больше сказать нечего. Абсолютно, — быстро произнёс я. — Можешь сравнить их со своими, домашними, я помогу.
Аня посмотрела на меня странно.
— У тебя усы, — глухо сказала она, — сотри их, они тебя старят.
— Это всего лишь какао, — весёлым голосом ответил я, — оно ничего не означает. — И я размазал остатки сладкого напитка. Родинка над губой чуть ощутимой искоркой тепла отозвалась на прикосновение.
— Даник, — совсем сипло сказала Аня, — перестань.
Она перебросила косу с одного плеча на другое, в задумчивости по-заплетала её хвостик. Перебросила косу обратно и вздохнула.
— А что, если я помогу тебе? — спросила Гамелина и посмотрела на меня всё так же странно, впрочем, все близорукие всегда смотрят несколько странно, вроде беззащитно.
— Помоги, конечно, — согласился я, — рука, протянутая вовремя, знаешь ли…
— Предпочту не знать, — отрезала Аня. — Давай обсудим меню. Я так поняла — винегрет отпадает?
— Ну, к чему такое пренебрежение, он, по крайней мере, выходит красиво, — неосмотрительно заметил я.
Гамелина вздёрнула брови и попыталась придать голосу высокомерие.
— Вот как? — сказала Аня неестественно высоким тоном и закашлялась…
— Это всё гордыня тебя душит, — сообщил я, поднеся ей водички, — ужасный грех.
— Кхм! — отозвалась Гамелина. — Ты часто говоришь о грехах…
— Почему бы не поговорить вплотную? — поинтересовался я и отобрал у неё пустой стакан. Аня глянула на меня вскользь и вздохнула.
— Это я легко, — прошептала Аня. — И поговорить, и вплотную, но надо решить, что испечь лучше всего, такого, интересного?
— Что-нибудь скоропекущееся, — пробормотал я и потянул её из кухни. — Чтобы подошло само.
— Такое быстро пригорает, — выкрутилась Аня. — Но я могу испечь рождественский кекс, английский…
— Кекс? — ухмыльнулся я. — Это интересно… Этим можно заняться.
— Нужен изюм, и причём много, — деловито заметила Аня и обняла меня за шею. — Сейчас он такой недоступный стал и грязный.
— Перейдём к чему-нибудь доступному, — утешил её я, — и грязное тоже можно.
— Значит, галисийский пирог, — ответила Гамелина, открыто сопротивляясь моим попыткам вытянуть её из кухни.
— Что в нём такого праздничного? — спросил я и передумал выпихивать Аню из кухни.
— Или имбирное печенье? — продолжила размышления вслух Гамелина и придвинулась ко мне впритык.
— Имбирь подороже изюма, — сказал я. — Но гораздо чище. Хотя он корень…
— Знаю! — торжественно сообщила она. — Сделаю перечных пряничных человечков, но с имбирём!
— Ну, ты просто Франкенштейн, — поразился я.
— Он мужчина, и любовь у него несчастная была, — отстранилась Аня. — И жизнь у него ужасная. А я не такая. Наверное. Пусти.
И я отпустил её.
Аня собрала чашки в мойку.
— Даник, — спросила она, не оборачиваясь. — Можно я буду печь у тебя? У вас ведь хорошая духовка? Эмма сегодня подрядилась кому-то торты обеспечить. Будет драма…
— Конечно, можно, — согласился я, — поднимайся через полчасика, может, и у нас драма будет.
— Не люблю их, — пробурчала Гамелина и зыркнула на меня через плечо, — трагедии. Мне бы что-то сказочное, со страшной легендой и чтобы зверик.
— Это сколько угодно. — развеселился я — Хоть три поросёнка, хоть два гуся, хоть семь гно…
— Иди уже, — буркнула Аня, — мне надо подумать, что взять и сколько. Прикинуть. Три, семь… блин, вот ведь голову задурил своими поросёнками — не могу вспомнить, где тетрадка моя…
Гамелина несколько раз порыскала по кухне и заглянула в холодильник.
— Там, — сказал я и указал на гамелинский буфет, с подклеенными пластырем стёклышками. — А почему ты держишь её вместе с ножами?
— Они железные… — рассеянно процедила Аня. — Так, у меня тут есть запись: цвибак, человечки, пряники… а надо не меньше, чем двенадцать… нашла. Иди, Даник, иди. Я поднимусь к тебе скоро, дверь только не закрывай…
Я не закрыл за собой дверь, не попросил порог охранять, не снял уличную обувь.
Я зашёл в кухню, напился заварки прямо из чайника, сел за стол, приподнял клеёнку и стал рассматривать следы на муке. Я насыпаю муку под клеёнку регулярно — раз в неделю. Ведь это всё кухонное, оно не запрещено.
Такое…
Следы не появлялись давно… А теперь полный набор. Все странные. Плохие. Сплошь птичьи лапы — большие и маленькие. Кто-то впустил гостей, без счёта и разрешения. Этих всех. Их… неблагословенных…
В первую дверь постучали.
Я побежал открывать, торжествующая Бася, дождавшись момента, кинулась мне под ноги…
На пороге стояла Аня, разодетая в старое платьице в ромашки и Эммин плащик «для двора», а в руках у неё была здоровенная кастрюля, из которой торчали разные пакеты. В дверь Гамелина явно стучала ногой.
— Вы, девушка, продаёте что-то или так меняете? — поинтересовался я.
— Так, по мелочи, шило на мыло, — игриво заметила Аня. — И старое также берём…
— Это всё? — спросил я. — Ну, так и быть, заходи.
— Ещё я немножко шью! — гордо ответила она и отпихнула меня своей кастрюлей. — Почему ты до сих пор в куртке? — спросила Аня. — Мёрзнешь?
— Не всегда, — ответил я. — Ты тоже в плаще, но дождь что-то не идёт.
Входные двери закрылись сами собою, обе. Наверное, от сквозняка.
— Помоги с кастрюлей, — сказала еле различимая Гамелина. — И я сниму плащ. Ты же так боишься промокнуть. Еще закашляешь.
— Я буду кашлять про себя, — ответил я, пока она шуршала у вешалки.
— Это как? — спросила Аня и отобрала свою кастрюлю. — Уточни. Совсем беззвучно?
— Шёпотом, — ответил я.
Внизу, в парадном, гулко хлопнула входная дверь.
— Даник, — строго приказала Гамелина в кухне. — Завяжи мне сзади передник. Только без этих обычных глупостей. Рук всяких непонятно где.
— Интересно, Гамелина, — спросил я. — Ты и дома завязываешь передники без рук? Зубами?
— Всегда люблю ругаться перед тем, как пеку, — ответила Аня. — Тесто получается пышнее. Эмма считает, что увлекаться не следует… таким, но я увлекаюсь. Наорёшь на кого-нибудь, и сразу легче, в смысле затворять. Ты понял?!
— Я давно всё про тебя понял, — миролюбиво ответил я. — Ты же просто псих. На палочке!
— Если бы всё было так просто, — ответила Аня. — Псих! Ха… Ты мне голову не дури. Сейчас я думаю.
Она сосредоточилась и протёрла клеёнку раза три. Собственной тряпкой. Я почувствовал некоторое оскорбление. Бася взгромоздилась на подоконник и изобразила что-то хищное. Получилось плохо.
— Есть у вас большая доска? — деловито спросила Гамелина. — Или мне сбегать за своей?
Я вытащил из-за буфета здоровенную доску, обмахнул от пыли и положил перед Аней.
Гамелина придирчиво провела подоске пальцем.
— Её мыли дочиста давно! Очень давно! — возмущённо сказала она.
— Так доски совсем не любят купаться. Ты не знала?
При слове «купаться» Бася нервно подёргала ушами и спрыгнула на стул. Там она приняла позу копилки и сделала маленькие и злые глаза.
Аня глянула на меня косо.
— Значит, так. — сказала она. —
