ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. СМЕРТЬ И ЕГО ПЛЕМЯННИК
В Византии отравления не были в новинку, и императрица Феофано славилась своим чрезвычайно большим честолюбием, но убийство мужа было чистым безумием для такой умной женщины.[153] Смерть Романа (как она должна была ясно понимать) означала для нее катастрофу. Их сын Василий II был коронован, но ему еще не исполнилось и шести лет, и недавняя история ясно продемонстрировала, что для амбициозного правителя не составит труда сместить сколь угодно законного юного наследника.
Когда ее муж умер, Феофано отчаянно нуждалась в защитнике для Василия II, и она тайно написала Никифору Фоке, умоляя его вернуться в Константинополь. Великий полководец в то время был, наверное, самым популярным человеком в империи, а его военная репутация не имела себе равных. Написанная им книга о тактике и стратегии уже считалась классикой в рядах армии, а в дальнейшем столетиями будет цитироваться как авторитетный источник по противодействию нападениям арабов.
Впрочем, императорский двор относился к нему презрительно из-за его происхождения и грубых манер и пришел в ужас от мысли, что императрица решила положиться на такого человека. Вскоре вокруг влиятельной фигуры паракимомена (первого министра[154]) Иосифа Вринги выкристаллизовалась оппозиция. Вринга обладал полной закулисной властью во время правления Романа и не собирался позволить какому-то провинциальному военачальнику лишить себя места. Пытаясь не дать Никифору войти в Константинополь, Вринга издал декрет, изгоняющий его из города, и приказал запереть ворота.
Вскоре стало ясно, что Вринга переоценил свои возможности. Никифор был популярным военачальником, вся карьера которого была служением Византии, и никакие воззвания придворных интриганов не могли убедить население в обратном. Толпы вышли на улицы, громко требуя, чтобы полководцу позволили войти в город, и испугавшийся канцлер был вынужден отступить. Отчаявшись избавиться от Никифора, Вринга попытался убить его, но полководца снова выручила народная любовь. Никифор входил в Софийский собор, когда вдруг почувствовал угрозу, и громко заявил, что его жизнь в опасности. Патриарх спешно созвал Сенат, и перед собравшимися прихожанами его участники принесли клятву не выносить без Никифора важных решений. Вринге не оставалось ничего другого, кроме как мрачно дать согласие. Уверенный наконец, в том, что теперь он в безопасности, Никифор остался, чтобы отдать распоряжения и выступить со своей армией в Анатолию.
Иосиф Вринга оказался в безнадежном положении. Он не скрывал своей неприязни к темнолицему полководцу и знал, что когда Никифор вернется, чтобы потребовать трон, дни его будут сочтены. Тогда канцлер предпринял то единственное действие, до которого смог додуматься — написал Иоанну Цимисхию, предложив сделать его императором, если он предаст своего дядю. Иосифу Вринге неминуемо предстояло лишиться власти — но по крайней мере он мог забрать Никифора Фоку вместе с собой.
К несчастью для евнуха, Цимисхий переслал предательское письмо прямо своему дяде. У полководца больше не было причин колебаться. На рассвете следующего дня состоялась церемония, напомнившая о полузабытых днях славы имперского Рима: солдаты подняли Никифора Фоку на большом щите под открытым небом и провозгласили его императором. Затем они свернули лагерь и отправились к Константинополю. Но когда армия прибыла на азиатский берег Босфора, они обнаружили, что их поджидают два неприятных сюрприза. Первый заключался в том, что Вринга в приступе злобы бросил в тюрьму все семью Никифора, включая его восьмидесятилетнего отца. Второй, более серьезный, состоял в том, что канцлер увел к противоположному берегу все корабли, начиная от скромных рыбачьих лодок и заканчивая самыми большими паромами.
В отсутствии возможности перевезти свои войска через узкую полоску воды, рассерженному Никифору не оставалось ничего другого, кроме как сесть и ждать, пока что-нибудь не изменится. К его счастью, вскоре события повернулись против осажденного со всех сторон канцлера. Льву, брату Никифора, удалось сбежать из Константинополя, пробравшись через канализацию, а его восьмидесятилетний отец каким-то образом ускользнул из рук Вринги и нашел убежище в соборе Святой Софии. Когда к собору прибыли стражники никем не любимого канцлера и попытались захватить старика, прихожане взорвались гневом. Схватив все, что попало под руку — кирпичи, камни, сломанные скамейки, — люди с ревом вывалились на улицы и вступили в схватку с имперской стражей. Войска канцлера, оттесненные на соседние улицы, стойко держались до тех пор, пока цветочный горшок, пущенный женщиной с ближайшей крыши, не попал в голову их капитана, убив того на месте.
Последовало три дня ожесточенных сражений, в течение которых Вринга полностью потерял контроль над городом. В этом хаосе незаконный сын Романа I Василий смог захватить имперский флот и послать его ожидающему Никифору. При виде великого полководца, въезжающего в Золотые ворота на огромном белом коне, облаченного в его лучшие золоченые доспехи, ярость толпы сменилась приветствиями. Сопроводив Никифора в Софийский собор, толпа смотрела, как он спешился и преклонил колени перед алтарем, а патриарх спокойно возложил императорский венец на его склоненную голову.
Из всех людей, когда-либо сидевших на троне, новый император Византии был одним из самых подходящих. Казалось, он рожден, чтобы править. Все еще энергичный в свои пятьдесят с небольшим лет, он осуществлял верховное командование армией последние девять лет и привык отдавать приказы и ожидать их исполнения. К сожалению, у него не было ни капли харизмы: он отрывисто отдавал команды придворным и оскорблял всех, с кем был не согласен. Но империя нуждалась в твердой руке у руля, и на эту роль Никифор подходил как нельзя лучше. Он мог быть отталкивающим, грубым и невежественным, но подданные восхищались им (возможно, потому, что еще не успели его как следует узнать), а Феофано приветствовала его как защитника своего сына.
Должно быть, их отношения были довольно неловкими. Глубокая религиозность Никифора доходила до аскетизма, и он вряд ли мог быть менее подходящей парой для склонной к удовольствиям двадцатидвухлетней Феофано. Но вскоре он безнадежно в нее влюбился и, позабыв обет целомудрия, спустя месяц сделал ей предложение. Любила его в действительности Феофано или нет, но она нуждалась в нем и благодарно согласилась, заняв место на троне подле него.
Впрочем, семейное счастье могло разве что временно задержать императора в Константинополе. Он всегда был более счастлив во время военных кампаний, и в любом случае на рубежах империи оставалось еще слишком много врагов, чтобы можно было ослабить бдительность. Халифат демонстрировал обнадеживающие признаки слабости, и теперь настало время воспользоваться ситуацией. В начале этого года Никифор отправил своего великолепного племянника Иоанна Цимисхия разведать ситуацию в Сирии, и молодой человек добился в этом исключительных успехов. Император, которому не терпелось к нему присоединиться, собрал армию и выступил в поход. Чтобы предупредить племянника, он запалил цепь сигнальных огней, которые буквально за считанные часы донесли весть о выступлении до отдаленных Таврских гор.
Первой целью стал злосчастный эмир Алеппо, который десятилетиями совершал набеги на территорию империи. Увидев надвигающуюся имперскую армию, мусульмане попытались вступить в переговоры — но Никифор проигнорировал предложение дани и вступил в Киликию, чтобы захватить Таре. Тем же летом войска империи очистили от арабов Кипр. Два года спустя Никифор поставил на колени город Алеппо, превратив некогда могущественный эмират в вассальное государство.
Император победоносно вернулся в столицу с блестящей репутацией, вновь подкрепив веру в силу империи и ее авторитет. Он посрамил тех, кто поднял против него мечи на Востоке, и достаточно ясно показал, что к Византии следует относиться с уважением. К несчастью для империи, враги окружали ее со всех сторон, и те же самые свойства, что так хорошо послужили Никифору на Востоке, подвели его на Западе, где привели к одним лишь бедам. Против армий ислама велась война не на жизнь, а на смерть, что вполне соответствовало резкому характеру Никифора. Но когда пришло время иметь дело с христианскими державами на западе, полное отсутствие такта стало величайшей слабостью императора. Когда послы от германского императора Оттона I ошибочно обратились к нему как к царю греков, Никифор бросил их в темницу, тем самым едва не доведя дело до войны между двумя империями.
Положение дел только ухудшилось, когда послы от болгарского царя Петра прибыли в Константинополь с требованием свой традиционной небольшой дани.[155] Недоверчиво осведомившись, принимают ли они его за раба, который вынужден платить дань захудалому народу, император грубо надавал им пощечин и велел возвращаться к своему неотесанному царю. «Передайте ему, — сказал Никифор, — что вскоре я лично приду, и вы сполна получите все, что заслуживаете».
