Кукольник, наблюдавший за этими неуклюжими попытками с сардонической улыбкой, забрал у него свою куклу и положил ее рядом с остальными. Король поблагодарил кукольника, выразив восхищение всем увиденным, и передал ему кошелек с золотыми монетами. Потом, сняв с себя тяжелую золотую цепь, надел ее на уэльсца.
Многие дамы, присутствовавшие на представлении, попытались пригласить его выступить в их домах, но он промолчал, и Фрэнсис, которая стояла совсем рядом с ним, не удивилась, когда он чуть позже ответил им отказом. В нем самом и в его поведении было что-то очень странное, и она только еще больше убедилась в этом, когда на следующий день выяснилось, что он исчез.
– Он вернулся в свои Уэльские горы, – сказала королева, узнав об этом. – Деньги, которые он получил от короля, позволили ему сделать это.
А ей кукольник помог добиться нужной цели, и, вполне вероятно, она была права. О нем никогда больше не слышали. Фрэнсис казалось, что зрители увидели именно то, что хотел показать им уэльсец: несмотря на весьма заурядный сюжет, он, каким-то ему одному ведомым магическим способом, дал им возможность помечтать о чем-то своем.
Спустя всего лишь несколько дней до Фрэнсис стали доходить слухи о том, какое «представление» должно было на самом деле состояться в тот вечер и не состоялось только потому, что появилась королева. Сперва она отказывалась верить в это, потом разозлилась. И не она одна: те же самые чувства испытывала и Барбара Каслмейн. Букингем собирался одурачить ее, и она отказывалась верить в то, что король ничего не знал об этом. Когда Фрэнсис смогла сопоставить разрозненные сведения и события, она пришла в ужас. Знала ли королева о том, что замышлялось? Фрэнсис не рискнула спросить ее об этом.
Никто не заподозрил герцогиню Букингемскую в том, что именно она выдала своего мужа королеве. Было решено, что он посвятил в свои планы слишком много помощников, и кто-то из них проболтался.
Барбара устроила королю очередную сцену. Она больше не сомневалась в том, что беременна, и постаралась сообщить ему об этом так, чтобы у него не было ни малейшего сомнения в своем отцовстве. И подумать только, он вздумал ее дурачить именно тогда, когда она ждет ребенка! Он согласился на то, чтобы ее опоили каким-то зельем только ради того, чтобы превратить невинную шутку в бесстыдную оргию!
Напрасно Карл пытался убедить ее в том, что ему ничего не известно об этом плане, о том, что кто-то задумал буквально подсунуть ему Фрэнсис. Он был расстроен тем, что Барбара выглядела совсем больной и уверяла его, что не вынесет предстоящих родов. Если она умрет, он, король, которому она отдала все свое сердце, станет ее убийцей.
Барбара отказалась принять Букингема и снова уехала в Ричмонд, правда лишь после того, как заручилась обещанием короля признать себя отцом и этого ребенка и подыскать ей дворец, достойный ее блестящего положения. Барбара появилась при Дворе лишь спустя несколько месяцев.
Между тем Фрэнсис получила от Букингема письмо, в котором содержалась просьба принять его и дать возможность оправдаться. В конце концов Фрэнсис согласилась, но прежде, чем он успел произнести первую фразу, она ударила его кулаком в лицо.
– Мне говорили, что вы можете предать, – кричала она, – и вы действительно оказались настоящим предателем!
И потом, когда Букингем все-таки пытался что-то сказать в свое оправдание, гневно добавила:
– Если бы это было в моих силах, если бы король был действительно моим любовником, я не успокоилась бы до тех пор, пока не уничтожила вас!
Букингем, который уже немного пришел в себя, ответил ей, потирая ушибленную скулу:
– Для меня все сложилось наилучшим образом. Потому что вряд ли король стал бы благодарить меня за то, что по моей вине оказался в постели с сумасшедшей!
Что касается короля, то он был встречен значительно лучше.
В течение нескольких дней он наблюдал за Фрэнсис издали, видел, как помрачнело ее лицо, как медленно она двигалась и разговаривала. Между ним и Екатериной не было никаких объяснений. Она считала более разумным промолчать, и он был признателен ей за это молчание, но вскоре отчужденность Фрэнсис стала для него невыносимой. Он не мог видеть ее в таком подавленном состоянии, без привычной радостной улыбки, не мог видеть, как она отводит от него глаза, и ему очень не хватало живого, дружеского общения с ней.
– Я совершенно ничего не знал об этом, – сказал он, оставшись наконец с Фрэнсис наедине в гостиной в то время, как королева гуляла с графиней Суффолк.
Фрэнсис молчала, когда он взял ее за руку, и позже, когда он обнял ее.
– Вы действительно ничего не знали? – наконец спросила она.
– Ничего! Клянусь Богом! Разве я похож на мужчину, который сам не может добиться того, чего хочет, а должен звать на помощь Георга Виллера?
– Почему он решил, что вы… что я?..
– Я не уверен, что он вообще что-нибудь решал, потому что вряд ли думал. Он коварен и порочен. А чувство юмора у него такое же извращенное, как и у того чудовища, за которого вышла замуж моя бедная сестра.
– Я никогда не понимала, как она согласилась выйти замуж за Филиппа, – ответила Фрэнсис, которая была рада отвлечься от мыслей о себе. – Ее никто не мог бы заставить.
– Она сама себя заставила. Ради меня, – тихо ответил Карл. – Этот брак послужил созданию очень важных связей с Францией. Но все-таки жаль, что он влюбился в нее только после свадьбы. Правда, он хоть доказал, что он мужчина…
– Даже ради таких целей не стоило делать этого, – ответила Фрэнсис. – Вы вполне справились бы сами, без таких жертв.
– Кто знает? Может быть, да, а может быть, и нет. Все королевские браки заключаются в интересах государств или ради денег. Мой тоже не исключение.
– Но вы же любите королеву?
– Да, люблю. Но существует разница между любовью и…
Неожиданно он обнял ее с такой силой, которая, наверное, была бы чрезмерна и для укрощения молодой строптивой лошадки, а уж для юной хрупкой девушки и подавно. Он целовал и ласкал ее, вдруг сильно встряхнул.
– Умоляю вас, не смотрите на меня с такой укоризной! Вы, маленькая обманщица! Вам наверняка все известно!
– Что у Вашего Величества ко мне нежные чувства? Но разве это для вас такая уж необычная вещь? – спросила Фрэнсис, в голосе которой звучали и чопорность, и вызов.
Его объятие взволновало ее ничуть не больше, чем грубое тисканье какого-нибудь подростка, но она не должна была дать ему возможность догадаться об этом.
Она опустила глаза и, слегка вздрагивая, прошептала: – Этого нельзя делать! Как вы можете думать, что я… после всех этих ужасных планов?..
– Но разве я не сказал вам, что ничего не знал… тогда?
