Раздался злой треск. Пахнуло озоном. С потолка сорвалась яркая, ослепительно белая кривая молния, прошибая сигийца насквозь от макушки до пят. Сигийца спазматически передернуло. Томас широко раскрыл рот и издал тонкий писк.
Сигиец медленно задрал голову к потолку, где дымилась выгоревшая пентаграмма, оставшаяся от охранной печати, взглянул на Томаса. Совершенно спокойно. С безразличным, невозмутимым лицом погрозил ему пальцем и отбросил разряженный пистолет. После чего повернул голову к завалившемуся набок Киису, протянул руку. Джамбия шевельнулась, выскочила из раны и вернулся в ладонь хозяина. Труп мягко перекатился ниц.
Самым страшным для Толстого Тома было то, что сигиец почти не издавал звуков. Даже когда перешагнул через мертвого Вилли, Томас не услышал его шагов. И это доконало окончательно.
Ломбардщик истошно, отчаянно завопил и бросился к незапертому хранилищу. Схватился за ручку, потянул на себя тяжелую дверь, но лишь завопил еще отчаяннее и захлебнулся криком, когда шею сдавила наброшенная невидимая петля. Захрипевшего Тома оторвало от двери, протащило по полу обратно к прилавку. Он отчаянно вырывался, пытался дотянуться до дверной ручки, но петля стянула шею еще крепче. Томас начал терять сознание, виснуть на невидимой веревке, но вдруг его с силой развернуло, перегнуло через прилавок и прижало лицом к прутьям клетки. Хватка ослабла, однако рубашку на груди сгребла железная рука.
Толстый Том жадно хватил ртом воздуха и начал бешено вращать глазами, пока не сфокусировался на безразличном лице, на котором желтым пламенем чахлой свечки отражались поверхности двух серебряных бельм.
Ломбардщик хрипло взвизгнул и начал вырываться, но его перекошенную от ужаса, пунцовую физиономию прижало к решетке еще сильнее. Так, что показалось, что кости черепа трещат, ломаются, а лицо протискивается между прутьев.
— Не! Нет! Не надо! Не надо! Бери что хочешь, только не надо! — захрипел Толстый Том, схватившись за прутья решетки.
— Меч, — сказал сигиец, немного ослабив хватку.
— Да забирай! Он мне не нужен! — с готовностью подхватил Томас.
— Откуда он?
Ломбардщик недоуменно хлопнул глазами.
— Да заложил один нищеброд за пятьсот крон… — просипел он.
Сигиец прищурил глаза и молча потянул Тома на себя. Кажется, череп все же треснул, лицо сжалось, а щеки уже пролезли между прутьев решетки.
— Мне… мне его принесли! — гнусаво засипел ломбардщик, брызжа слюной и выпучив осоловевшие от боли и страха глаза.
— Кто? — спросил сигиец, перестав тянуть Томаса на себя.
— Виго! Виго ван дер Вриз! — тяжело дыша, с готовностью выложил тот, не решаясь больше испытывать судьбу. — Пару недель назад! Сказал выставить на видном месте, а потом сказал, чтоб я этот меч никому не продавал, чтоб висел для красоты. Но, сказал, ежели кто когда объявится и сможет за него взяться, чтоб я бегом бежал к нему на поклон. Но я не знал, — заверил ломбардщик, — честно, не знал, что он пришлет ко мне пару своих уродов, чтоб тебя замочить или еще чего! Я не хотел…
Сигиец сощурился, внимательно изучая серебряными бельмами предельно честное, раскаивающееся лицо Толстого Тома.
— Ты хотел пять тысяч крон, — сказал он.
— Ну ладно, ладно! — не стал упорствовать ломбардщик. — Хотел! Тебе-то они все равно больше не пригодились бы!
— Где Виго ван дер Вриз?
— Э? — сипло протянул Томас.
Сигиец повторять не стал, просто слегка прижал его физиономию к прутьям.
— На Мачтовой! — взвизгнул ломбардщик и сморщился от боли в горле. — У него малина на Мачтовой! Он там часто сидит со своей урлой! Сегодня тоже должен там быть. Если отпустишь, я тебе объясню, нарисую, хочешь, доведу!..
— Нет.
— Нет⁈ — дернулся Илой. — Почему нет⁈
Сигиец бесцеремонно втолкнул его за решетку и разжал пальцы. Томас, с трудом удержав равновесие, суетливо потер шею, ощупал лицо с парой ноющих, красных полос на лбу, с опаской глядя на сигийца.
— Открывай, — кивнул тот на решетчатую дверь в закуток. И, видя нарастающую панику в глазах ломбардщика, пояснил: — Меч. Это честная сделка в обмен на твою жизнь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Томас напряженно вгляделся в физиономию сигийца, в слабой надежде уловить хотя бы намек на истинные намерения непрошибаемого психопата. Безрезультатно.
Ломбардщик судорожно вздохнул, уповая неизвестно на что.
— Честнее, блядь, некуда… — обреченно пробубнил он себе под нос и поплелся к двери.
Когда Толстый Том провел сигийца в хранилище — самое обыкновенное хранилище, в котором не обитали демоны и не лежали горами несметные сокровища, а пылилось все то же самое старье, слишком громоздкое, чтобы оно пылилось в самом ломбарде, — Томас был совершенно подавлен и разбит. В святая святых он не пускал никого и никогда, и вторжение постороннего расценивал, как дурной знак. Его дело давно наладилось, определенная репутация давно сложилась, и вот, в один момент из-за терок в «крыше» все пошло по известному адресу. Слухи в Анрии распространяются очень быстро, а значит, уже к утру последняя шестерка, блохастая псина будет знать, что неприступный ломбард на Тресковой оказался не таким уж и неприступным, и его обнес всего один залетный фраер. Уложив при этом пару головорезов Вриза и не моргнув даже глазом. Толстый Том мстительно представил, как рассвирепеет Виго, когда узнает об этом. Представил, что Вриз сделает с сигийцем, если и когда тому хватит тупости не только не исчезнуть из Анрии, но еще и припереться к Виго в гости. Это несколько согревало душу. Давало надежду на сладкое отмщение за все то унижение, которому ломбардщик только что подвергся. А если — ну, просто если, потому что это в общем-то невозможно — допустить, что сигиец каким-то неведомым способом уработает еще и Виго, тогда рассвирепеет сам Штерк. И тогда…
Но это будет тогда. А сейчас сигиец стоит сзади, у него в руке кинжал, с острия которого на пол капает кровь, а что творится в башке с каменной мордой, знают только дьяволы Той Стороны. Томас никогда в своей жизни не молился, но сейчас молча взывал к Единому, чтобы сигиец не передумал. И даже клятвенно пообещал себе, что, если все образуется, сходит в церковь. Правда, он и не представлял, что там нужно делать для спасения души, но надеялся, что объяснят.
— Вот твоя железяка, — ломбардщик указал на ножны с мечом, одиноко лежащие на полке стеллажа вдоль шершавой стены, углов которой не было видно за плотным слоем паутины.
Сигиец мягко оттолкнул Тома, подошел к стеллажу, взял меч, выдвинул из ножен, увлеченно разглядывая лезвие.
— Может, еще чего изволишь? — потирая шею, проговорил ломбардщик. — Дам скидку… как хорошему клиенту.
— Нет, — ответил сигиец и вогнал меч в ножны с щелчком, от которого Томас невольно вздрогнул.
— Ну и ладно тогда. С тобой, кхм, приятно иметь дело.
Сигиец скосил на него серебряные бельма, в которых предостерегающе отражалось пламя свечи в руке Толстого Тома.
А потом молча вышел из хранилища.
Томас осмелился показать нос из-за двери лишь тогда, когда услышал, как невообразимо далеко печально звякнул колокольчик. Ломбардщик вышел в закуток, поставил на прилавок подсвечник и потер ладонями лицо. Затем, шмыгнув носом, взглянул на трупы, лежащие в лужах натекшей крови. Томасу показалось, что они уже начали вонять. И очень скверно.
Глава 18
Когда в ломбарде прозвучал выстрел, Бруно от неожиданности выронил сигару. С одной стороны, это даже не удивило. Наоборот, он бы удивился, если бы чего-то подобного не произошло. С другой, у Бруно внутри все сжалось в приступе паники. Когда риназхаймские спросят — а они обязательно спросят, — кто пристрелил их любимого ломбардщика, местные же первыми укажут на подозрительного типа, который стоял напротив ломбарда и отсвечивал серым сюртуком и цветастой рубашкой под ним.
— Еб твою мать… — протянул Маэстро одними губами, кутаясь в сюртук и затравленно озираясь по сторонам.
Было и кое-что положительное от выстрела: компания, то и дело голодно посматривающая на Бруно, сразу потеряла к нему всякий интерес. А когда в мутных витринах ломбарда сверкнула ослепительная вспышка, немногочисленные еще ночные обитатели Тресковой начали несмело стягиваться к дверям.
