Неемия, колеблясь, отвел взгляд в сторону.
- Я слышал, что упоминали госпожу Равену. Но полагаю, она имела на это право. После того, как правящая семья лисов поступила с ней...
- Действительно? – с вызовом перебил его Альпин. – А известно ли тебе, что старый ворон, которого убил Сирил, в ночь их побега напал на нее и пытался убить? Сирил рассказал об этом мне и отцу. Мой брат тогда спас ей жизнь, но ты сам должен был понять: воронам она этого не объяснила, иначе они не называли бы Сирила убийцей. Спроси себя – почему? Почему она позволила им считать, что Сирил просто убил этого старика? Почему не рассказала, что он всего лишь защищал ее? Насколько велико твое желание оправдывать эту женщину, Неемия?
Взгляд Неемии некоторое время недоверчиво метался из стороны в сторону.
- Но если все так, то... со стороны госпожи Равены это, должно быть, была...
- Верно, - резко заявил Альпин, - это была ее месть. Таким образом она отомстила Сирилу за то, что он отдал ее в руки ее названого брата.
Наблюдая за той бурей эмоций, которую вызвали на лице Неемии его слова, Альпин покачал головой и снова тяжело выдохнул:
- Вороны возвратили свою духовную силу благодаря женщине-сапфиру, и сейчас они сильнее нас. Поэтому... Как бы я ни любил своего брата, если будет нужно, ради клана я готов пожертвовать даже им. В это тяжелое время, когда клан остался без своего главы, когда отец при смерти, войны между кланами я не допущу, Неемия. И мне неважно, поддерживаете вы мое решение или нет.
Оставив Неемию потрясенным и растерянным, Альпин возвращался в резиденцию клана. Он понимал, что был не до конца честен с Неемией. Вспоминая тот день, когда женщина-сапфир прибыла во дворец с личной просьбой, Альпин мог бы с уверенностью сказать: пожар, который сейчас разгорался, грозя перекинуться на их семью, разожгла не Равена де Авизо. Это сделал сам Сирил.
Альпин все еще хорошо помнил разговор с младшим братом, который состоялся сразу после того, как женщина-сапфир и Неемия покинули дворец...
Сирил стоял возле окна. Скрестив руки на груди и спрятав их в широких рукавах кафтана, он смотрел во двор, словно провожал взглядом только что покинувших эту комнату гостей.
- Зачем ты дразнил ее? – с легким недовольством в голосе спросил Альпин Сирила. – Это было весьма неразумно. Эта женщина и без того затаила обиду на нас.
- Разве она не имеет на это права? – многозначительно улыбаясь, откликнулся Сирил.
Альпин одарил его долгим осуждающим взглядом.
- Возможно. Но это не причина распалять ее злость еще сильнее, как это делал ты.
Сирил с тихим вздохом опустил голову вниз, улыбка его чуть увяла.
- У меня не было намерения распалять ее злость.
- Тогда что это было с твоей стороны? – требовательно спросил Альпин.
Сирил усмехнулся, на миг прикрыв глаза.
- Ревность, брат. Это была ревность.
Улыбка сошла с его лица совсем. Он снова смотрел в окно, и Альпин знал, что прямо сейчас он видит, как по выложенной камнем тропе удаляется от дворца женщина, о которой он говорит.
- Она отказалась стать моей женой, хотя если бы согласилась, я бы смог ее защитить. Наш клан смог бы ее защитить. Она не оставила мне выбора в тот раз. И вот она появляется в сопровождении канрийского мага. Его она выбрала защитником, не меня. Почему, брат? Почему не я?
Альпин какое-то время пристально смотрел на младшего брата, потом тяжело вздохнул:
- Вот как? А я-то был уверен, что ты любишь свою подружку-простолюдинку.
- Руби милый ребенок, - ответил Сирил. – Конечно, я люблю ее.
Альпин какое-то время задумчиво смотрел на Сирила, потом сказал:
- Если таковы твои чувства к этой женщине, Сирил, то тебе не стоило злить ее еще больше. Нужно было объясниться с ней.
Сирил печально рассмеялся.
- Зачем? Она ненавидит меня. – Его взгляд на мгновение подернулся мукой, лицо исказилось: - Она так сильно ненавидит меня... Разве ты не видел? Она никогда меня не простит. И я не вправе ждать от нее иного. Потому что и сам себя никогда не прощу.
- Тебе не в чем себя винить, - спокойно сказал Альпин. – У нас не было другого выхода, и ты прекрасно это знаешь. Позволить драконам ворваться на наши земли и уничтожить половину клана из-за одной женщины – недопустимо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Сирил усмехнулся. Снова наклонил голову, сомкнув веки.
- Я знаю. Знаю, но... Я не солгал, когда сказал, что боюсь ее. Никогда не забуду, как она смотрела на меня в тот день, когда ее увез дракон. Никогда не забуду боль в ее глазах. Тогда я понял, что ничто в целом мире не страшит меня так сильно, как этот ее взгляд. Потому что до сих пор он не дает мне покоя. Мучает меня. Изводит...
Сирил беззаботно засмеялся, отходя от окна.
- Что-то я увлекся. Давай прекратим этот разговор, брат, от него веет унынием, разве нет?
Когда Сирил вышел из комнаты для приемов, Альпин какое-то время смотрел на сомкнувшиеся створки раздвижных дверей, потом тяжело вздохнул и, опустив взгляд, с тяжелым чувством произнес в пол:
- Глупец.
Перед глазами Альпина танцевали в зловещем танце девять белых лисьих хвостов, объятые голодным пламенем.
29. ПРИЗНАНИЕ
- Как же так вышло? – придерживая в руке лейку, Руби задумчиво и немного встревоженно смотрела на цветник. – Любавки и живеницы этим летом так и не расцвели, а грустноглазки все цветут и цветут, хотя им уже давно отцвести пора. Нехорошо это. Как будто грустноглазки цветут вместо других цветов. Как будто жизнь у них отняли. Как так могло выйти, Рил?
Встав со скамейки, где он наблюдал, как Руби поливает цветы, Сирил спустился к цветнику.
- Ох, - произнес он, вдруг догадавшись. – Наверное, это моя вина.
- Твоя? – повернувшись, посмотрела на него большими глазами Руби. – Ты что это, Рил? Как это может быть твоя вина?
Сирил улыбнулся.
- Ты не помнишь, наверное – больна была тогда. Я к твоим грустноглазкам лисью магии применил. Вот они за счет магии и набрались сил. А теперь, окрепшие, тянут к себе все соки земли, и другим цветам не достается.
Рыжеватые брови Руби вытянулись на лоб виновато.
- И впрямь не помню, - пробормотала она, отводя растерянный взгляд. – Белява проклятущая... Но чувствую, что ты на себя наговариваешь. Я же тебя знаю, Рил... Небось, переживала я почему-то за грустноглазки, а ты меня пожалел и магией их подлечил.
Она вскинула на Сирила всполошенный взгляд.
- Признай, так и было ведь, да?
Втайне удивляясь ее проницательности, Рил улыбнулся.
- Так и знала! – воскликнула Руби. – Вот всегда ты такой: любишь на себя напраслину возводить, а потом еще и веселишься, как будто тебя забавляет, когда на тебя злятся и обижаются.
Вернувшись к поливанию цветника, Руби вздохнула:
- На самом-то деле ты очень добрый, Рил. Но люди ведь в самое сердце смотреть не умеют. Как они доброту твою увидят, ежели ты ее за притворством прячешь?
Сирил чуть наклонил голову набок, любуясь тем выражением, которое сейчас было на лице Руби – она как будто за него на него же самого обижалась. Ему это казалось трогательным, а сердце поневоле наполнялось теплотой.
- Но ты ведь умеешь. Как будто в самое сердце мне заглядываешь, насквозь видишь. Наверное, ты особенная.
Руби покачала головой.
- Что ты, Рил. Обычная я. Не у всех ведь вижу, что на сердце. Только у тебя, потому что...
Глядя на профиль Руби, Сирил заметил, как ее щеки заалели от смущения. Как от нечаянного признания затрепетали, словно крылья мотылька, длинные рыжеватые ресницы.
В груди Сирила разлилось тепло, отразившись благодарной улыбкой на лице. Но тотчас им овладело другое чувство: сожаление, смешанное с грустью – и улыбка, с которой он смотрел на Руби, стала печальной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Почему той, кого люблю, не можешь быть ты? – забывшись на миг, задумчиво произнес Сирил.
Руби замерла на миг, и только тогда он понял, что произнес эти слова вслух. Сначала, глядя на ее склоненную рыжеволосую головку и вытянувшиеся домиком брови, почувствовал стыд и отвел взгляд. Потом улыбнулся беззаботно, склонил голову набок и сказал мягко:
