Оправившись от первого шока неожиданного пленения, я закричал, что есть сил:
- Вася, немедленно поставь меня на стол! Мне страшно! Это говорю я, Стасик!
- Стасик? - я видел, как расширились человеческие зрачки, но оцепенение, охватившее обалдевшего хозяина комнаты, слава Богу, быстро прошло.
Оказавшись на столе и поправив помятые усы, я презрительно произнес:
- Вообще-то, уважаемый Вася, меня зовут не Стасик. Разрешите представиться... Агамемнон. И, простите за любопытство, зачем вы вчера меня засунули в бутылку? Вы, случайно, не садист? Вы мухам лапки не обрываете?
- Н-нет... - заикнувшись, покачал головой Вася. - В-вы с-со м-мной г-говорите? Та-таракан?
- Таракан, таракан. Это мы с Мушей, ввели в ваш компьютер программу, чтобы вы язык животных понимали... - пояснил я, но тут же поправился. - Ну, не совсем животных, а нас, насекомых, и еще этих... как его? Членисто...
- ...ногих? - закончил трудное слово Вася, который потихоньку приходил в себя.
- Точно, членистоногих. Вы не возражаете, если я вас кое с кем познакомлю?
- С кем? - вновь оторопел человек.
- Му-ша! - закричал я. - Давай сюда, он уже в порядке. А вы, Вася, руками не машите, а то мою подругу случайно прихлопнете. Она, как бы это сказать-то?... Птица большого полета, только очень маленькая. Муха, в общем.
Васины последующие действия трудно оценить как адекватное поведение, потому что он, словно ужаленный, вскочив на ноги, опрокинул стул, одним прыжком достиг комода, резким движением выдвинул ящик, вытащил бутылку водки и, сорвав зубами пробку, сделал внушительный глоток. Потом осоловело посмотрел на стол, снял с ноги грозный тапок и, приняв позу охотника, выследившего дичь, двинулся прямо на меня, при этом бормоча себе под нос:
- Язык животных... мать вашу, муха большого полета... Все, пора кодироваться!...
Если б не Муша, моя верная подруга и всегдашняя спасительница, быть бы мне, граждане, грязным отпечатком на Васином столе, и не читать вам моих мемуаров ни ныне, ни присно, ни во веки веков. Прости меня, Господи, за хульство твое. Но уж очень я тогда испугался. Поэтому и сейчас, когда те события в памяти восстанавливаю, начинаю нести всякую околесицу.
Глава восьмая. Рассуждения, близкие к теме
В литературе, уважаемые мои, существует несколько необязательных, но желательных приемов, благодаря которым даже самое говенное (пардон) произведение становится романтическим, чуточку сентиментальным и выбивает у читателей слезу, положительно влияя на критиков и некоторых наиболее продвинутых издателей, а также на женщин, которые в большинстве своем не очень-то любят всякие боевики.
Пока что мои мемуары напоминают крутой вестерн, где упор сделан на красочное описание событий, на развитие главной линии моей захватывающей дух жизни, и, не в угоду мелодраматизму, практически, полностью лишены лирики. Согласен, недочет. Но на то я и необычный таракан, чтобы суметь в любой момент ситуацию изменить. Или даже больше - исправить.
Давайте же на несколько минут отвлечемся от нагромождения фактов и с помощью легкой инъекции слезоточивого газа введем в первую часть нашей истории пару капель концентрированной человечности. Все-таки я пишу главным образом для вас, люди, а не для своих соплеменников, большинство из которых и грамоте-то, по правде сказать, не обучено.
Стой я на проезжей части улицы имени Льва Толстого, заговорил бы по-французски или начал рассуждать о несчастьях отдельно взятой ячейки общества. Окажись в музее Гоголя, замолвил бы словечко в пользу плохого освещения украинских населенных пунктов в темное время суток. А случись совсем невероятное и вселись в меня болдинский дух многоуважаемого вашим покорным слугой Александра Сергеевича Пушкина, я б уж точно заговорил стихами про дядю, что не далеко всех, а только "самых честных правил" или "златую цепь на дубе том".
Но, спешу вас успокоить (а кого-то, возможно, и обрадовать), подобных фокусов не произойдет. Не стану я сушить ваш мозг философскими трактатами о смысле жизни или абсурдности бытия, психологическими - о проблемах взаимоотношениях полов и роли либидо в общественном самосознании, математическими - об относительной или абсолютной непостижимости векторных пересечений случайностей и закономерностей, а также прочими научными домыслами, которые мешают просто и тихо радоваться собственному счастью.
Лучше выскажу, но ни в коем случае не стану навязывать, свою точку зрения на проблему сосуществования индивидов различных физиологических структур в отдельно взятом трехмерном пространстве. Короче, о взаимоотношениях людей и домашних насекомых, а также некоторых взаимовыгодных сторонах подобного конгломерата. Понятно изъясняюсь?
Да... перечитал и понял, что, похоже, перемудрил я с лирикой. Придется начинать заново. Но вычеркивать ничего не стану, может быть, кто-нибудь и оценит интеллектуальные возможности насекомого и начнет рассматривать нас не только с точки зрения вредности для собственного здоровья.
В раннем детстве, еще прошлогодней осенью, когда я вылупился из личинки под водопроводным коллектором в хрущевке на улице Зины Портновой вместе со своими многочисленными братьями и сестрами, я представлял себе жизнь несколько иначе. Мол, где бы отыскать еду? И все!
А когда понял, что пища буквально валяется под ногами и по этой причине целью моего существования являться ну никак не может, я эту самую цель начал активно искать.
Первым делом попросил уважаемого Сократа, старейшину нашего рода, дать мне звучное имя. Потому что имена типа Алексей, Подколлектор или Длиннолап меня не привлекают из-за своей, простите, неоригинальности или явных географическо-физиологических указателей на происхождение и особенности организма. Согласитесь, глупо называть дочь Кривоножкой, а сына Лысочерепом? Не все ж тут, право слово, настоящие индейцы! Вот и я не хотел, несмотря на то, что в нашем роду такие имена общеупотребительны, как, впрочем, и имена человеческие, что тоже неправильно. Например, Алексей - "божий человек". Какой же я "божий" и, тем более, "человек"?
Спасибо Сократу, таракану воистину мудрому и эрудированному, что тот назвал меня Агамемноном. В честь какого-то древнего человеческого царя, золотую маску которого старик видел в одном из пыльных журналов, которые в бессчетном количестве покоятся на полках, собственноручно изготовленных из старого шифоньера Петром Антоновичем Ферзиковым, отставным фармацевтом-технологом и человеком во многих отношениях замечательным, несмотря на свое странное хобби - изобретение способов борьбы с нами, насекомыми.
Но вернемся к теме.
Вечерами, когда престарелые супруги Ферзиковы отходили ко сну, а в квартире воцарялась относительно спокойная жизнь, мы со стариком Сократом усаживались на белоснежный бачок унитаза и разговаривали на множество тем, которые только приходили нам в головы. Точнее, я, в основном, спрашивал, а мой наставник пространно, но не значит, что не логично, отвечал. Меня интересовало все - от нашего тараканьего происхождения, до принципа работы водопровода, от природы происхождения инстинктов до различных способов познания натуры.
Так я узнал, что мы, тараканы, произошли от существовавших миллионы лет назад динозавров. Сократ говорил, что тогда на Земле кроме них никого и не было. Ни людей, ни котов, ни колорадских жуков, ни картофеля, который в качестве продукта собственного пищеварения уничтожают последние. Рыбы могли не только плавать, но и ходить по земле, а потому тоже представляли собой своеобразных ящеров. А тараканы отличались от прочих лишь наличием шести лап вместо четырех и длинными усами, которыми доставали с деревьев сочные плоды. Да, размерами доисторический таракан достигал небольшого спортивного автомобиля, причем "скорость его передвижения достигала темпов роста современной инфляции" (я до сих пор не очень хорошо разбираюсь в экономических терминах, поэтому процитировал Сократа).
Человек в стародавние времена тоже являлся своеобразным динозавром. Он ходил, опираясь на хвост и боролся с нами (мы тогда с людьми были приблизительно одного размера) посредством дубины и больших камней, потому что мы, шестиногие, и тогда якобы мешали ему жить. Правда, чем мешали, Сократ ответить затруднился, но я его не виню, ведь он таракан современный, и знания его, как яркого представителя технократического общества, достаточно поверхностны, хоть и объемны.
Так вот, жили и боролись с нами люди еще в эпоху динозавров. А потом пришла эпоха глобального похолодания. Появились нынешние четыре времени года. Чем это грозило? Попытаюсь объяснить.
Раньше, когда на Земле стояло одно сплошное жаркое лето, никто и подумать не мог об укрытиях от природных катаклизмов. Все жили под открытым небом, и поэтому заботиться о прогрессе и думать вообще надобности не возникало. А зачем? И так все хорошо. Хоть и глупо, но зато радостно.
