накатывается, не просто так это идет...
Агафья аж поперхнулась от неожиданности.
— Устя... ты что?!
— Бабушка, я давить не буду. А только сколько священных рощ исчезло? Не просто же так! Сколько волхвов, волхвиц, сколько погибло? Можешь ты узнать? Почему кровь так редко просыпается? Раньше ведь чаще было! Почему так?!
Агафья задумалась.
— Не знаю, Устенька. Не знаю.
— Вот и плохо, — припечатала внучка. — Бабушка, а есть ли возможность узнать? Страшно мне, жжет меня, как огнем. Не дОлжно такому быть, но кажется мне, что изводят нас под корень. Изводят не огнем и мечом, а хитростью и зломыслием.
Агафья замолчала.
Внучку она разглядела еще с первых минут. И не столько Дарью лечила, сколько на Устю смотрела. Дар Живы-матушки, он разный бывает.
Есть тот, который к жизни, есть тот, который к смерти. А такого, как у Усти, она и не видывала раньше. Огонь, живой, но черный. Смертный то огонь.
Но ведь огнем и болезнь выжечь можно!
А можно и дом сжечь.
Странная сила, ранее невиданная. Не меч и не щит, не лечение и не учение, что-то новое.
Не видывала такого Агафья. Потом уж ей объяснит Устинья то, что узнала от Добряны. Потом.
Исконно-то ее сила к лечению тянулась, но пройдя через ярость, через боль, через смерть, потемнел целительный огонь. Просто такое редко бывает, чтобы человек уходил — и с того света силой ненависти вернулся. Устинья одна, может, и не одолела бы. А с Вереей на двоих у них и сил, и гнева лютого, подсердечного с лихвой достало.
— Можно узнать попробовать. Но это мне уехать придется.
— Надолго?
— Надолго, внученька, — ехидно ответила Агафья. — Но не сразу. Вот как санный путь ляжет, так и соберусь в дорогу. А до той поры тобой займусь. А то что ж такое — сила есть, а применить ты ее и не сумеешь. Почему Дарье не помогла?
— Не умею, — вздохнула Устя. — только и могла, что свою силу ей переливать, да следить, чтобы усвоилось.
— То-то ей, небось, и плохо было. Голова кружилась, все тело ныло.
— Было. Последнее время лучше стало.
— Потому как ты неправильно поступала. Ты ей свою силу отдавала.
— А надо было не так?
— Конечно, нет. Сила Живы-матушки весь наш мир пронизывает, она вокруг нас, она в каждом глоточке воздуха, в каждом солнечном лучике. Когда ты своей силой начнешь лечить или разить, истаешь в считанные часы. А когда ЕЁ силу берешь и человеку отдаешь... понимаешь, дитятко неразумное?
Устя понимала. Но...
— Научишь меня? Бабушка?
— Научу, конечно. И как с миром сливаться, и силу эту видеть, и очищать ее, и через себя прогонять — всему научу. С завтрева и начнем.
— А батюшка с матушкой против не будут?
Агафья только фыркнула.
— Не будут. Знают они, кто я такая... только для всех приболела я, вот и к вам приехала. Чтобы ты за мной доглядела какое-то время.
Устя только плечами пожала.
— Поверят ли?
— Кому хочется — те поверят. Да и ни к чему болтать. Род у нас старый, сила в девочках вспыхивает иногда, поймут твои родители. Никуда не денутся.
Устя медленно кивнула.
— Сила... откуда она в нашем роду?
— А вот так. Когда государь Сокол на Ладогу пришел,
