Лифт с грохотом пошел вниз, нырнув в шахту, обшитую железными листами. Здесь ничего видно не было. Они молча посматривали друг на друга в тусклом свете единственной желтой лампочки. Спуск оказался весьма долгим, у Игоря даже заложило уши. Они и так находились на черт знает какой глубине, и все существо мальчишки восставало против дальнейшего спуска.
Когда лифт, наконец, замер, они вышли в неожиданно огромное помещение. Пол его был гладким, из мокрого блестящего камня. Наверху, метрах в пятидесяти, начиналась сплошная путаница труб, балок и кабелей. Неравномерно густая, она просвечивала. Сиявшие в ней синие огни озаряли уходящие в таинственную высоту неровные колодцы. Оттуда доносился ровный глухой шум, он пропитывал воздух и заполнял все вокруг. Эта чудовищная масса машин опиралась на массивные – метров по восемь в диаметре – стальные башни, стоявшие далеко друг от друга.
Здесь, в самом низу, царил сырой прохладный полумрак. Длину зала нельзя было представить, в ширину он был метров в пятьсот. Дальше, за колоннами, сияла ровная полоса розовато-белого, туманного света. Они пошли к ней, невольно задирая головы.
Ровный шум наверху глушил все остальные звуки. Игорю все время казалось, что он в каком-то чудовищном механическом лесу – наверху ему мерещились какие-то мелькания, шорохи, даже – невероятно! – вроде бы шелест чьих-то крыльев. Под босыми ногами то и дело хлюпали лужи: сверху непрестанно капала холодная, мутно-ржавая вода.
Полоса света впереди, поначалу узкая, постепенно становилась шире. Мальчишке казалось, что там выход наружу, но он знал, что ошибается – совсем недавно они шли прямо над этим сиянием.
Вблизи оно стало бездной, полной лениво клубившегося тумана – легкий ветерок не давал ему проникать между колоннами. Вниз, метров на тридцать, уходила отвесная гранитная стена, у ее основания начиналась сырая каменистая осыпь, исчезавшая в мутном полумраке. Игорю казалось, что он видит все это в каком-то бредовом сне – он даже невольно протянул руку, чтобы ущипнуть себя и проснуться.
Вдруг его пронзила неожиданно острая боль – словно иглой ткнули в сердце. Игорь замер – он не сразу осознал, что эта боль не была его собственной. До этой секунды он не мог почувствовать Андрея – как ни старался, но теперь тот сиял, словно костер в ночи. И ему было больно. Очень больно.
Игорь сжал зубы. Главное, что Андрей жив. Остальное… с остальным он разберется – или умрет, стараясь разобраться. Третьего исхода просто не могло быть.
– Пошевеливайся! – Он ткнул Бренца стволом в спину. Сейчас главное – не дать этой гадине понять, как же он спешит на самом деле, иначе, почуяв его слабость, мьюри мгновенно начнет торг – относиться к чужой беде по-другому тут просто не умеют.
Вдоль стены шла эстакада, похожая на ажурный лоток. К ней широким веером сбегались полосы монорельса. Тут была стоянка служебных поездов, но Игорь увидел лишь один обтекаемый серебристый вагон. Когда Бренц нажал пару кнопок на маленьком пульте, вагон приподнялся с легким шипением. Едва он сел к пульту машиниста, как входные панели опустились. Потом вагон тронулся.
Поездка превратилась для Игоря в пытку – ему казалось, что поезд едва тащится, а этот проклятый зал бесконечен. Лишь минут через семь впереди показалась уходящая в туман гладкая гранитная стена – и они нырнули в темное жерло туннеля.
* * *
Андрей плохо помнил обстоятельства похищения и совсем не помнил, что было дальше. Правда, в какой-то момент он совершенно отчетливо ощутил ментальный вопль Игоря: «Ты где?!» – и даже ответил вроде бы… но потом… нет, что было потом, он не помнил снова.
Мальчишка не знал, что выставленной Хентом (и тот не рассказал об этом своим, боясь насмешек) с испугу мощности тазера хватило бы на то, чтобы отправить взрослого мьюри в длительную кому. Для Андрея же удар обернулся «всего лишь» сильнейшим шоком и временным, но почти полным параличом. Сейчас мальчишка медленно приходил в себя. Не то чтобы он был без сознания, но понимания, что происходит, явно не было. Сейчас ощущения возвращались.
Он не сразу осознал, что лежит, обнаженный, в большой, ярко освещенной комнате, распяленный на мощном ложе из блестящих стальных труб и захватов. Когда он увидел комнату во всех подробностях, его сердце испуганно замерло. Наверное, впервые за все четырнадцать лет.
Место, в котором ему предстояло, похоже, провести весь остаток жизни, смотрелось довольно-таки зловеще. Камера была неожиданно просторной – квадратная, шириной метров в пять. Ее стены, пол и потолок были из светло-серого, шершавого бетона, дверь – из синевато-темной стали. Она была глухой: никаких смотровых щелей или камер Андрей не заметил, но легче ему от этого не стало. Похоже, ее хозяева не хотели, чтобы кто-то увидел происходящее в ней. Комната была почти пуста – в ней стоял лишь единственный мягкий стул, изящный, небольшой столик с бутылками вина и какой-то, явно дорогостоящей, снедью, а в самом центре – это самое ложе из толстых блестящих стальных труб. Рядом, у стены, стоял другой, длинный стол с какими-то странными вещами.
На первый взгляд этот набор казался сразу смешным и диким, словно составленный играющим невесть во что малышом. Но историю мальчишка знал хорошо. И знал, что такими вещами приходилось пользоваться еще в Первой Галактической. Орудия пыток, вот что это было. Землянам давно не было нужды пытать своих пленных такими примитивными штуками – информацию добывали ментальной атакой. Неужели у мьюри все так грубо? Полковник Макаров говорил про специальные машины… Или его будут пытать не для допроса? А для чего?!
Сердце у Андрея ухнуло и бешено забилось, почти сразу же успокоилось и забилось снова: мальчишка наконец понял, что с их помощью тут будут развлекаться. Его, Андрея, муками. Пока он не умрет тут. Вот от этого. И никто не узнает… Не хочу, не надо!!! Но собственный страх тоже вызывал у него омерзение. Мальчишка, сжав зубы, яростно помотал головой, прогоняя его, и осмотрелся уже внимательнее.
Ничего больше тут не было, только в углу зияло окантованное нержавеющей сталью отверстие стока. Четыре узких прямоугольных плафона на стенах рассеивали бело-розовый, неожиданно приятный для глаз свет. Под потолком темнели две широкие щели, забранные массивными стальными жалюзи. Из левой тек равномерный поток жаркого, тяжелого и влажного воздуха. Андрею было трудно дышать, и он был весь мокрый от пота, но сейчас это волновало его меньше всего. Мальчишка изо всех сил старался высвободиться, но у него ничего не получалось. Массивные кольца захватов были не просто защелкнуты, а заперты на замки – каждый отдельно, – и его познаний в Силе не хватало, чтобы открыть их.
Андрей начал наконец понимать, что деваться ему некуда и придется испытать все, что ему уготовили, до конца. Тем не менее он пробовал вырваться с яростным упорством – снова и снова, отгоняя мысль, что, может быть, придется «остановить» самого себя. Мысль о боли казалась не такой жуткой, как мысль о том, чтобы сделать это…
Он не знал, сколько пролежал так, до предела напрягая свои способности, – может быть, час, может быть, больше. Истратив все силы, он замер и даже не пытался пошевелиться, только едва скосил усталые глаза, когда совершенно неожиданно лязгнула железная дверь. В камеру вошел…
Вначале Андрей решил, что перед ним инопланетянин какой-то неизвестной расы. Ростом он был всего метра полтора, тело его очертаниями повторяло человеческое – по крайней мере, настолько, что надетый сверху синий комбинезон и высокие армейские ботинки полностью скрывали все отличия, а вот голова была совершенно нечеловеческой: с выпуклыми фасеточными глазами и совершенно безволосая. Вместо носа и рта у вошедшего красовался громадный «пятак» вроде противогазного фильтра – Андрей узнал диск вокабулятора и понял, что перед ним андроид, или, как их называли мьюри, киборг из искусственной органики. Не доверяя живым слугам, богатые мьюри использовали их в качестве охранников. Внешне никакого оружия у киборга не было, но мальчишка знал, что в правое его предплечье вмонтирован бластер, а в левое – мощный парализатор. На Земле андроидов не делали – и из принципа, и из-за того, что во время краткого увлечения экспериментами с ними – еще в период Промежутка – было несколько страшных или трагичных историй.
За первым киборгом вошел второй – они молча встали в углах комнаты и замерли там как истуканы. А вслед за ними вошел… то есть вошла…
Андрей сразу узнал госпожу Буррас – ту самую, что приглашала его в свое имение. Тогда на ней было нелепое платье, похожее на множество нанизанных друг на друга – от плеч до колен – юбок из какой-то блестящей, невероятно пестрой ткани. Сейчас госпожа Буррас была затянута в блестящую, густо проклепанную кожу – высоченные ботфорты с ремнями, перчатки до плеч, сверкающие хромом наплечники, похожие на недоразвитые крылья, и объединяло все это нечто вроде кожаного купальника – с громадными вырезами на самых неприличных местах. Собственно, эти вырезы и делали указанные места «неприличными» и очень глупыми, если так можно сказать.
