— Мы уповаем на ваше благоразумие, лорд-протектор, — заявил Мортон, похоже, его раздражало молчание Дика. — Гордыня — величайший из грехов! Я говорю вам это как лицо духовное!.. Смирите её... Смиритесь с неизбежным, и да пребудет с вами милость Его...
— Именно как лорд-защитник королевства я напоминаю вам, — обождав ещё полминуты, произнёс Ричард. — Происходящее здесь является государственной изменой. Более того, я сам стану предателем и изменником, если соглашусь с вами. И это моё последнее слово.
Любой рыцарь на их месте уже схватился бы за меч или бросил вызов. Из всей четвёрки к кинжалу потянулся один Гастингс. Но это и понятно, Стенли трус, а обличённые саном мерзавцы прячутся за служение, будто за ширму.
— Гордыня является тяжким грехом, Ричард Глостер! — вновь проскрипел Мортон. Архиепископ сочился ненавистью и ядом. Он сжимал кулаки, даже слюной брызгал. И Ричард не мог смирить чувство брезгливости по отношению к этому человеку. От него хотелось отшатнуться или отойти подальше как от чумного или прокажённого.
— Воистину так, — парировал герцог. — Смею напомнить, именно этому греху вы и предаётесь, придя сюда и вынуждая меня отказаться от исполнения воли покойного брата. Кто вы такие, чтобы требовать от меня предательства?!
В словесных дебатах Дик не считал себя столь искушённым, как в ратном деле. Но с заговорщиками и не требовалось диспута. Трое из них регента откровенно ненавидели, в сердце четвёртого змеёй вползла любовь. Убеждать их не требовалось. Единственное, чего добивался Глостер, — нападения. После этого пойти на попятный не удалось бы ни им, ни ему самому.
— Довольно! — Гастингс вышел вперёд, блеснула сталь.
Ричард не смотрел на кинжал в руке бывшего друга и соратника. Клинков за свою жизнь он видел предостаточно, а вот таких взглядов — нет. Уильям не желал отнимать его жизнь, но непременно сделал бы это, позволь регент себе промедлить. Но у герцога имелись жена и сын. Бросить их Дик не мог.
Тело среагировало само, поднырнув под занесённую для удара руку. Привычные к поводу пальцы стиснули запястье Уильяма до хруста. Дик одной рукой направлял Серри и с лёгкостью осаживал зарвавшегося жеребца. Гастингсу хватило небольшого усилия. Лорд-камергер удивлённо вскрикнул и выпустил кинжал. Ричард оттолкнул его и, презрительно сощурившись, вышел. Помешать ему не решился более никто.
Не думать ни о чём довольно просто. Ричард вызвал стражу и велел препроводить заговорщиков в Тауэр. Не чувствовать оказалось намного сложнее. Когда друг, вдруг посчитавший себя бывшим, бросал обвинение за обвинением, становилось больно. Дик и хотел бы не слушать, да не получалось. Резко поворачиваясь на каблуках и уходя от мерзостей, несущихся в спину, герцог знал, что сделает всё лишь бы спасти Уильяма. И вместе с этим понимал: все его усилия будут напрасны.
В тот же день Ричард написал письмо магистратам Йорка, в котором просил прислать как можно больше вооружённых людей:
«...дабы помочь воспрепятствовать проискам королевы, её кровных родственников и сторонников, которые намеревались, и каждый день собираются, убить нас и нашего кузена, герцога Бекингэма, древнюю королевскую кровь Англии».
В тот же вечер его пытались отравить.
* * *Через три дня, 13 июня 1483 года, Ричард пришёл на заседание совета в Тауэр и выдвинул обвинение против заговорщиков.
Следствие продлилось несколько дней. Влиять на него Дик не счёл нужным. Впрочем, единственное, что от него зависело, он исполнил: защитником по этому делу Ричард назначил личного законника Гастингса, Уильяма Кэтсби, человека талантливого и знающего своё дело. Будь подобный адвокат у Джорджа, возможно, трагедии удалось бы избежать, а герцог Кларенс интриговал и поныне. Но единственным смягчающим обстоятельством, которое удалось выявить Кэтсби, оказалась влюблённость лорда Гастингса в Джейн Шор.
Сам Уильям держался до такой степени вызывающе, в такой дерзкой и грубой форме отрицал свою вину, что свёл к нулю все усилия адвоката. Он вновь обратился с обвинительной речью в отношении Ричарда. В ней Глостера если только узурпатором не назвал, зато жаждущим власти самодуром — сколь угодно. Дик в какой-то момент не выдержал и вышел из зала. Но не он один оказался потрясённым поведением лорда-камергера. Члены совета, несмотря на все заслуги, близкую дружбу и родственные связи с покойным королём, приговорили Гастингса к казни.
Дик не мог отказаться от утверждения этого решения. В соответствии с клятвой, данной парламенту в начале своего правления, он обязан был согласиться с приговором. Но, желая облегчить участь Гастингса и оградить его от издевательств толпы, Ричард распорядился свершить экзекуцию во внутреннем дворе Тауэра, на лугу, перед церковью Святого Петра, а не публично, на Тауэрском холме, где к месту казни собирались тысячи горожан. Казнь состоялась в день суда, 20 июня.
Незадолго до случившегося Глостер утвердил закон, по которому дети государственных преступников не несли ответственности за действия родителей. И это оставалось единственным утешением. Все титулы и земли лорда Уильяма перешли его вдове и старшему сыну, продолжившему, как и ранее, служить во дворце в свите герцога Глостера.
— И составьте указ, — распорядился Ричард. — Отразите в нём все подробности разоблачения заговора. Пусть глашатаи зачитают его прилюдно.
Он успел заметить удивлённый взгляд Бэкингема. Никогда ранее короли не разъясняли подданным причины своих поступков.
«А я и не король», — усмехнулся про себя Глостер. Он не оправдывался, нет. Просто подобное казалось ему важным.
Остальных заговорщиков помиловали. За Джона Мортона неожиданно заступился Бэкингем. Взгляд, который Генри бросал на епископа, Ричарду не нравился. Так родич обычно смотрел, когда заключал очередное пари или вызнавал пикантные сплетни.
Выходя из зала суда, епископ выглядел довольным и неудовлетворённым одновременно. В ненависти к младшему Йорку он закостенел ещё больше. А это помилование наверняка расценил изощрённым унижением своей драгоценной особы.
Ротерхейм и Стенли оказались настолько напуганы участью Гастингса, что повинились во всём. Осталась лишь Шор, но ей Дик не собирался оказывать снисхождения. Смерть Уильяма не должна оставаться неотомщённой, а погиб он только благодаря этой змее!
Глава 11
Епископу Линкольна, Джону Расселу.
Не было границ моему удивлению, когда я услышал от Тома Лайнома о его желании соединиться браком с бывшей женой банкира Шора. Очевидно, она свела его с ума, ежели, кроме неё, он больше ни о чём и ни о ком не хочет думать. Мой дорогой епископ, непременно пригласите его к себе и постарайтесь вразумить. Если же вам это не удастся и церковь не возражает против их брака, то и я дам ему своё согласие, пусть только он отложит венчание до моего возвращения в Лондон. А пока, дабы не сотворила она чего в случае освобождения, передайте Джейн Шор под присмотр отцу или кому другому, на ваше усмотрение.
Ричард, герцог Глостер, милостью Господа нашего Иисуса Христа регент Англии.
У двери ждал Лайном, милостью регента назначенный представителем защиты Джейн Шор. Знал бы Дик, чем всё это закончится, никогда не поручил бы заговорщицу заботам этого человека. Он не имел ничего против Томаса и тем паче не желал ему подобного сокровища в лице бывшей любовницы Эдуарда и Гастингса.
— Вы не одумались? — бросил Глостер, переступая через порог.
— О нет! Господин регент...
Ричард махнул рукой. Все заверения Лайнома он слышал уже не единожды:
— Знаете, Томас, я начинаю верить в дьявольское обаяние. Брат, Гастингс, возможно, кто-то ещё, а теперь и вы... Эта женщина добьётся обвинения в колдовстве, не иначе.
На мужчину снизошло безмолвие. Томас резко побледнел и открыл рот, но не проронил ни слова.
В первую аудиенцию Лайном валялся у Ричарда в ногах и плакал, лишь бы тот дал своё разрешение на брак. Регент остался непреклонен. За свои преступления Шор должна была ответить сполна.
Во вторую аудиенцию Дик от души посочувствовал защитнику и попытался его переубедить. Регент даже хотел ходатайствовать перед советом о смягчении наказания для миссис Шор, лишь бы Том отказался от планов на заговорщицу. Честь адвоката, гордость, возможная влюблённость — Глостер мог понять многое, но жениться-то на ней зачем?!
Теперь решение изменилось. Джейн буквально забросала регента письмами с мольбами о прощении. Да и злость Глостера сменилась усталостью. Рыцарю не должно воевать с дамами, в конце-то концов. Но мстительное желание помучить очередного влюблённого дурака никуда не делось.
