Г и р к а н I V. Как это?
Б е з д е к а. Его святейшество употребил одно словечко, которое я никак не могу забыть, — ты не обидишься, Гиркан?
Г и р к а н I V. На тебя — никогда. Говори. Какое словечко?
Б е з д е к а. Бандит. Ты по существу мелкий Raubritter[50], а не настоящий властелин. Ты велик только на фоне неслыханно низкого уровня культуры в твоей стране. Сверхчеловек в духе Ницше сегодня может быть лишь мелким негодяем. Остальной процент властелинов старого типа в наше время можно найти только среди артистов. Выращивание сверхлюдей — самый большой блеф из всех, какие мне известны.
Г и р к а н I V. Ты рассуждаешь как кретин, ничего ты не понял в моей концепции гирканических стремлений. А в жизни ты абсолютист — это факт. Для тебя нет места ни в тебе самом, ни в так называемом обществе. Ты законченный образец moral insanity[51], и сил в тебе хватило бы на четверых нормальных людей, по меркам нынешнего времени.
Б е з д е к а. Да, это точно. Потому я и решил немедленно кончить жизнь самоубийством.
Э л л а (вставая). Павел, что с тобой? Или мне все это снится?
С т а т у я. Он верно говорит. Я никогда ему не смела этого сказать, но это единственное, хотя и самое банальное решение.
Г и р к а н I V. Молчать, бабы! Одна другой хуже. (Бездеке.) Дурень, неужели я приехал из своей Гиркании, чтобы смотреть как погибает мой единственный друг? У меня уже есть двое крепких ребят. И непременно нужен третий. Только ты мог бы им стать.
Б е з д е к а. Но что такое обыкновенный, будничный день в этой твоей Гиркании? Чем вы там, собственно говоря, занимаетесь?
Г и р к а н I V. Властью — с утра до вечера мы упиваемся властью во всех ее проявлениях. А потом пируем с убийственной роскошью, беседуя обо всем и взирая на все с недосягаемых высот своего всевластия.
Б е з д е к а. Всевластие над скопищем идиотов, не способных объединиться. Обычная военная диктатура. При благоприятных условиях этого может добиться и самая радикальная социал-демократия.
Г и р к а н I V. А чем было прежнее человечество, если не скопищем тварей, аморфной, неорганизованной массой? Псевдотитанам, выросшим на почве социализма, приходится лгать, чтобы удержаться у власти. А нам нет. Наша жизнь — истинна.
Б е з д е к а. Так это проблема Истины. А что, Истина тоже — интегральная часть гирканического мировоззрения?
Г и р к а н I V. Конечно. Но если все человечество наденет маску, проблема Истины исчезает сама собой. Я и двое моих друзей; принц де Плиньяк и Рупрехт фон Блазен, — как раз и заняты созданием этой маски. Замаскированное общество и мы — единственные, кому известно все.
Б е з д е к а. Выходит, в этом нет ничего от комедии? А знаешь, что меня смутило прежде всего? Твой костюм.
Г и р к а н I V. Но это же ерунда. Я думал, ты клюнешь на бутафорию, потому так и вырядился. Могу сбросить это тряпье. (Продолжает говорить, раздеваясь. Под мантией оказывается шитое золотом одеяние. Он сбрасывает его и остается в обычном, превосходно скроенном сюртуке. Шлем тоже снимает. Одежду складывает посреди сцены. Меч продолжает держать в руке.) А величие — знаешь, в чем оно? В достижении обособленности. Чтобы создать такой остров потерявших человеческий облик, звероподобных духов посреди моря всё затопившей организации, надо побольше силенок, чем было у господина Делла Ровере в XVII веке. Не говоря уж о семействе Борджиа — эти были просто шуты.
Т е т р и к о н. Ваше величество, я тоже еду в Гирканию. Уж коли служить — так настоящим господам.
Г и р к а н I V. Видал? Этот болван оценил меня по достоинству, а ты понять не хочешь.
Б е з д е к а. Подожди; мой даймонион раздвоился. Небывалый случай в истории человечества. Я слышу одновременно два таинственных голоса, они говорят мне о двух параллельных истинах, которые никогда не пересекутся. Их противоречия — бесконечного порядка.
Г и р к а н I V. У себя при дворе я держу одного философа, некоего Хвистека. На базе концепции «множественности действительностей» он проводит систематизацию и учет всей совокупности Истин. Он тебе разъяснит остальное. Это великий мудрец. Бездека, говорю тебе, едем со мной.
Б е з д е к а. Совесть бывшего художника разрослась во мне до размеров какой-то вселенской опухоли. Новый монстр врастает сам в себя. Чудовища, которых до сих пор мучили в клетках, завоевывают неведомые пространства моего распадающегося мозга.
Э л л а (вставая). Да он же просто спятил. Ваше величество, требуйте, чего угодно, только не отнимайте его у меня. Благодаря своему безумию он в моем обществе создаст великие творения.
Б е з д е к а. Ошибаешься, детка. Мой разум ясен как никогда. Свое безумие я познал давно — оно мне было гораздо менее интересно, чем эта холодная трезвость.
Элла бессильно садится.
С т а т у я. Это правда. Однажды в моем присутствии он преодолел приступ безумия. Разумеется, безумие было метафизическое. Однако и моя жизнь тоже висела на волоске. Это психический атлет, а иногда и физический.
Г и р к а н I V. Алиса, поверь, ты была для него только чем-то вроде уксуса, в котором он был законсервирован до моего приезда. За это я тебе признателен. Можешь ехать со мной в Гирканию.
С т а т у я (сходя с постамента). Хорошо — можешь сделать из меня жрицу любого культа. Я готова на все.
Ю л и й I I. Значит, и ты стала прагматистской, дочь моя. Этого я не ожидал.
С т а т у я. А разве ты сам, святой отец, не прагматик в глубине души?
Ю л и й I I (вставая). Может быть, может быть. Кому дано это знать? Мое мировоззрение подвержено постоянным колебаниям.
Г и р к а н I V. Если ты призна́ешь мою концепцию, я даже могу допустить, чтобы искусство в моем государстве окончательно не угасло. Тебя, святой отец, я назначу меценатом издыхающего искусства, при условии, что ты не будешь вводить в искушение Павла Бездеку. Он может быть абсолютистом только в жизни.
Ю л и й I I. Ладно, ладно. Не буду. Как бы там ни было, открывается новая перспектива. Между нами говоря, вы себе и представить не можете, как безумно, безнадежно я скучаю в Небе. С сегодняшнею дня продлеваю себе отпуск как минимум лет на триста.
Гиркан шепчется с Бездекой.
С т а т у я. Юлий Делла Ровере, можешь на меня рассчитывать: я скрашу тебе лет двадцать из этих трехсот своей диалектикой. Вечером, после дня тяжких трудов, ты оправдаешь их передо мной в подлинно существенном разговоре — разговоре с женщиной мудрой и в меру коварной.
Ю л и й I I. Благодарю тебя, дочь моя. Я еду в Гирканию.
Э л л а (вставая). Больше я так не могу! Все ваши разговоры — какой-то отвратительный кошмар. Я вовсе не добра и не возвышенна, но чувствую себя так, словно угорела в чаду какого-то мерзкого отравляющего газа. А кроме того все это скучно. Вы надрываете мне сердце какой-то дурацкой игрой. Я тоже хочу в Гирканию. Если Павел почувствует себя несчастным, он по крайней мере найдет меня, и я его спасу. Сир, ваше королевское величество возьмет меня с собой?
Г и р к а н I V. Об этом не может быть и речи. Павел должен забыть о прежней жизни. Вы его тут же склоните к художественному оправданию упадка или черт-те чему еще. Все творческие порывы должны быть подавлены в зародыше.
Э л л а. И чем же это кончится в конце концов? Что потом? Что?
Г и р к а н I V. Потом, как водится, придет смерть, но вместе с ощущением, что жизнь прожита на вершинах, а не в отвратительном социальном болотце, где искусством заменяют морфий.
Б е з д е к а. Значит, ты противник наркотиков. А я без них не обойдусь.
Г и р к а н I V. Алкалоиды я еще признаю, но вот психические наркотики безусловно презираю. Творить ты не будешь, в остальном можешь делать все, что угодно.
Элла подходит к Павлу и шепчется с ним.
Ю л и й I I. Твоя Гиркания, сир, производит впечатление какого-то санатория для людей, уставших от общества. По твоим рассказам. По существу же это самый обыкновенный приют для банкротов...
Г и р к а н I V. Но для абсолютных, для тех, кто, не сумев пройти сквозь стену, оставляет на ней пятно размозженного черепа. В этом мое величие.
Ю л и й I I. Но в конце концов, сир, ты мог бы стать и карманным вором, кем-нибудь вроде князя Манолеску.
Г и р к а н I V. Мог бы, однако не стал. Я король последнего настоящего королевства на земле. Величие — только в том, что сбывается. Если бы мне не повезло, я с самого начала был бы смешон, и только.
Ю л и й I I. Ты еще можешь пасть. И что тогда?
Г и р к а н I V. Это будет падение с некоторой высоты. В конце концов еще не было тирана, который бы не пал.
Ю л и й I I. Именно в этом и состоит ничтожество: в понятии некоторой высоты.
Г и р к а н I V. Не могу же я пасть в Бесконечность. Даже в мире физики скорость конечна, ограничена скоростью света. Но практически она бесконечна.
