Самая большая беда была с водой — ручей очень быстро перестал справляться со своими обязанностями и взял таймаут до сезона дождей. Пришлось дать задание Барнсу прикупить в Порту цистерну и возить каждый день еще и воду. Естественно за водой тоже была давка, толкалка и разливалка. Дров также не было и тут не обошлось одной платформой – прицепили сразу три, но бревна с них к вечеру куда-то растаскивались и приходилось на утро вести новые. Постепенно поезд Барнса превратился в состав, я бы даже сказал — эшелон.

К исходу первого чемодана я спросил у Джима, что происходит и чего мы все ждем? В ответ он одарил меня лучезарной улыбкой умалишенного средней степени тяжести человека-цветочка и сказал, что осталось еще недолго и скоро прибудет основная группа.

— Это что еще не все? – и я махнул горизонту рукой и тот ответил мне отблесками огоньков на дальних барханах. Джимми снова улыбнулся и отправился на вечерний обход своих последователей, неся им в подоле благодать.

В следующие два дня население нашего, не могу сказать уже поселка, а скорее всего города, страждущих, вечно едящих, пьющих и поющих, увеличилось еще раза в два. Продолжая биологическую цепочку жизнедеятельности этих людей, а также учитывая их количество, вы можете представить себе, сколько было построено сортиров! Хорошо еще, что в этой части планеты было не модно мыться, поэтому душевые, слава богу, возводить не пришлось. Каждую из прибывших групп возглавлял кто-то из приближенных Джима, многих среди них я узнал, правда, с некоторым трудом, когда нас пригласили всех вместе на Большой Совет — некоторые из них были те, кто ушел за своим светочем год назад, но были и новые. Старых я еле признал – все они выглядели несколько странновато, смотрели как бы сквозь тебя, вероятно сразу в Истину, говорили подвывая и моргали своими выпученными глазами не чаще одного раза в четверть часа. Я однажды, довольно давно видел такого человека, его везли по больничному коридору в колясочке – он был после лоботомии и ничего путного уже не говорил, впрочем, как и эти.

Так вот, нас созвали на Большой Совет, хотя как по мне, он больше напоминал Большой Обед, потому что проходил на том самом балконе, под звон посуды и единственным его отличием от простого обеда, было наличие большего числа едоков и карты страны постеленной вместо скатерти. Предыдущие обеды я часто пропускал и мне приносили еду в мою темницу, но этот пропустить никак было нельзя, так как обещали вкусный десерт. По этому случаю я даже решил одеть, наконец, свежую рубашку, распахнул свой шкаф, но увидал там только платья, юбки и блузки, и, причем, все не моего размера. Пока я вспоминал, когда и в каком угаре я мог себе прикупить все это барахлишко, Елен подошла ко мне сбоку с такой силой захлопнула дверку, сделав все, чтобы прищемить мне палец, но ей удалось лишь ущемить мое самолюбие.

— Билли, — начала она тоном, каким женщины в первом классе начинают понукать своим соседом по парте и потом за многие годы доводят обращение к тебе по имени до разряда ругательства. – Твоя мама разве не говорила тебе, что неприлично ковыряться в чужих вещах?

Я внутри себя вспылил, и мне резко захотелось перестать быть новичком в делах по битью женщин и стать экспертом по их расчленению, но произнести вслух я смог лишь:

— Но я же в своем шкафу?

На мое оправдание Елен удосужилась лишь ответить мне универсальным жестом всех женщин, используемый, когда они натыкаются на очередную непроходимую мужскую тупость: повести плечами, повернуть от тебя голову в бок и поднять вверх глаза, поискать ими брови, брови в ответ ползут по складкам лба знакомиться с линией волос, мол, мы ваши родственники, здрасьте! Женщины делают это за секунду, затем демонстрируют, как они умеют шумно дышать носом. Показав, что умеют хорошо, возвращают себя в исходное положение и пристально смотрят на тебя как на вражеский подбитый танк. И вот, теперь, после этого, чтобы ты не сказал – ты будешь не прав! В споре с женщиной, как с задержанием полицией – все, что вы скажете, будет использовано против вас. Правда в суде, у тебя, по крайней мере, есть надежда, что против тебя используют именно твои слова, их не перекрутят через мясорубку или не выжмут в стиральной машинке и не бросят обратно с таким финтом и смыслом, что ты ни увернуться, ни приготовиться не успеешь. Бац, и ты уже обтекаешь! Спорить с женщиной, то же самое, что драться с боксерской грушей, ты рано или поздно выдохнешься, а она будет продолжать, мелькать перед тобой, дразниться и скрипеть, называя тебя при этом слабаком. Ты можешь, правда, переусердствовать и в сердцах порваться грушу, но тогда все в спортзале остановятся, и будут смотреть на тебя с укоризной, и сами боксеры, и их груши, которые будут вдалеке раскачиваться и негодующе поскрипывать. А твоя будет плеваться наполнителем, через рваную рану и кричать: «Гад, козел, смотрите – он меня бьет!» Причем замена старой, надоевшей, и уже в трещинках покрытия груши, на более новую, ничего не дает, заканчивается все всегда одним и тем же. Понимая все это, я втянул голову в плечи и побрел в раздевалку, на ходу зубами развязывая перчатки и размазывая по ним свои слезы.

Но это все было перед советом. На нем самом я успокоился, уселся на угловое место, и карта, постеленная под приборы, оказалась ко мне боком и Атлантическим океаном. В перерывах между первым блюдом и последовавшей за ней длительной борьбой с бифштексом, я пытался, сильно вывернув голову, прочесть название одного портового города, но расширить свои географические знания никак не мог, так как оно было от меня и боком и далеко, а потом вообще, кто-то закрыл последние две буквы своим стаканом. В конце концов, я понял, что не готов менять чересчур тяжело получаемые мною данные об этом населенном пункте, на искривление шейных позвонков, и полностью погрузился в трапезу, а зубы в бифштекс. Слушая на выбор, примерно одну произносимую на совете фразу из пяти, я, тем не менее, понял, что Джим сотоварищи, уже практически парализовали работу нескольких отраслей хозяйства страны, в том числе и тем, собрав тут множество ключевых специалистов, без которых машина экономики, если и не перестала еще работать, то ей осталось недолго мучатся. Но это было только начало — все остальное население страны, состоящее в основном из сочувствующих, колеблющихся, а также живущих по принципу: «Куда все – туда и я», уже стояло в нижней беговой стойке, и только и ждала активных действий от восставших – это от нас типа, чтобы как после выстрела из стартового пистолета, лечь на свои колодки и сказать, что дальше они так жить не могут. Страну хоть и освободили лет десять назад от колониального прошлого, но партия, под знаменами которой, это было сделано, решила что теперь может творить все что угодно – за все заплачено, в том числе и их собственной кровью. Лидер революции, был как бы до сих пор популярен в народе, но пообщавшись с этим самым народом по забегаловкам и рабочим столовкам, можно было однозначно прийти к выводу, что многие бы снова хотели стать колонией, лишь бы платили как раньше и было что кушать. Но партия и правительство уверяли всех, что надо еще немного потерпеть – осталось немного. Это было верно, от страны действительно осталось уже немного, так как у кого все забрали во время революции (в основном иностранные компании), им же обратно и продали, а если бывший владелец был чересчур горд или жаден, то их конкурентам. Люди в этой стране жили прекрасно, правда, людей этих было немного, процентов пять, не больше, многих из них я видел на одной железнодорожной вечеринке. Как жили остальные негры – эти пять процентов особо не волновало. Эта тема тоже долго обмусоливалась на собрании, которое начался за ранним завтраком, плавно перетекшего в поздний ужин, где-то по пути сглотнув обед. Очень редко выпускали до ветру. Потом долго решали, ждать ли еще одну, задерживающуюся партию, голосовали, тянули бумажки, ставили какие-то крестики – короче, играли в какую-то настольную игру в демократию для детей от двенадцати лет и старше. Я тоже решил однажды внести свой вклад в дело революции и спросил когда будет торт с черносливом. На что Елен недовольно фыркнула и сказала, что мы находимся практически на военном положении, так что теперь не до чернослива – торт будет с простым безе. Больше у меня вопросов не было. Затем Джим быстренько уговорил всех, что выдвигаться надо завтра с утра и на этом все разошлись паковать чемоданы. Елен осталась мыть посуду.

Оказывается у безумных утро наступает тогда, когда у нормальных людей лишь едва успела наступить ночь. Я успел только закрыть глаза, как в дверь сейфа постучали, судя по звуку – минимум гантелей на сорок фунтов, и сказали, что уже все выдвигаются. Пока я искал свои трусы, было дополнительно сообщено, что благороднейшей Елен для меня был любезно выделен один грузовик и двое сопровождающих к нему. Я быстренько запер сейф и поскакал, мимо сновавших всюду приближенных Джима, сначала в ванную, глянуть в зеркало над умывальником, что за монстр сегодня там живет, а затем, вдоволь наплескавшись и наухавшись, на балкон – копошиться по чужим тарелкам, так как завтрак был уже завершен без меня. Жуя чей-то недоеденный бутерброд с семгой, я взглянул сверху на то, что творилось внизу — впечатлило очень сильно: весь мир пришел в движение. Народ, находясь до этого статично не создавал такого эффекта массовости происходящего, но сейчас, когда все покатилось и задвигалось, я понял, что нас очень много, мы сила и мы способны дойти хоть до Китая, всех побеждая на своем пути! На бутерброд этот вид произвел не меньшее впечатление, и он прыгнул прямо с балкона к отправляющимся гражданам. Скатившись вниз по лестнице в бурном потоке жаждущих революционного путешествия, я увидел стоящий у входа грузовик набитый людишками, сидящего в кабине на месте пассажира Барнса, а на кабине его помощника, того самого кочегара, будем звать его Тони, потому что я все равно не помню как его зовут, а писать постоянно «помощник Барнса» после самого «Барнса», будет как-то совсем не по-американски. Барнс сидел с видом человека эвакуирующегося из Дюнкерка, а Клаусу, так вроде звали его помощника, было все равно, он сидел на крыше — у него была привычка во время отдыха сидеть на крыше паровоза и тут он тоже себе не изменял. Я сказал Барнсу, чтобы он не расстраивался и что у его паровоза даже не успеют сгнить все колеса, как мы уже все вернемся обратно после каторжного заключения. Чтобы старый машинист не хандрил, я приказал ему для начала повышвыривать всех желающих поехать на революционную борьбу с комфортом из кузова автомобиля, а Мартину – так звали его помощника, пойти со мной за вещичками. Чемоданы были тяжелые, и таскать их можно было лишь по одному, и нам постоянно мешали люди, лезущие по головам к светлому будущему и часто мешавшие нам, особенно, когда мы пытались подняться обратно на третий этаж. Сейф было тоже очень долго открывать и закрывать, но бросить его незапертым я тоже не мог. Внутри меня тоже подстерегали трудности личного характера – за мою одежду постоянно хватались медвежата и умоляли взять их с собой или хотя бы оторвать у них по лапке или по ушку на память. Я был слегка шокирован таким предложением, долго колебался и выбрал, в конце концов, их плюшевые уши – и возни меньше и хранить удобнее. Некоторое время ушло на создание памятного ожерелья из мишкиных внешних слуховых органов, да и чемоданов оказалось немного больше, чем я думал, короче управились мы лишь к полудню. Хорошо еще, что у меня к тому времени не было уже личных вещей, ибо все мои наряды раздались особо страждущим и практически голым революционерам, поэтому я отчаливал из своего чертога налегке. Мы были уже готовы примкнуть к хвосту маршевых колонн, как оказалось, что никто из нас троих: меня, Барнса и Мишеля (помощник Барнса), не умеют водить грузовик. Я мог бы конечно признаться, что несколько раз ездил на велосипеде, а также в состоянии профессионально сигналить практически на любой модели автомобиля, но думаю, что моих знаний может оказаться недостаточно, да и в кузове на своих чемоданах, в тени брезента я буду чувствовать себя намного спокойнее, чем за рулем. Барнс сам вызвался вести грузовик, уверяя, что его знаний и опыта в вождении паровоза будет достаточно для управления грузовиком, но ему следует лишь слегка подучиться. Его помощник – Трофим (согласитесь довольно странное для темнокожего парня имя, это меня еще тогда удивило) сказал, что с удовольствием станет штурманом нашего экипажа, тем более, что он два раза смотрел репортажи с гонок Париж-Даккар и у него даже есть фирменная наклейка, но сейчас он не может нам ее показать. Я разрешил ему занять эту должность, хотя на нее мог претендовать и любой однорукий шизофреник, который показывал бы дорогу, махая рукой вперед, в облако пыли от медленно двигающего вперед нашего племени. Мы расселись по местам, и я почти сразу уснул, полдня проведенных в беготне и бессонная ночь пришли за сдачей.

1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 ... 57

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Купите книгу, она смешная - Олег Сенцов бесплатно.

Похожие на Купите книгу, она смешная - Олег Сенцов книги

Избранное - Кира Алиевна Измайлова - Прочее / Фэнтези
Пряничный теремок - Юлия Хансен - Прочее / Детские стихи / Юмористические стихи
Корона. Официальный путеводитель по сериалу. Елизавета II и Уинстон Черчилль. Становление юной королевы - Роберт Лэйси - Прочая документальная литература / Зарубежная образовательная литература / Прочее / Публицистика
Satellite (ЛП) - (witch_lit) - Любовно-фантастические романы / Прочее / Эротика
Затерянный мир - Дойл Артур Конан - Прочее
Записные книжки дурака. Вариант посткоронавирусный, обезвреженный - Сатановский Евгений Янович - Прочее
Оназм как популярный жанр в самодеятельной литературе - Леонид Каганов - Прочее
Поместье черного лорда - Екатерина Севастьянова - Прочее
Опухш и тайна волшебного озера - Михаил Лукашов - Детские приключения / Детская проза / Прочее
Вся правда о нас - Макс Фрай - Прочее

Оставить комментарий